Как видим, деятели Милли Меджлиса предлагали всем тюркским народам принять в качестве самоназвания экзоним и в определенной степени этнофолизм «татары», восходящий к средневековому наименованию инородцев вообще – даже немусульманского вероисповедания (хакасы, телеуты, тубалар и др.) и нетюркского происхождения («калмыцкие татары», канские татары, абалаковские татары и др.). Если мишари, давно утратившие связи со своей исторической родиной Мещерой и разбросанные по огромной территории от Пензы до Кургана, после некоторого сопротивления все же приняли это название, то башкиры, обладавшие древней этнической традицией, собственной территорией и сильно развитым национальным самосознанием наотрез отказывались подстраиваться под политические планы идеологов татаризма.
Контрреволюционный 1918 год
После Октябрьского переворота по всей территории бывшей Российской империи началось так называемое «триумфальное шествие Советской власти»: губернские и уездные комитеты РСДРП, опираясь на сформированные отряды Красной гвардии, в краткие сроки взяли власть в свои руки почти во всех городах страны. Причем данный процесс, как правило, шел мирным путем. Органы павшего Временного правительства были деморализованы и не оказывали сопротивления. В марте 1918 г. В.И. Ленин писал: «Мы в несколько недель, свергнув буржуазию, победили ее открытое сопротивление в гражданской войне. Мы прошли победным триумфальным шествием из конца в конец громадной страны» [Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Изд. 5-е. Т. 36. М.: Изд-во политической литературы, 1973. С. 79.].
В Оренбуржье «триумфальное шествие Советской власти» осложнялось тем, что в крае, помимо общероссийского противостояния двух полюсов власти – старой и новой, существовало несколько центров силы, имевших собственные виды на будущее. Это в первую очередь оренбургские и уральские казаки, башкиры, а также татары. Если казачье и башкирское общества по социальному и идеологическому содержанию были цельными, субстанциональными структурами, апеллировавшими к традиции и «почве», то зародившееся в XX в. татарское движение было разнородно в социальном плане и очень изменчиво в плане социальной идеологии. Если казаки и башкиры отстаивали некие идеалы – землю, веру, вековой уклад, то формирующаяся татарская общность отвоевывала себе место под солнцем, кто бы им это место не предлагал – Временное правительство, Комуч или большевики. Первыми двигал ценностный подход к надвигавшимся событиям, вторыми – прагматизм. Проблема ценностного подхода в его бескомпромиссности. Именно поэтому для казаков и башкир последствия Гражданской войны были катастрофическими: численность башкир по разным оценкам сократилась на 30–50 %, а уральское казачество было полностью уничтожено. Что касается татар, то период Советской власти для них был временем роста и конструирования своего национального организма.
4 ноября 1917 г. в Оренбург прибыл известный большевик Самуил Цвиллинг, назначенный СНК комиссаром Оренбургской губернии. Он тут же заявил комиссару Временного правительства Архангельскому, что полномочия прежней власти окончены. Оренбургский атаман А.И. Дутов, стоявший на демократических и республиканско-федералистских позициях, арестовал местный пробольшевистский Совет. В ответ на это забастовали рабочие, а в городе активизировалось подполье. Понимая шаткость своего положения, башкирские деятели объявили о нейтралитете, заявив в тексте фармана № 1: «Мы не большевики и не меньшевики, мы просто башкиры…» Тем не менее на первых порах Дутов благоволил к башкирам, надеясь на создание с ними единого фронта против большевиков. 24 ноября газета «Башкурд» писала: «Шариф Манатов и Ахмет-Заки Валидов побывали у атамана Дутова. Казачий атаман высказался о своем благожелательном отношении к созданию автономного Башкортостана и публично объявил об этом перед своим штабом...» Отношения между Дутовым и Башкирским правительством не остались незамеченными для их политических противников – большевиков и татарских националистов, которых друг с другом роднило неприятие идеи территориального самоопределения башкирского народа. Несмотря на «Декларацию прав народов России», принятую СНК 2 ноября 1917 г., основная масса большевиков рассматривала данный документ лишь как дипломатическую уловку, поэтому относилась к автономии башкир крайне негативно, а это, в свою очередь, звучало в унисон чаяниям татаристов. Так в Оренбуржье стихийно сложились два противоборствующих союза политических сил: с одной стороны башкиры и Дутов, а с другой – татарские националисты и большевики.
Несбыточность проекта буржуазного Урало-Волжского штата (Идель-Урал), окончательный крах которого пришелся на март 1918 г., вынудила татарских националистов искать покровительства у руководства большевиков, чтобы получить санкцию на реализацию советизированного варианта своей старой идеи в виде Татаро-Башкирской Советской Республики. Данный проект был выгоден обеим сторонам: татарские националисты надеялись получить гегемонию на территории всего Урало-Поволжья, а большевики хотели с помощью него нейтрализовать башкирское движение путем слияния Башкирской Республики с планируемым образованием. Советолог С. Зеньковский писал: «Татарские коммунисты, однако, были едины и решительны в своей поддержке планируемой Сталиным Татаро-Башкирской Республики. Они видели в этом триумф татарской идеи и полагали, что революция может распространиться из Татаро-Башкирии на весь Восток, освобождая его от европейского колониального ига. То, что коммунистическая партия и Советское правительство нуждались в ней как в восточной “витрине” для пропагандистских целей в исламской Азии, придало татарским коммунистам уверенность в успехе и силе своего дела. Татарские коммунисты заключили брак по расчету с Центральным Комитетом коммунистической партии, который нужен был им для осуществления татарской автономии» [Зеньковский С. А. Пантюркизм и ислам в России // Башкирское национальное движение 1917–1920 гг. и А. Валиди (Зарубежные исследования) / Сост. И. В. Кучумов. Уфа: Гилем, 1997. С. 92.].
