Последний белый генерал. Часть седьмая

НАСТУПЛЕНИЕ БЕЛЫХ, ВЕСНА 1919 г.

М.: Я потерял всякую связь с начальством. Мне было указано: «Отходите, снижайтесь (то есть идите на юг) до тех пор, пока не будет возможна переправа». Я так и сделал. Потом мы уже отсюда пошли, и дальше я думаю, что это уже озеро Чаны, южнее его. Тут мы встретились впервые с организованными партизанами.

Р.: Это уже было зимой?

М.: Зимой. Это было безобразие такое! Что делать? Вы занимаете деревню, вас встречают чуть ли не хлебом-солью. Вы только расположились, выставили всюду охрану – внутри начинается стрельба ночью. Найдите, кто стрелял! Вот как до нас это было: сейчас же такие части уходили и жгли деревни. Я не считал возможным это делать. Мы просто-напросто старались найти, а потом уходить.

Р.: Вы не жгли?

М.: Нет, я не позволял.

Р.: А другие?

М.: До нас чехи и все эти карательные отряды шли, они за это секли крестьянство и жгли.

Р.: Это озлобило крестьян?

М.: Озлобило, конечно. Теперь, когда мы уже Чаны проходили, я решил повидать Каппеля, он командовал армией. Он двигается по железной дороге, мы связи с ним не имеем, никаких проводов нет. Я иду к югу 150–200 вёрст от железной дороги, у нас нет никаких средств, чтобы протянуть провод. Затем мы всё время в движении. Я не знаю, где он находится.

В конце концов я оставил полковника Ефимова за себя, решил поехать туда, хочу поговорить с Командующим армией. Добрался я. Поезд стоит, затёртый. Стоит всё это, медленно двигается. Масса поездов... Встречает меня полковник Ловцевич (который потом у меня в будущем был начальником штаба корпуса). Он был на должности генерал-квартирмейстера, то есть тот, который ведает всеми оперативными распоряжениями. Я говорю:

– Что вы делаете?

– Что ж делать? Вот, – говорит, – сокращаю судебное ведомство, слишком громоздкое всё.

Я говорю:

– Хорошее занятие. – Я ему в упрек сказал. – Но я хочу видеть Командующего.

А начальник штаба – генерал Барышников, и вижу около этого поезда: тройка лошадей стоит, и садится этот самый генерал Барышников с двумя сестрами (сестрами милосердия) кататься на санках. Ну, думаю: «Всё, куда меня Бог принес, зачем я поехал?»

Теперь иду к Каппелю. Я говорю:

– Я приехал, чтобы у вас получить исчерпывающие директивы, потому что то, что творится сейчас: мы – не армия, а мы из себя представляем Бог знает что. Что-то надо делать.

– Что же, – говорит, – вы думаете?

– Вам уйти из поезда, сесть на сани и ехать вместе с частями, управлять ими. Вы не управляете, мы к вам не можем – у нас никаких проводов нету. Затем, вы затёрты, почему вы не примените то, что полагается по тактике: если у вас железная дорога затёрта – сбрасывайте то, что менее нужно, под откосы, освобождайте дорогу.

– У меня, – говорит, – там полно женщин и детей.

– Женщин и детей не сбрасывайте, а у вас есть такие – сейчас, когда я ехал, видел вагон, который отапливается, – занимают четыре человека. «Кто же это там?» – я поинтересовался узнать.

«Офицер с семьей едет». Целый вагон занимает!

– Я, – говорит, – сделаю, что могу, но я должен двигаться по железной дороге, потому что у меня единственная связь с Верховным Главнокомандующим Колчаком.

Я должен вернуться. Когда я еще был с дивизией на реке Тобол, ко мне приехал офицер Генерального штаба, полковник от Колчака, и привез погоны «Иж» на всю дивизию. И мне погоны. Я ему говорю:

– Мы погоны эти можем хранить, но когда мы идем в бой, у нас нет офицеров, нет никаких чинов, у нас все – рядовые. И если попал в плен, никто никогда офицера не выдаст. Это у нас первое условие.

Р.: Чтобы красные не расстреливали?

М.: Да. Потому что у нас все одинаковы. В бой мы идем, у нас никаких... Я говорю:

– Я отличия эти тоже могу надевать, только когда я буду в тылу, но когда я иду в бой, у меня никаких отличий нет.

– Теперь, – он говорит, – я к вам по другому вопросу. Как бы вы думали, если придется Верховному Правителю бросить Омск и пойти к войскам, то он бы хотел к вам в дивизию попасть.

Я говорю:

– Милости просим всегда, мы его не выдадим никогда.

Милости просим, потому что мы его проведем, куда угодно, он будет с нами.

