Тархан и батыр Алдар Исекеев. Часть двадцать шестая

Главным вождем башкир Зауралья стал башкир Кара-Табынской волости Юсуп-батыр Арыков. Пленный башкир Ибраш Алдаров после пытки показал: «Каратабынской волости башкирец Тоймас Шаимов продал вотчинную землю, на которой построена Верхояцикая крепость, полковнику Тевкелеву, а государыня де о том не ведает. И в том де они, башкирцы, шертовались меж собой, чтоб чинить бунт, русских бить до смерти и города строить не давать» [МИБ. Т. VI. С. 136.].

Начавшееся в Башкирии восстание перечеркивало не только планы тархана Алдара Исекеева, но и И. К. Кирилова, который уже прибыл в устье р. Орь и заложил там крепость. Вскоре он получил указ императрицы, обеспокоенной известиями о начале нового башкирского бунта, что если «башкирцы, действительно, в противностях состоят, то в таком случае вам (…) со всем своим корпусом возвратиться на Уфу…» [Смирнов Ю. Н. Оренбургская экспедиция (комиссия) и присоединение Заволжья к России в 30–40-е гг. XVIII века. Самара: Изд-во «Самарский университет», 1997. С. 25.]. Судьба экспедиции повисла на волоске. Ее спасла лишь стремительность действий И. К. Кирилова, действовавшего напролом, и затрудненность сообщений со столицей. Пока до начальника экспедиции дошел указ Анны Иоанновны о прекращении похода, он уже успел заложить Оренбург. Ю. Н. Смирнов пишет: «Восставшая Башкирия оказалась слишком весомым аргументом в руках противников Оренбургской экспедиции при дворе. Однако решительное продвижение отряда Кирилова к Яику упредило неблагоприятное для его дела развитие событий» [Там же. С. 26.]. И. К. Кирилов действуя с удвоенной энергией, одновременно строил Оренбург и выжигал аулы башкирских повстанцев. В итоге 31 августа 1735 г. Кабинет отменил свое прежнее распоряжение об отмене экспедиции. Однако к великому разочарованию И. К. Кирилова ее цели изменились: «Поставленная на Ори крепость окончательно разрешила сомнения в пользу Кирилова. Отказаться от уже приобретенной “Новой России” империя не могла, но прежние планы требовали изменений» [Там же. С. 27.]. Вместо похода в Индию ему пришлось заниматься подавлением башкирского восстания вплоть до самой своей смерти от чахотки 14 апреля 1737 г.

Что касается Алдара, то он, как и большинство представителей башкирской знати, оказывавшей помощь Абулхаир-хану в его предприятии, также был обескуражен таким исходом дела. Они переоценили степень своего влияния на башкирское общество, которое полностью вышло из-под их контроля и отвергло все их начинания. Восстание возглавили простые общинники, в молодости участвовавшие в «Алдаровщине» и впитавшие в себя ее дух беспредельной непокорности. «Алдаровщина» была самым продолжительным и самым успешным движением: башкиры добились фактической независимости, но при этом не понесли никакого наказания. Поэтому нынешние мятежники откровенно заявляли: «…в прежние годы имелися войны при бытности Кучюк-хана, и то государи, пожаловав, давали нам грамоты за красными печатьми (…). После того учинилась Алдаровска война: [башкиры, живущие] с вершины Белой до устья порубили они Тобольской и Казанской уезды и многие церкви жгли. И, приехав Хаванской и то розыскав и пожаловав, рукам нашим дал грамоты за красными печатьми. И тако наш обычай: воевать и порубить». Новое поколение мятежников полагало, что им удастся повторить успех Алдара, дескать, мы «порубим», но все равно «государыня нас будет пожаловать» [МИБ. Т .VI. С. 79.]. Заклеймив своего учителя «каштаном», они взялись за оружие, не имея, кроме воинственности и отваги, иных качеств, в первую очередь политического кругозора и стратегического мышления, каковыми обладал Алдар.

Перед началом боевых действий повстанцы провели ряд съездов, на одном из которых они вынесли смертный приговор Алдар-батыру и другим знатным лицам: «И имеетца де у них на зборе приговор, чтоб убивать до смерти Бурзенской волости башкирцов Алдар-бая Исекеева да Шиму-батыря, да Сибирской дороги Кара-Табынской волости башкирца Таймаса-батыря…» [Там же. С. 38. ] В сложившейся ситуации башкирская знать, поставленная на грань физического истребления, повела себя по-разному. Некоторые встали на путь открытого сотрудничества с правительством. Именно с этого момента берет свое начало феномен так называемых «верных старшин». По указу Анны Иоанновны от 11 февраля 1736 г. вводился институт старшин, выбираемых мирскими людьми, но утверждаемых правительством. Б. А. Азнабаев пишет: «Новые башкирские старшины подчинялись гражданским властям на тех же основаниях, что и башкирские тарханы начальникам военным отрядов (…). Статус личной службы царю, который прежде был прерогативой тарханского звания, был распространен на новых глав башкирских общин» [Азнабаев Б. А. Интеграция Башкирии в административную структуру... С. 190.]. Одним словом, главы башкирских кланов (агалар), раньше не подчинявшиеся властям, превращались в служилых башкир.