В январе 1918 г. отряды Красной гвардии повели наступление на Оренбург. У Дутова было около 2 тыс. плохо экипированных бойцов, у красных было примерно столько же, но они имели преимущество в вооружении. Башкирские добровольческие отряды только-только начали формироваться в районе Баймакского завода, поэтому они не могли прийти на помощь своему правительству, находившемуся в Оренбурге. В итоге Красная гвардия 18 января 1918 г. захватила город. Комиссар по военным делам Уральского областного Совета докладывал 8 февраля из Екатеринбурга в центр: «…Дутов, разбитый под Оренбургом, бежал в Верхнеуральск, где около него собралось тысяч восемь всякого сброда. По имеющимся данным он угрожает захватить в районе Усть-Катавского завода линию Самаро-Златоустовской железной дороги и отрезать Северный и Средний Урал от Самары и Уфы (…). Татарская и башкирская буржуазия в тесном союзе с Дутовым пытается и готовится объявить автономию Башкирии и других местностей Урала. Это национальное мусульманское движение, подогреваемое нашими контрреволюционерами, носит вполне определенный антисоветский характер. В то же время оно является более серьезной угрозой, нежели Дутовская авантюра (…). Столкновение с татарами и башкирами неизбежно. Последняя полученная нами телеграмма сообщает, что башкирский съезд в Верхнеуральске избрал кантонного начальника, который требует себе полного подчинения, угрожая в противном случае применением вооруженной силы» [РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 21. Л. 156.]. Излишне объяснять, что пассаж о «татарской буржуазии», которая готовится объявить автономию Башкирии, является результатом недостаточной осведомленности в тонкостях вопроса.
Башкирское правительство, несмотря на уход атамана Дутова, осталось в Оренбурге. Вот как описывал ситуацию А.-З. Валиди в своих «Воспоминаниях»: «Башкирские войска еще не обрели боевую готовность. Поэтому мы предпочитали ни во что не вмешиваться. Наконец, 18 января (…) большевики захватили Оренбург (…). Мы остались в Оренбурге и решили, что если нам будут препятствовать в формировании войска и утверждении нашей самостоятельности, то переберемся в Баймак и оттуда продолжим руководить Башкортостаном (…). Вначале большевики во главе с Цвиллингом отнеслись к нам весьма лояльно. Они заверили нас: “Если не выступите против Советской власти, вам будет предоставлена возможность управлять своей областью самим, только внешнеполитические дела передадите центральному правительству, а доктрины коммунистической партии для вас вовсе необязательны”. Более того, Цвиллинг подтвердил все это в письменной форме (…). 27 января отправили телеграмму в Москву, в которой выразили свое согласие признать верховную власть Советов с теми условиями, что они не будут препятствовать нам формировать войска и не лишат нас самостоятельности во внутренних делах (…). Посоветовав войску (т. е. Баймакскому отряду. – авт.) вести себя сдержанно и осторожно, мы выехали на встречу с большевистскими руководителями».
А теперь слово М.Л. Муртазину, описывавшему те же самые события: «Но вот Оренбург занят Красной гвардией. Ее вчерашние противники из оренбургских областных мусульманских комитетов (гражданского и военного) [Т. е. сотрудники Милли Меджлиса и Харби Шуро.] превратились в ее “друзей”. Они заявили, что обезоружили казаков и передали Красной гвардии их оружие. Для достижения своей основной цели по уничтожению Башкирской автономии, они начали травлю башкир, обрисовав их перед работниками Красной гвардии, как союзников Дутова».
А.-З. Валиди продолжает: «Цвиллинг принимал нас вежливо, несколько раз приглашал на различные заседания. На этих встречах члены Государственной Думы прежнего созыва татары Калимулла Хасанов и Бурхан Шариф вели себя как старые друзья большевиков, проявляя в отношении нас некий прокурорский апломб. Прошло пять дней. 3 февраля (16 февраля по новому стилю. – авт.) мы были арестованы. Солдаты, взявшие нас под стражу, были татарами». Рассказывая о том, какие аргументы были использованы для ареста Башкирского правительства, он сообщает следующее: «В досье с обвинительными материалами я заметил всего лишь вырезки двух газетных статей, написанных Камилом Каримовым и Ибрагимом Бикчетаевым и опубликованных в газете “Казачья правда”, издававшейся казаками-большевиками. В этих статьях, одна из которых называлась “Башкирские контрреволюционеры”, нас изобразили монархистами, капиталистами и крупными землевладельцами. Самим большевикам была очевидна лживость этих статей, которые не могли быть основанием для обвинений. Но к тому времени большевики уже привыкли к массовым расстрелам» [Валиди Тоган Заки. Воспоминания. Кн. 1. С. 221–222.].