Последний белый генерал. Часть восьмая

СИБИРСКИЙ ЛЕДЯНОЙ ПОХОД

Р.: Скажите, каково было отношение ваших солдат в Белой армии к монархии?

М.: Мы уже знали, что государь император был убит. Пока он был жив, я старался выяснить, нет ли какой-нибудь офицерской организации, которая хотела его спасти, но не мог ничего найти. Это было еще в 1918 году, когда я только приехал в Елабугу. Все крестьяне, с которыми я разговаривал, очень горевали по поводу убийства государя императора и всей его семьи. Наши солдаты тоже. Но после того, как мы узнали, что государь император убит, у нас больше не было надежды на восстановление монархии, хотя большинство из нас, особенно офицеры, были монархистами. Мы не видели никакого возможного преемника. Вообще тогда не осталось никого из дома Романовых, на кого бы я возлагал надежды, поэтому я считал, что нам, возможно, понадобятся выборы нового монарха, поскольку другие Романовы запятнали себя. Например, я знал Великого князя Кирилла: он ходил по Петрограду с красным бантом.

А сын его возложил на себя по случаю 200-летия Георгиевского ордена – Георгия

I степени! Это Суворов имел, Голенищев-Кутузов, больше никто не имел, ни один государь не имел I степени Георгия! Он давался, понимаете, за самые высокие победы...

Р.: Значит, дом Романовых после того, как Николай II отрекся...

М.: Да, все были убиты.

Р.: А Константин Константинович?

М.: Если бы от него остался кто-нибудь... У него сыновья умерли все. Один сын на войне убит, Олег.

Р.: А где он умер?

М.: Он умер в Париже.

Р.: Это после революции, а во время революции почему его не назначили главнокомандующим в Сибири или у Деникина?

М.: Он уехал, он не хотел. Потом он, пожалуй, уже не годился бы для такой роли главнокомандующего, по очень простой причине: сама судьба ему показала, что как его государь сместил, стало лучше в армии, армия остановилась при государе императоре. Его беда, конечно, это был у него Янушкевич, начальник штаба верховного главнокомандующего. Тогда я слышал, и теперь я много читал: Янушкевич ничего из себя не представлял, нужно было совершенно другого брать себе.

Р.: Вы или кто-то из ваших офицеров не хотели восстановить Константина Константиновича как императора?

М.: Его бы восстановили с удовольствием, но он умер.

Р.: Он бы согласился?

М.: Он бы никогда не согласился, он слишком хороший человек был. Много сейчас говорят о монархии, эти монархисты теперь... Мне, например, когда я приехал, говорят:

– Почему вы не вступаете в монархическую партию? Я говорю:

– Только потому, что я монархист. Разве когда-нибудь можно думать, что монархия – это партия? Это идея, а не партия! Что я – социалист-революционер? Разделились вы на всяких монархистов, каких только у вас нет. Нет, я никогда у вас нигде не буду. Я – монархист, но я не желаю быть партийным монархистом. Что это значит?

Р.: Начнем с сентября 1919 года, начало постепенного отступления. Как, почему это произошло? Почему вы начали отступать?

М.: Генерал Войцеховский находился уже только в одном переходе от Волги, ему выйти туда... Но дело в том, что справа здесь уже – Елабуга, все это уже было занято красными. 1-я армия, которая сначала дралась прекрасно, начала отступать, бешено отступать, оголила этот фланг. И затем с юга оказалась эта Южная армия, с Ташкента пошли и так далее. Главная коммуникация – железная дорога – оказалась под ударом в глубоком тылу, и поэтому начали отходить.

Р.: Это партизаны были?

М.: Нет, там регулярные красные части остались! И штаб армии об этом не знал, и верховный командующий тоже не знал. Это позор был.

Р.: И вам грозило окружение?

М.: Да. Мы находимся здесь где-то (показывает на схеме), а здесь уже переправились красные. Как раз мой полк держал этот Чистополь.

Р.: Вы Самару не взяли, но подошли к ней?

М.: Да, пустое было, можно было выйти. Но дело в том, что отсюда и теперь на Уфу с юга, вторично пришли (первый раз я отбил), войска туркестанские. Вот началось отступление. Первое было: там была река Ик, неширокая река, но очень глубокая, и перейти ее без мостов нельзя. Казалось бы, можно было там остановиться, занять ее и там биться. Но не могли остановиться.

