К сожалению, непонимание данного факта привело к формированию ошибочных стереотипов массового и даже элитного сознания. К примеру, в современной башкирской национальной среде порой наблюдаются попытки искусственно противопоставить фигуры Мустая Карима и Рами Гарипова (как представителей противоположных полюсов культуры, по аналогии с русской). Однако подобные деления носят, прежде всего, антинаучный характер, поскольку в реальности это была одна и та же социальная среда, «один полюс», а сами указанные писатели во многом равнозначны и равноценны для башкирского национально-культурного кода.
Так, классик башкирский литературы М. Карим еще при жизни был легитимирован в рамках «большой» системы, то есть одновременно является феноменом не только башкирской, но и культуры СССР, наряду с Ч. Айтматовым, К. Кулиевым, Р. Гамзатовым и другими представителями нерусских народов советской империи. Он был в числе немногих культурных деятелей из национальных автономий, кто получил этот высокий статус. К примеру, не было аналогичной фигуры среди татарских писателей. Что можно считать одним из показателей особого внимания советских властей к самой республике и башкирскому народу.
Не менее важным для национального кода является и значение творчества Р. Гарипова, который, как указывалось выше, стал символом «лирического этапа» в культурной жизни БАССР. К сожалению, с началом «перестройки» часть интеллигенции попыталась создать ему образ непримиримого «борца с режимом», фрондирующего диссидента, хотя выдающийся поэт был скорее неудобным для властей «системным» неформалом, профессионалом по духу, которого, из-за зависти к таланту, больше всего травили не партийные чиновники, а свои же коллеги по «писательскому цеху».
Подобные попытки политизации культурных деятелей, не выдерживают рациональной критики, недопустимы в рамках научного дискурса. В этом смысле, как ни парадоксально, не повезло обоим поэтам, поскольку даже сегодня фактически нет детальных и глубоких исследований по ним и их творчеству, а вместо этого существуют лишь крайне упрощённые и шаблонные образы, основанные к тому же на стереотипах массового сознания. В связи с чем хотелось бы отметить, что оценивать вклад в башкирскую культуру того или иного творца, необходимо, изучая, прежде всего, его произведения (литературные тексты, сочинения, картины), «читая» авторов и их биографии без политической или «цеховой» ангажированности.
Определённые выводы о ценности и качестве башкирской культуры советского периода, можно сделать на примере поэзии этого времени. Исследования лингвиста Б. Орехова, посвящённые анализу башкирского стихосложения, показали, что после эпохальных событий 1917 г. новая плеяда советских башкирских писателей, в отличие от дореволюционных поэтов, творила на совершенно другой стихотворной основе. Произошла кардинальная трансформация стиха, в результате которой «старая» форма аруза уже к концу 1920-х годов была вытеснена силлабикой [1, с. 86].
В итоге он пришел к важному выводу, что: «Самобытность, а, значит, и самоценность башкирской системы стихосложения очевидна, а ее устойчивость к иноязычным влияниям хорошо заметна на разных уровнях организации текста. Ни русская культурная и политическая доминация, ни кажущееся сходство с другими тюркоязычными традициями не смогли поколебать сформированную в первой трети XX века координатную сетку башкирского стиха» [1, с. 293].
Всё это позволяет несколько иначе взглянуть на проблему формирования «этнических» культур народов СССР, которая была реализована в рамках советской национальной политики. Дело в том, что в наше время является довольно распространённым стереотипом мнение, что советским государством были искусственно созданы не только новые нации, но и верхние «этажи» в виде высокой культуры (включая литературу), которые формально имели определенный этнический колорит, но были одинаковыми по содержанию. К сожалению, такое вульгарное применение конструктивистской методологии затрудняет объективное понимание сложной сути данных процессов.
Однако, в том числе на основе данного стиховедческого анализа, мы видим, что конструктивистские механизмы относительно нерусских народов СССР действительно были активно и успешно применены в ходе советской культурной революции, но в итоге они породили уникальные и, глубоко национальные по своей сути, культурные пласты. Кроме того, это, как ни странно, подтверждает и значительную роль примордиальных структур в процессе нациестроительства: можно искусственно перенести на этническую «почву» различные институты и практики, однако влияние менталитета, культурного ядра, архетипов, лежащих в сфере коллективного бессознательного, рано или поздно проявят свое национальное своеобразие.
