Пельменная «Парус». Окончание

«А ведь я тут ни разу не был, – подумал я. – Жил на этой улице и ни разу не был в этой пельменной!»

Впрочем, когда я жил на этой улице, был еще весьма мал, чтобы харчеваться самостоятельно, да и денег у меня особо тогда не водилось – иногда получал 20 копеек на мороженку – и все. Питался я тогда дома, в столовой школы № 91 и ГПТУ-8, когда приходил туда с мамой. И пельменная «Парус» не попадала в поле зрения.

В девяносто первой школе была тоже замечательная столовая, где нас кормили воистину на убой. Осенью нас закармливали арбузами и виноградом, ближе к зиме их заменяли венгерские яблоки и апельсины. На полдник к чаю нам частенько подавали здоровенные ломти румяного пирога с рисом и мясом. Да, у нас был полдник, потому что продленка в этой школе была до четвертого класса включительно, и домой я возвращался только вечером. Хорошо было на советской продленке! Нас водили гулять в парк Якутова и детский городок на улицу Гафури, потом мы учили уроки, и это было замечательно, ибо наши учителя были рядом и все доходчиво объясняли. Подготовка уроков проходила в такой обстановке весело и незаметно, а когда мы дружно расправлялись с домашними заданиями, то, дожидаясь родителей, которые должны были нас забрать, коротали время за чтением книг вслух.

Пусть у вас не создастся ложное впечатление, что во всех уфимских школах детей кормили как в санатории и возились с приготовлением уроков. Школа № 91 была элитной, образцово-показательной, и попасть в нее было весьма непросто. Передо мной вообще встал выбор – мне исполнялось семь лет в ноябре, ждать еще год, чтобы пойти в 91-ю школу, или отправиться, как мои дворовые приятели, в 10-ю школу на Зенцова. Мне было все равно, я даже хотел пойти в десятую школу – ведь там учатся Ханиф и Шабай, пацаны старше меня, с которыми так интересно было играть в гангстеров и лазить на территорию автошколы ДОСААФ, наблюдать за строевой подготовкой солдат уфимского гарнизона из-за кирпичного забора… Но мама была категорически против моей учебы в десятой школе. Дело было в том, что некоторые учащиеся сей школы оказались рекрутированы в ее ГПТУ. Ученики девяносто первой школы, как выяснилось, в ряды учащихся ПТУ не попадали. Мама жаловалась, что с городскими в числе ее учеников у нее основные проблемы.

В общем, предубеждение против десятой школы у мамы было стойкое, и я год погулял на свободе, не ходя ни в садик, который уже перерос, ни в школу. Затем пошел учиться в 91-ю школу – школу со старыми традициями, английским уклоном – и весьма серьезным, потому что даже надписи на дверях были исключительно на английском языке! Школа была главным поставщиком абитуры на факультет романо-германской филологии Башкирского государственного университета. Но я не доучился в этой школе и в итоге высшее образование получил на историческом факультете. Впрочем, это уже отдельная история.

А в тот момент я дико обрадовался возможности посетить уголок советского общепита, который располагался к тому же на улице моего детства! Я шагнул в заветную дверь… и не разочаровался в увиденном.

* * *

Пельменная была правильной – именно такой, какой должна быть настоящая советская пельменная. С хлопающими дверями, клубами пара, отдающими дурящим запахом настоящих пельменей… С хмурыми и неулыбчивыми по-советски, но в душе добрыми тетками на раздаче – толстыми, как им положено… И небогатым, но роскошным советским выбором – пельмени, только пельмени. Либо с томатом, либо со сметаной. Помню, как я посмеивался, читая опус Макаревича о советской пельменной. Бедные москвичи – вы не знали, какие были пельмени в Уфе, в настоящей уфимской пельменной! Вы ели их с маслом и уксусом или (вот бедолаги!) с горчицей. Наш выбор, я считаю, был грамотнее – с томатом или сметаной. Это как у Успенского – «Неправильно ты, дядя Федор, бутерброд ешь!». Так что неправы те блогеры, которые сейчас утверждают, что в советском общепите меню было одинаковым от Ужгорода до Владивостока. Неправда ваша, дяденьки! Все дело в маленьких различиях. Набор блюд, может, и был стандартным по всей необъятной стране, но в каждом регионе был свой колорит.

По-башкирски правильно было потреблять пельмени с томатным соусом (в наших пельменных он был уникальным, дома так повторить не удавалось при всем желании) или со сметаной. И с бульоном.