Р.: Сколько было всего людей?

М.: Я считаю, если не самое большее, с тыловыми учреждениями было 60 000. А лучше всего обратиться к труду Эйхе, который берет уже наши официальные источники и свои, он сравнивает это все. Затем у нас есть труд генерала Петрова «На закате», у него там более исчерпывающие сведения.

Р.: Да, я знаю, мне хотелось просто знать ваше мнение.

М.: А я не считаю, что у нас много было. Было бы у нас много, если бы население пошло. Мобилизовали бы – и они бы не переходили к красным. А тут наше начальство могло опираться только на добровольческие части, а добровольческие части все убывали, пополнения было мало. Как эти бедные волжане – они все понемногу... и никакого пополнения абсолютно. Если даже были у них те, которые уехали в Сибирь, они потом не поступили в армию. Я активного участия в этом не принимал, когда Ижевцы ушли. И когда они вернулись, то мы уже оказались за Уралом опять.

Р.: Они опять сформировали Ижевскую дивизию?

М.: Да, Ижевская дивизия, и вела страшные бои.

Р.: А вы сохранили ваш офицерский состав?

М.: Да, он был со мной, никто из них абсолютно не пошел. А солдаты сказали: «Раз ты произведен в офицеры – уж оставайся, страдай, а мы пойдем повидаемся». Тут, например, когда Златоуст был под ударом, и такой был Кусинский завод, который был на север от Златоуста. Уже это в горах было. Под этим Кусинским я стоял: по 14 атак мы отбивали за ночь при одном бронепоезде, и узкое пространство было.

Р.: Это было в каком месяце?

М.: Это было уже к осени, к осени клонилось дело.

Р.: А когда Ижевцы к вам вернулись?

М.: Они уже после того стали прибывать. Их оказалось много в Омске, в Томске, где у меня был пункт, где они собирались. И потом они уже приходили ко мне так: 200 человек...

Р.: Летом еще?

М.: Да, летом. Колчак отдал приказ сформировать дивизию и егерский батальон. Я уже совершенно сформировал эту дивизию к переходу через Урал. Они еще до Урала ко мне пришли, стали приходить понемногу. Меня не тронул Командующий армией (был тогда генерал Сахаров), который сказал: «Я не трону – делайте, что хотите сейчас, мобилизуйтесь». Это очень такой был... Его русская литература очень не любит, этого Сахарова, потому что, когда он был главнокомандующим, наслал всех к Колчаку. Он думал, что он Омск приведет в хороший вид, к одному знаменателю, всех тыловых офицеров в армию... Он оказался слаб для этого, невозможно было это сделать. Офицерство, если вы хотите его забирать в Омске, – оно бежит на восток. Он ничего не мог... Но он был такой – он рискнуть мог. И разбирался, конечно, он больше, чем Ханжин, это нечего и говорить.

Р.: А когда сменили Ханжина?

М.: Когда неудачный отход начался, его и сменили. Сменили его по той простой причине, что его приказы совершенно расходились. Командующий армией должен давать приказ, определяющий известный период, на целый период. А он сыплет: в отмену такого-то, в отмену такого-то... Вы подумайте, как это можно отменять все время на театре военных действий? У него Щепихин (это молодой офицер Генерального штаба) просто не был подготовлен для занятия этой должности. Я не обвиняю его, но он не был подготовлен.

Р.: Отступали?

М.: Отступали... Когда я уже начал командовать дивизией, пришли ко мне обратно – дивизия образовалась. Мы были около Челябинска. Генерал Сахаров решил устроить ловушку красным, то есть впустить их туда, в Челябинск, и зажать их там всех.

Р.: Это осенью было?

М.: Да. Это прекрасная идея была, нечего и говорить, но надо было иметь средства для этого. А у него абсолютно никаких средств не было на это. Он надеялся, что его 13-я Сибирская дивизия, генерал Зощенко (прекрасный старый офицер был) что-то сделает. И ничего не могли сделать. Хоть хорошо муштрованные сибиряки были, они прекрасно двигались вперед, но когда их покрыли тяжелой артиллерией, они ничего не смогли сделать. Там уже у красных было порядочно тяжелой артиллерии: пушки – те, которые они все-таки на лошадях могли перевозить. А затем у них броневики уже оказались очень хорошие – те, которые они переправили через Урал. У нас броневики были, но изношенные.