– Разговоры об этом уже велись не так давно, но никто не желает вас выпустить, то есть не желают ни корпуса, не желает ни Командующий армией...

Теперь я ему говорю:

– Нужно добиваться, чтобы Верховный Главнокомандующий не подвергался опасности от всех своих союзников. Слух-то идет, что его предадут красным, чтоб только проход им дать, чехам.

Давайте вы сноситесь с тем, чтобы их вместе взять – Колчака и его правительство.

А то он говорит, что нельзя одного взять. Я говорю:

– Пожалуйста, пускай правительство едет то, которое ему нужно. Но когда он уже отойдет от железной дороги, ему правительство никакое не понадобится, я уверен в этом.

М.: Ничем не кончилось, он ничем не помог мне. Он сказал:

– Справляйтесь сами.

– А как в смысле продуктов?

Он говорит:

– Что найдется по линии железной дороги – берите.

Я говорю:

– Как я могу брать, я не знаю, кому оно принадлежит?

– Всё, что вы найдете, принадлежит вам.

– Хорошо.

Р.: И приказ он вам дал отступать?

М.: Да, отходить, отходить... Тут уже не было никаких разговоров о том, что мы будем где-то задерживаться, только отходить – медленно и в порядке, на Иркутск. Так мы шли.

Р.: Почему вы, например, не решили пойти на юг, через Монголию?

М.: Этого я не имел права делать, конечно. Я мог единственное, как и другие, сделать – идти по линии железной дороги. Я решил так: как я пойду по линии железной дороги?

Чем я буду питать лошадей? Сена нет, всё забирают те, которые идут там, а я иду самый последний, у меня ничего не будет – ни продуктов, ничего.

Р.: А почему вы были последним, вы арьергард были?

М.: Арьергард. Я всегда всех прикрывал. Когда вперед – я всегда наступал первый, это так уж было.

Я решил не заходить в такой город, как Новосибирск, где проходила железная дорога, я южнее шел. В тайге, южнее немного Комарово (Кемерово? – примеч.), южнее Ачинска был. Мы подошли к Красноярску, тут это целая история, я вот про Красноярск начну рассказывать.

Р.: Когда это было приблизительно? Это было зимой?

М.: Зимой, конечно, когда мы прошли так называемую Щегловскую тайгу.

Р.: Это так называемый Ледяной поход?

М.: Это всё Ледяной поход называлось. Щегловская тайга – это где, я считаю, вся армия и погибла. Еще до Красноярска.

Р.: Это там Капель умер?

М.: Нет, он умер после Красноярска. Под Красноярском он простудился, когда мы к северу вышли и там шли по реке Кан.

Р.: Вы знаете, мой папа был тогда, когда он упал с лошади.

Папа мой был начальником его личного конвоя. Насчет тайги расскажите, пожалуйста.

М.: Она до Красноярска. Мы подошли к этой Щегловской тайге, когда 3-й армией командовал генерал Барышников. Это было в дни Рождества (тогда мы шли по старому стилю), в конце декабря (1919 г.). Мы подходили с юга к входу в Щегловскую тайгу. До Ачинска, по-моему. Это есть сейчас в книге Петрова и в воспоминаниях об Ижевской дивизии Ефимова.

В Щегловскую тайгу полагалась только 3-я армия, а туда попала и 2-я. 2-я армия пошла: эта дорога идет в тайге, никаких населенных пунктов нет. Она из себя представляет 60 или 70 верст, а посредине – какие-то избушки, где жили лесники и так далее, больше ничего нет. Когда я уже подошел к этой дороге, я узнал, что части с севера двигаются туда же. Начальником штаба был у меня не Ефимов, а другой, а Ефимов командовал конным полком (Ижевский конный полк мы еще образовали, 6 эскадронов). Я говорю начальнику штаба:

– 1-му полку задача: прийти к этому входу в Щегловскую тайгу и занять к северу позицию, не пропустить красных, потому что за частями будут идти красные. Меня вызывает Командующий армией на совещание, там все дивизии Волжского корпуса. И один временно командующий дивизией, полковник (забыл его фамилию) говорит:

– Я интуитивно думаю, что там нечего бояться. Красные нас не будут преследовать, мы постепенно все пройдем.

Я говорю:

– Без всякой интуиции я уже получил сведения, что мой 1-й полк дерется с красными, которые наступают на север.

Тут Барышников обращается:

– Викторин Михайлович, отправляйтесь туда и примите на себя командование всеми частями. Какой бы ни были армии, какого бы ни были корпуса – поступают все в ваше распоряжение.

М.: Это при входе в Щегловскую тайгу…

Я приехал: там 1-й полк ведет бой, я его подкрепил и говорю, что, может быть, день-два вы будете стоять. Послал им пищу, хлеба послал, всё как следует.