Совсем недавно, разговаривая со своим знакомым, который тоже учился в БГУ, но на десяток лет ранее меня, я выяснил, что они любили ходить в пельменную, которая располагалась на улице Карла Маркса и называлась «Дружба». В наши времена она называлась уже «Дуслык» и стала немного дороговатой. Но суть не в этом. Суть в том, что, вспоминая студенческие годы, знакомый произнес магическую фразу:

– Полторы с томатом, две булочки и компот!

Самый правильный выбор голодного студента! Не было момента счастливее, чем когда стоял ты, изголодавшийся после нудных и долгих лекций у окошка раздачи пельменей, и хмурая, но добрая толстая тетя в замызганном халате плескала своей пухлой рукой в глубокую тарелку из грубого советского фаянса дымящиеся заветные полторы порции и подливала в них из металлического черпака чудесной буроватой жижи с уникальным натуральным вкусом томата. И две румяные булочки – говорят, что раньше их называли «французскими», в наше время они назывались «городскими». Несешь свой коричневый поднос в плесках бульона к столу-стойке на высокой треноге, вгрызаешься в булочку и зачерпываешь гнутой алюминиевой ложкой первый пельмешек… Пельмень лопается у тебя во рту, из него брызжет бульон и непередаваемый вкус томатного соуса, которого уже нигде и никогда не удастся попробовать, заполняет тебя экзистенциальным ощущением полноты и остроты бытия… Ты глотаешь свои «полторы» жадно, и пельмешки летят в твое нутро так быстро, увы, так быстро… После того как ты уже осознал, что булочки и пельмени уничтожены, в животе еще остается щемящее чувство того, что ты не доел, и ты с завистью смотришь на другие столы, где дяденьки с большой зарплатой деловито поглощают двойные порции. Думаешь – эх, двойная была бы сейчас в самый раз!

Ты выходишь из пельменной, запив свой обед стаканом компота или чая из граненого стакана, закуриваешь – после стипендии болгарскую сигаретку, а в конце месяца «Приму» или «Ватру», и только тут начинаешь ощущать полновесную сытость в тощем студенческом желудке.

– Светлее стало! – обычно приговаривал в таких случаях Рустик Казакбаев, неизменно ковыряясь в зубах и сверкая широким солнечным ликом…

* * *

Вот мы и добрались, наконец, до одного из главных участников уфимских паб-кроллов моих студенческих лет, основного их апологета, а зачастую – и спонсора наших студенческих пирушек… Но по-настоящему мы до него доберемся, если вам нескучно читать щемящие мне душу воспоминания, щедро излитые – увы, уже не на бумагу, а на экран компьютера. Хотя и бумага рядом – хорошая, белая офисная бумага в разноцветных пачках, и ручка есть – садись да пиши. В мои б студенческие годы, когда я писал стихи на задних страницах лекционных общих тетрадок в клеточку – да такую роскошь!

* * *

– Полторы с томатом, две булочки и компот! – с замиранием сердца я сделал свой заказ из студенческого далека толстой и хмурой, но в душе доброй тетеньке из пельменной «Парус», чудом уцелевшей в этом пластмассовом мире. Все шло, как и должно было идти – где-то там, в той, минувшей, канувшей в лету Уфе из прекрасного далека. Мы ждали этого далека, слушали песню на экране и огромные глазищи Наташки Гусевой провожали нас в него – школьников в неуклюжих темно-синих костюмчиках с тускло-белесыми металлическими пуговичками и нелепыми погончиками и сбившимися набок алыми галстуками… Мы бежали в далеко, и оно оказалось жестоко к нам. Когда обернулись назад – увидели, что «далеко» осталось позади, и с каждым годом оно все дальше от нас, наше прекрасное советское далеко…

Я ел правильные уфимские дореформенные пельмени, политые правильным дореформенным томатным соусом, заедал их круглой городской булочкой и запивал компотом из сухофруктов. Я был счастлив. После долгих лет выработанного постсоветской эпохой отвращения к пельменям я в 2009 году ел наконец в настоящей пельменной. А на носу уже стоял очередной кризис… И пельменную, устоявшую во время горбачевских и гайдаровских реформ, мужественно перестоявшую дефолт, смело этой новой глобалистической волной. Да, чудес не бывает, а если они и случаются, то существуют скромно и незаметно где-то на задворках жизни. Но темные силы глобализма зорки – высмотрели все же и эту последнюю в Уфе «Брестскую крепость» советского быта и беспощадно расправились с ней. И мне остается утешаться лишь тем, что я успел побывать в этой пельменной на самом закате ее дней, и этот визит дал мне на какое-то время моральные силы бороться с жизненными обстоятельствами…

Ренарт ШАРИПОВ

Август 2014 г.

Часть первая