Р.: Значит, Челябинск Сахаров отдал красным, а разбить не мог? А вы где были?

М.: Да. А я был на правом фланге, за 13-й дивизией, которая наступала хорошо, а потом она побежала, и мне пришлось этот правый фланг охранять. А потом красные обходили наш правый фланг своим левым флангом. И когда это выяснилось, меня послали туда отбить их и дали мне в придачу школу прапорщиков. Я отказывался, говорил, что это будущие офицеры и не нужно, чтобы они шли туда. Местность я знал (я там был), что там наступать надо будет по открытому месту, а это, в свою очередь, невозможно. Мои стрелки-ижевцы справятся, и потом я не пущу много. В конце концов мне было приказано пустить прапорщиков в бой. Говорят, что нужно окончательно разбить красных.

Р.: Около Челябинска?

М.: Да. Их было 200 человек, это как юнкера старой школы, они наступали перебежками и так далее. Но для чего это все было, когда я мог только артиллерией сдерживать красных? Что я и сделал. У меня 14 пушек было, я все их поставил почти открыто, на горку. Идет долина, а дальше кусты. В этих кустах и есть красные, больше им негде будет скрываться. Я там вспышки артиллерийские увидел – значит, я уже определил, где они находятся. Артиллерия будет стоять впереди этих вспышек по отношению к нам. И приказал четырнадцати пушкам все снаряды расстрелять и бить по этому месту. И я не пускал эту школу прапорщиков. Потом приезжает: я был подчинен Уральской группе, там был Командующий Иванов-Мумжиев, болгарин. Я его знал еще по Великой войне, он 10-м Сибирским полком командовал и впоследствии был у меня офицером для поручений (все переменилось, значит). И говорят, что командующий группой приказал наступать. Я говорю:

– Я наступать буду, но не здесь. Здесь я их остановил, и мне нужно выдвинуться совершенно в другом месте. По проводу меня вызывают: «Наступать здесь же на красных». Пошли мы наступать. Громадные потери понесли Ижевцы и Воткинцы, совершенно ни к чему. И все-таки у меня осталось – еще придали мне один полк, подполковника одного, старичка, но очень хороший полк. Я начал отступать уступами. И послал донесение Сахарову, чтобы части, которые отходят у нас, отошли в сутки не меньше ста верст, потому что красные далеко зашли. Я отступал так: вот здесь я иду (показывает на схеме), наступает у меня известное количество войск, я дальше иду. Эти подходят сюда. Все время, значит, мы их встречали. Я прошел два дня, но тем частям, которые уходили из-под Челябинска, понадобилось сразу вырваться – они прошли в один день 100 верст! Часть по железной дороге, часть на лошадях и так далее. И потом красные признали, что это было только благодаря тому, что Молчанов опять появился. Между прочим, они всегда говорят «генерал Молчанов», никогда они про меня в своих воспоминаниях не говорят «белобандит Молчанов». Других они часто называют «белобандитами». Не знаю, почему меня они называют «генерал Молчанов». Я вывел все это, дал возможность. Отходили мы: отошли от Челябинска и стали отходить на Курган. Можно сказать, одним махом мы подошли к Кургану. Я оказался на юге, меня перевели сюда. И потом так отходили до Петропавловска, особых боев не было. Но так как там, сверху (севернее) 1-я армия уже совершенно сдала, мы отходили поневоле.

Р.: Где Каппель был?