С крушением советского проекта власть, сосредоточенная в поле культуры, в том числе благодаря ее поддержке государством в своих идеологических интересах, резко перераспределилась. Силу обрели утопии, использующие другие властные дискурсы, а утопия государства, по меткому выражению М. Берга, сменилась «утопией рынка» [7]. Рухнула и устоявшаяся система официальной легитимации в культуре, чему способствовало присоединение России к иному историческому измерению, обозначаемому как «постмодернистская эпоха», главной чертой которой является замена иерархической вертикали плюралистической горизонталью. В результате чего все виды искусства и человеческой деятельности оказались равны между собой, а единственным критерием стал общественный успех в его разных, но поддающихся анализу параметрах [7].
Наиболее существенной трансформации подверглись институты «высокой культуры», особенно литературы. Среди причин, повлиявших на изменение социального статуса литературы и потерю русской культурой слово- или текстоцентристской ориентации, исследователи называют «изменение запросов массового потребителя, для которого именно литература в течение нескольких столетий была синонимом культуры», а также конкуренцию со стороны других полей, в том числе повышение веса СМИ, видео- и аудиокультуры [7]. Отдельно отметим и общую тенденцию, когда «зрелищно-визуальные» виды искусства, включая «высокие» ее формы, оказались в более выигрышном положении по сравнению с тексто-ориентированным творчеством.
Постепенно стали меняться и индивидуальные стратегии акторов культурного процесса, которые, с одной стороны, ушли «в свободное плаванье», особенно на фоне исчезновения идеологического диктата государства, но с другой – во многом оказались заложниками рыночной конъюнктуры и ее жестких законов. Критерием же успеха стали чисто «монетаристские» и рыночные стандарты, задаваемые постсоветской культурной парадигмой – востребованность у публики, количество проданного тиража, просмотры в соцсетях, лайки и т.д. Что, конечно, в значительной мере имеет косвенное отношение к развитию культуры как таковой, однако хорошо характеризует ее современное положение и новый социальный статус.
В этих условиях башкирская культура также не могла остаться в стороне от общероссийских и, в какой-то мере, мировых тенденций, происходящих в этой области. Различные ее формы («высокая», «народная», «массовая»), стали существенным образом трансформироваться и пытаться адаптироваться к новым общественным изменениям. Однако даже внутри указанных видов искусства, ситуация имела свою региональную специфику.
Если говорить о башкирской высокой культуре, то общая ситуация в целом характеризуется как негативными, так и положительными тенденциями.
Следует отметить, что как самостоятельный жанр башкирская опера появилась в БАССР в 40-е годы XX века и главным образом композиторами советского периода был создан богатый фонд национальных оперных спектаклей («Мэргэн», «Ашкадар», «Акбузат», «Шаура» и др.).
В настоящее время в репертуаре Башкирского театра оперы и балета есть оперы «Акмулла», «Кахым-Туря», «Послы Урала», «Салават Юлаев» З. Исмагилова, «В ночь лунного затмения» С. Низаметдинова и др. А ряд современных башкирских оперных исполнителей являются звёздами мировой и российской величины (например, братья И. и А. Абдразаковы). Что также свидетельствует о высокой развитости национального оперного искусства в республике.
Отдельно отметим, что кроме сложившихся традиций в этом направлении, существенным фактором ее состояния является прямая господдержка национального и оперного искусства в РБ. Это в целом характерная особенность статуса театра в России, который исторически не имел, а фактически не имеет до сих пор своего неформального полюса в виде широкой сети независимых, частных театров. Кроме того, если на ситуацию взглянуть не с точки зрения состояния театрального и оперного искусства, а ее развития, поиска новых форм и идей, то картина становится менее радужной.
Азамат БУРАНЧИН, кандидат исторических наук
Орехов Б.В. Башкирский стих ХХ века. Корпусное исследование. СПб.: Алетейя, 2019.
Забелина Е.Н. Высокая культура Нового времени: между массовым и элитарным // Материалы Международной научно-практической конференции «Актуальные проблемы мировой художественной культуры». В 2 ч. Ч. 1. Гродно: ГрГУ, 2012.
Вишневский А.Г. Серп и рубль. Консервативная модернизация в СССР. М.: ОГИ, 1998.
Вахитов Р.Р. Национальный вопрос в сословном обществе: этносословия современной России. М.: Страна Оз, 2016.
Зудин А.Ю. «Культура имеет значение»: к предыстории российского транзита // Мир России. 2002. № 3.
Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.
Берг М. О статусе литературы // Дружба народов. 2000. №7.
Бадранов А.Ш. 30 лет новейшей истории Башкортостана: 4 смысловых сюжета // Ватандаш. 2020. №10.
Назиров Р.Г. Становление мифов и их историческая жизнь. Уфа, 2014.
Дугин А.Г. Социология воображения. Введение в структурную социологию. М.: Академический Проект; Трикста, 2010.