Потом я начинаю рассматривать всё. Дороги уж нету, это валуны и Бог знает что такое, – артиллерия не пройдет. Как-нибудь остановить движение, наладить порядок нет возможности.

Ничего! Вы не можете продвинуться вперед, вы не можете обойти, пешком обогнать вы не можете – вы увязнете в рыхлом снегу, который взбудоражили все по дороге.

В самом начале, еще версты полторы, была маленькая деревушка в несколько хат. Я туда со своими ординарцами проехал и отдал приказ своему 2-му полку: идти туда, занять эту деревню и ждать меня. Идти по бокам, не беря ничего с собой: «Берите только хлеб», – а больше ничего у нас и не было. «Картошку, может, найдем где-нибудь там». Потом нашли какую-то картошку. Туда втянулась 7-я Уральская дивизия, которой было приказано защищать вход. А они решили: ижевцы там защищают, так нам-то и плевать. Командир – полковник, потом он перешел в Красную армию и в Чите дрался уже против нас, бригадой их командовал. Я его требую к себе, а он мне рукой помахал: «До свидания». Жене: «Оля, садись на коня, за мной!» – через дорогу, я к нему не могу перейти. Я в него из револьвера стрелял, да не попал. А он ускакал от своих частей. Я больше его и не видел. Больше его никто в нашей армии не видел. Потом, когда мы дрались под Даурией, он командовал обходной большой колонной – тремя полками. При мне всегда была 2-я бригада Оренбургского казачьего войска: 2-й и 5-й полки, где командиры полков были генералы. А Георгиевский кавалер, полковник в то время, когда Колчак производил в генералы, в отпуску был, так полковником он и остался. Он всегда со мной был, всегда мне его придавали. Иногда у меня в дивизии кавалерии было больше, чем в целом корпусе. Нечаев, который сохранил Волжан, всегда ко мне приходил: «Я к тебе иду, ты в крайнем случае меня защитишь, а то всё, – я пропаду!»

Р.: Кто такой Нечаев?

М.: Он потом, знаете, у Чжан-Цзолиня служил. Он там командовал. Храбрый офицер, кавалерист, налётистый офицер, но любил, чтобы за ним была пехота, а идти в атаку... Он со мной, когда я ходил:

– Я иду в атаку с удовольствием, – говорит, – потому что я знаю, что ты поддержишь меня.

– Поддержу.

Ничего не налаживается, я ничего не могу наладить. Движение такое: может быть, продвигалась вся эта колонна полверсты в час. Сколько же это займет времени продвинуться? Лошади сдохнут, сена нет. А надо пройти минимум 60 вёрст. Я решил: когда ко мне подошел один эскадрон Багиянца (он командовал дивизионом, но его эскадрон подошел), я говорю:

– Яша, я вас назначаю: вы объезжайте и всех с саней сгоняйте. Кто может – тому садиться верхом. Женщины, мужчины – верхами садиться. Только где есть дети – там мое разрешение, чтобы сани были. И говорите: «От диктатора тайги генерала Молчанова». А остальные жечь, всё жечь, освобождать дорогу! Что по тактике полагается. Мы сожгли больше пяти тысяч саней. Вы понимаете, что это из себя представляло? Конечно, масса было таких случаев, когда находили в санях умерших, замёрзших, тифозных – замёрзших уже. Их оставляли и жгли вместе всё там... Дошло до того, что проехать нельзя, всё это завалено трупами, трупы шевелятся... Что же делать?

Р.: А красные атакуют?

М.: Да, красные атакуют, всё время пулеметы трещат. Они вошли туда же, за нами вслед идут и шпарят из пулеметов, а обойти они не могут, потому что они в таком же положении.

Р.: А кто сдерживает их?

М.: Ижевцы. Так 1-й полк и отходил. А потом я его уже начал понемногу сменять кавалерией, а его протискивал вперед. Потом подошел ко мне этот Панов (командовал Оренбургской бригадой, про которую я вам говорил) и говорит:

– Ну что же, генерал, будем делать?

Я говорю:

– Давайте искать. Пошли разыскивать какого-нибудь мужичка, который, может, знает какую-нибудь другую дорогу, которая идет параллельно этой дороге.

И что же? Знаете, находим такого мужичка, который говорит:

«По этой дороге». Ничего там нетронутое – мы рысью пошли. Ого! Теперь я опять назначаю свой эскадрон, чтобы сюда пропускать и двигаться – тех, которые могут быстро двигаться, чтобы быстро. Эта дорога шла примерно 30 верст, потом она снова выходила на эту главную дорогу. На главной дороге я уже свои части потерял и никакого с ними не имел сообщения, оказался тут только с казаками. Казакам я говорю:

– Василий Николаевич, иди, пробивайся туда, на восток, уходи отсюда, не надо мне тебя. Я знаю, воевать же не будешь ты против?