М.: Каппель тогда, по-моему, командовал армией. Он был в Петропавловске. Петропавловск занимал Каппель с бронепоездами, а я – к югу. Я занимал по Иртышу позиции. У меня там один полк стоял, затем на Петропавловск, где наши части были, стоял 2-й полк, а 3-й и 4-й у меня были в резерве – в другой деревушке, где я стоял. Я совершенно спокойно (Петропавловск занят Каппелем) пошел в баню помыться. Вдруг слышу: в деревне стрельба. Оказалось, что 2-й полк, командовал им кадровый офицер Володкевич (вместо убитого поручика), не донес о том, что он пропустил красных, что красные двигаются из Петропавловска, а он их не атаковал. И я не знал, что Петропавловск сдал Каппель, мне ничего Каппель не сообщил. Я оделся кое-как, выскочил и уже стоял на углу, где пулеметы с той и с другой стороны трещат. Ботинки у меня были – повязки сделал и начал распоряжаться. Артиллерию бросили, но как раз бросили пушки французские, которые только лишние мы себе взяли (мы отобрали у красных французские пушки, а снарядов у нас не было). Все убежали, никого нету. Нет ни одного ординарца, все убежали. Я остался один. Начальник штаба – куда девался? Потом оказалось, что он по улице так и бежал. А я свернул в другую улицу.

Р.: Это вы где были?

М.: В деревне под Петропавловском. Я это вам хочу рассказать, потому что это интересный случай, когда паника была. Вышел я на другую улицу и вижу: маленькая лошадь идет под седлом. Я поймал эту лошаденку какую-то и дую в тыл, где 3-й и 4-й полки у меня. И по дороге начинаю собирать бегущих. Авенира Геннадьевича Ефимова – у него сердце плохое, он задыхался, – я на повозке отправил в тыл. А сам я набрал не больше двадцати с чем-то человек и пошел в атаку на эту деревню. Туда мы зашли, начали бросать ручные гранаты. А потом мне мой главный ординарец и говорит:

– Ваше Превосходительство, все время встречаем людей – все это 229-го полка, тут наших нет абсолютно, все красные.

– Ну, – я говорю, – ладно, пока мы все эти гранаты разбросаем, давай погуляем здесь.

Мы все ручные гранаты разбросали по окнам. Осень это, замерзшая земля уже. А потом начали понемножку отходить.

Когда я уже начал отходить, то около меня стало собираться больше и больше людей. А я все-таки еще раньше, чем это было, послал донесение: мне не нравится, что от Петропавловска я ничего особенно не слышу. И быть настороже командиру 1-го полка, который по реке расположен там, верст шесть. Я говорю:

«Стрельбу услышите – идите». Он услыхал стрельбу, и к утру он занял эту деревню, красных не только выбил, имущество забрал у них, их батарею забрал, нашу батарею отбил, и все восстановилось.

Я спрашиваю Володкевича:

– Почему вы их пропустили?

Кадровый офицер, знаете. А он мне говорит:

– Я думал, что я их пропущу, а вы с ними справитесь.

А я говорю:

– Почему не донесли мне, что вы их пропустили?

Я его сейчас же сместил (другого назначил, ижевца), им уже были недовольны. Я говорю: как может это случиться – из ничего получается паника. И всегда нужно паникой обязательно командовать. Если вы останетесь безучастны – вы пропали.

У меня однажды было такое положение. Вдруг мне говорят:

нас обошли, красная конница на нашу деревню наступает. У меня артиллерия в деревне стояла. Вдруг снимается, запрягает коней и скачет по деревне в тыл. Я вышел и кричу: «Ребята, дружнее качай!» А я знал: как они выедут из деревни, они промахнутся – поворот направо, а они въедут в болото. Так и случилось.

Я говорю командиру этой батареи: «Вот так вас учить надо! Теперь вытаскивайте, чистите мне все, лошадей и прочее». Я им командовал: «Валяй, вовсю шпарь!» А они летят: бревна там лежали – бревна раскидали и так далее. Это на отступлении было такое, знаете.

Р.: Отступление продолжалось?

М.: Да, оно продолжалось. Подошли к Кургану. Теперь от Петропавловска мы должны были начать наступление. Но тут оказалось, что волжские части все были сбиты, и не поспели они изорвать мост, и броневики красных прошли. Мы пошли к югу, и от этой железной дороги очень далеко был – по степям шел, ничего не было. Наша задача теперь: ждать, когда Енисей встанет – переправа. И когда я подошел к нему – он стоит (я все снижался немного ниже и ниже, к югу, в конце концов он стал). И мы переправились через Енисей. Там было положение такое, что если в одну ночь не скрепило, – красные наступают, а у нас все растянулось, у нас все обозы с нами.

Викторин МОЛЧАНОВ

Продолжение следует…

Часть седьмая

Часть шестая