Группа новоиспеченных башкирских старшин, в основном Сибирской и Казанской дорог, – Куджаш (Козяш) Рахмангулов, Якуб Чинмурзин, Шиганай Бурчаков, Юнус-тархан Теперишев, Шарип Мряков и другие, – сформировали вооруженные отряды и вступили в сражение с повстанцами. Другая часть старшин заняла выжидательную позицию. Некоторые из них откровенно двурушничали, например Таймас-тархан Шаимов, который временами оказывался в стане повстанцев, но в то же время выполнял тайные поручения властей.

Известия об успешных операциях башкир, сумевших в 1735–1736 гг. нанести правительственным войскам ряд поражений и ощутимых ударов, возбуждающе подействовали на соседних казахов. Если брать в расчет лишь несколько наиболее резонансных сражений 1736 г. (под Верхояицком, Красноуфимском, Осой, дд. Кубово, Урмекеево и Кундешли), то выйдет более 1 000 убитых офицеров, драгун, солдат, казаков, дворян, «вольницы», нерегулярной конницы «верных» башкир и мишарей. С учетом жертв, понесенных правительственными силами в ходе большого числа мелких стычек и нападений повстанцев на различные населенные пункты, данная цифра будет значительно больше. Таким образом, потери, понесенные карательными войсками в 1736 г. на территории Башкирии, значительно превысили прямые боевые потери русской армии в ходе первого года русско-турецкой войны 1736–1739 гг. [Широкорад А. Б. Русско-турецкие войны 1676–1918 гг. / Под общ. ред. А. Е. Тараса. Москва–Минск: АСТ; Харвест, 2000. С. 88–102.]

Джон Кэстль писал: «Я узнал, что подстрекаемые Оттоманской Портой (Ottomannische Pforte) стоят наготове 40 000 недовольных киргизов, которые хотят, объединившись с башкирским бутовщиком Килмеком (Kilmeck), выступить против Российской империи статского советника Ивана Кирилова, одолеть его и потом опустошить все земли от Уфы до Казани…» [Кэстль Джон. Указ. соч. С. 12.] Поэтому у восставших башкир возникла идея призвать на помощь правителя Среднего казахского жуза Шемеке (Шах-Мухаммед)-хана. Данный выбор был не случаен. В отличие от Абулхаир-хана, правителя Младшего казахского жуза, он довольно прохладно относился к идее русского протектората над казахами. По извету ясачного татарина д. Киги Байчуры Егамбетева, ездившего «для проведывания всяких вестей», у башкир Сибирской дороги был сбор в Мурзаларской волости, на который съехалось более 200 чел., и «при том собрании оной Елдаш-мулла [Юлдаш-мулла Суярымбетов – башкир Кыр-Кудейской волости и один из предводителей башкирского восстания 1735–1740 гг. на Сибирской дороге Башкирии.] говорил з зауральскими старшинами: что де нам скрывать? Послали де мы х киргиз-казакам искать себе хана» [МИБ. Т. VI. С. 417.].

В июне 1737 г. предводитель башкир Сибирской дороги Тулькучура-батыр Алдагулов осадил Богданову крепость, в которой укрылись отряды и семьи мишарских и «верных» башкирских старшин. При этом повстанцы подъезжали к стенам и кричали осажденным: «Смотрите нашего хана, а ежели не станете смотреть, (…) раззорим вас, которые служите рускому государю холопы; всем говорим вам – ежели станете на его хана смотреть, и вы будите таковы, что и мы вольны, и станете видеть дни вольные, а хана нашего называют Шемяки» [Та же. С. 440–441.]. Как видим, восставшие сами «дозрели» до идеи самостоятельного башкирского ханства, в котором все будут «видеть дни вольные», а это было как раз то, к чему последние 30 лет призывал Алдар-батыр.

Однако Шемеке-хан так и не приехал. Башкирские посланцы, ездившие в Средний казахский жуз за помощью, вернувшись, рассказывали, что казахские Барак-султан и Джанибек-батыр сказали, что «де мы (башкиры. – авт.) им не надобны для тово, что мы в государевой земле воровали и, своровав, хотите к ним ехать, а они (казахи. – авт.) де е. и. в. верные слуги, и ежели де мы чрез Яик реку переедем, то де они нас всех перерубят, и им де такие воры не надобны» [Там же. С. 382.]. По сообщению красноуфимского коменданта капитана П. Батова, «намерены де все башкирцы за неприездом из киргисцов хана выбрать в ханы оного Тюлкучуру» [Там же. С. 439.]. Этот казус, с одной стороны, показывал, насколько лишенной сакральности к 30-м гг. XVIII в. стала идея чингизизма, если ханом Башкирии хотели избрать простого башкира Кудейской волости, а, с другой, свидетельствовал о стремлении повстанцев создать центр власти.

Салават ХАМИДУЛЛИН

Продолжение следует...

Часть двадцать пятая

Часть двадцать четвёртая