Он смеется:

– Конечно, не буду.

– Ну и отваливай отсюда.

Р.: Почему вы так сказали?

М.: А зачем он мне нужен? Чем он мне поможет? У меня там полно еще людей, которые отстреливаются. Казаки мне не нужны совершенно. Тут оказался совершенно неожиданно запасной батальон Боткинской дивизии, который из другой армии. Оказался там подполковник, старый кадровый офицер, командовал этим запасным батальоном, прекрасный распорядительный человек, он мне помог.

Р.: Вы сказали, что вы с Ижевцами уже связь потеряли?

М.: Да, связь с ними потерял, потому что крышка уже нам, я не знал, что делать. Там я знал, что они выйдут, я им указал, как на эту дорогу выйти. Только одно чувствую, что воняет всюду горелым – это Багиянц жжёт. Там еще второй раз большой пожар был в лощине. Там один домик – полон, никто обогреться там не может, лежат тифозные, бредят и так далее. И саней там – ч-рт знает сколько! Тут опять я распорядился жечь эти сани. Многие были против того, чтобы я им такое распоряжение отдавал, а потом были довольны, потому что они вышли, а так бы они остались там, если бы не сели верхами. Всё это погибло бы. Артиллерию всю оставили (задки, конечно, забрали). Вышли мы из тайги, меня встречает какой-то офицер и говорит (а я уже не помню, сколько ночей не спал):

– Вас требует начальник группы, которому приказано охранять выход, чтобы здесь дать бой, красных не пустить. Я говорю:

– Где этот ваш начальник?

– Вот там-то.

– Хорошо, ведите меня.

Он говорит:

– Я – генерал Соколов (вот только я и помню). Я назначен здесь остановить все части и не допустить отхода дальше.

Р.: А ваши части еще идут? Они сзади вас?

М.: Еще идут сзади, я только вышел – со мной было только два небольших разбитых эскадрона и казаки.

Р.: А другие части сзади вас?

М.: Да. Я так и рассчитал, что им выйти, самым последним частям нашим – два часа. Я ему:

– Я не знаю, Ваше Превосходительство, кто вы такой, но я вам советую: сматывайте манатки сейчас же. Через два часа будут здесь красные. У меня нет ни одного человека, который бы не спал на ходу, с лошади бы не валился. Кавалерия валится с лошадей, засыпает в снегу. Нет ни одного человека. Я не могу никаким образом. Через два часа здесь будут красные, и я через два часа отхожу.

Сразу, ни слова не сказал – смылся. Подали лошадей, и уехал. Я говорю этому Василию Николаевичу, командиру бригады:

– На, поставь хоть ты за снопами где-нибудь (мы с ним были на «ты») – поставь этих казаков, чтобы наблюдали, когда последние выйдут.

– Ты что же думаешь – конечно, хорошо. Но они очень тебя благодарить будут, что ты им в сене разрешил спать. Ведь спят! – говорит.

Р.: А где железная дорога была от вас – на севере?

М.: На севере. Ну, я говорю:

– Ладно, и так обойдемся!

Потом мои части вышли, я им дал немножко передохнуть.

Казаки у меня рассыпались в цепь – они все-таки отдохнули полтора-два часа, они раньше меня пришли, значит, больше двух часов отдохнули. Когда мои части прошли, когда уже красные вышли оттуда, красные тоже идут и валятся. Но мы ничего не можем сделать – мы уж выбились из сил. И они тоже выбились из сил. У нас нечего уже есть, много пропало обозов. Но я все-таки предвидел что-то такое неладное – я за несколько дней свой обоз второго разряда (всей дивизии) выслал вперед. Потом мы его нашли верстах в двадцати от этого. Мы там уже поели и начали отходить к Красноярску.

Р.: Вы тогда уже были с вашими ижевцами?

М.: Да, я был уже с ижевцами.

Когда я в этой Ижевской-то дивизии был, я шел почти всё время по линии железной дороги. Не дошел до Красноярска (я прикрывал части) – мне говорят, что Красноярск пробовали атаковать, не взяли. Там восстание, и он находится в руках красных.

Р.: Значит, в тылу вашем?

М.: Да.

Р.: У вас патроны остались?

М.: Немного было. Артиллерии никакой. Лошади остались, все на лошадях были. Командующий армией генерал Каппель где-то находится. А в той деревне, куда я последним пришел, нахожу там всех генералов, совещание: что делать? Все заняты.

Викторин МОЛЧАНОВ

Продолжение следует…

Часть шестая

Часть пятая