Птица Хумай. Часть третья

МЕДРЕСЕ

 

Собрал аксакалов Азади,

Чтоб сына послать в медресе,

У Махтумкули жизнь впереди.

Согласны с этим все.

Вначале в Чарджуе поехал он,

Там сильные учителя,

Был экзаменом окрылён,

Который устроил молла.

Впервые увидел Амударью,

Местные звали Джейхун,

Нрав её крут, не стой на краю,

Пусть ловок ты и юн.

Символом жизни эта река

Средь зноя пустыни бурлит,

То узка, то широка,

Вода на солнце горит.

Он к экзаменам был готов,

Настал решающий час,

Думал, экзамен будет суров,

Пришёл в мечеть, совершил намаз.

Сдал арифметику, знание стран,

В языке арабском силён.

Понял молла, что знает Коран,

Так, как не знает он.

– Махтумкули, – сказал молла, –

Учить мне тебя не судьба,

Ты больше знаешь, Аллаху хвала,

Ступай в медресе Идрис-баба.

 

СТИХАМИ К НЕБУ ВОЗНЕСЁН

 

Дорога – счастье молодых,

Когда открыты мира створы,

Махтумкули привычно тих,

И скучны даже разговоры.

Что может радость омрачить?

Вокруг в полях трудились люди,

Спускались кони воду пить,

Но по камням к реке путь труден.

На вечер хворост припасён,

Верблюжий чал в бурдюке зреет,

Стихами к небу вознесён,

Уже он многое умеет.

О чём стихи? Да о любви

К Менгли, взывают к зову песен,

Гул этот так живёт в крови,

Что даже путь тяжёлый пресен.

Но слышен звук хлыста, суров

Надсмотрщик, что из-под тельпека.

Ему навстречу гнал рабов

Нукер и нравственный калека.

Смотри, молчи, себя сдержи,

Жалея пленников и пленниц,

Лишь веки в горести смежи,

Ты здесь случайный чужеземец.

Казалось, ветер в горе стих

И разомкнул свои объятья.

Махтумкули смотрел на них

В надежде вдруг увидеть братьев.

Так испытай скорей, судьба!

С Менгли должна быть свадьба прочной,

До медресе Идрис-баба,

Он держит путь – и это точно.

 

КНИГИ

 

В медресе были книги и множество книг!

С ними он оставался один,

Не пытался их бросить даже на миг.

Среди суфиев был нелюдим.

Ну, а суфии копья любили ломать

В долгих спорах, так и учили их,

Чтоб за догмы ислама уметь постоять,

Не уйти от понятий святых.

Тих и грустен Махтумкули,

Слушал спорщиков и вздыхал.

Споры его не привлекли,

Истину хорошо понимал.

Махтумкули который год

Знаний безбрежность дальше звала.

Огорчало: подавлен народ,

Надежда свободы чудом жила.

 

ПИСЬМО ИЗ ДОМА

 

Из родного аула письмо пришло,

Его привёз знакомый купец.

До Махтумкули мгновенно дошло –

Тоскует и болен отец.

Шахир попрощался с Идрис-бабой,

Караван не стал ждать,

Сел на осла, ему не впервой

В одиночку путь отмерять.

Он проехал тысячу вёрст,

Чтоб увидеть аул, отца,

Долог путь и совсем не прост,

Казалось, пустыне не будет конца.

Узнал, на аул был хивинцев набег,

Хлеб сожгли и угнали скот,

Аксакалы решили на реку Атрек

Из селения спрятать народ.

В Атреке в печали он встретил семью,

Умерла при набеге хивинцев мать,

Заболевший отец с ним присел на скамью,

Стали вместе от горя рыдать.

– Сын мой, ты – дома! Иль это во сне?

Вижу, подарки из странствий привёз,

И возвращаются силы ко мне,

Как я устал от бурь и гроз!

Шаль, что для матери в дар он купил,

Отдал пропавшего брата жене,

Заулыбалась Акгыз, но без сил,

Мужа утрата печальна вдвойне.

Нет десять лет малой вести о нём,

Жив или мёртв, не знает никто,

Молит Аллаха ночью и днём,

Горем лицо испито.

Так Азади, посмотрев на луну,

Предков обычай тотчас рассказал:

– Брат убиенного брата жену

В жёны берёт, и ты это знал.

Впал в отчаянье Махтумкули:

– Как так, отец? Твои ранят слова,

Я ведь люблю и желаю Менгли,

Пусть пропадает моя голова...

Но аксакалы нахмурили лбы:

– Занято сердце отныне твоё,

Не добивайся удара судьбы,

Замуж отдали, забудь про неё.

РАЗЛУЧЁННЫЙ

 

По утрам уходил на охоту Махтумкули.

Возвращаться без дичи не мог,

Там, где тайные тропы шли,

Нёс добычу, горд и строг.

Но однажды застала его гроза,

Он в знакомой пещере укрылся,

Вспомнил Менгли, газал написал,

Только стих печалью томился:

«Я бродил по теснинам любви. Лучше, кажется, смерть!

Что за мука! Душа изныванья такого не стерпит!

Если гору любви взгромоздить на небесную твердь,

То обрушится небо, – страданья такого не стерпит!..

Рай бежал от любви и на небе укрылся навек;

Ад, под землю скрываясь, ущельями горы рассек;

Все бежало; остался покорен любви человек,

Но и он без рыданья терзанья такого не стерпит!

И вовеки Фраги не бежать от любовных оков,

Но напрасны все жалобы: небу не слышен их зов,

Эта смерть и тоска – нам наследство от грешных отцов,

Хоть душа никогда наказанья такого не стерпит!»

В первый раз «Фраги» себя назвал,

Значит, что с любимой разлучённый.

Своим счастьем долг семье отдал,

Так Менгли не сделав наречённой.

Знал, что выберет странствий суму,

Лишенья и бедность вдогонку.

А дома Акгыз сказала ему:

– Я жду твоего ребёнка!

Шли месяцы, родился сын,

Махтумкули прочёл суру,

Он первенца – сына назвал Ибрагим,

Уехать решил в медресе в Бухару.

 

БУХАРА

 

Но сына и сам отпустил Азади,

Послал в Кукельта́ш медресе.

И вот Бухара, сотни вёрст позади,

Предстал город в вечной красе.

Привёз строгим моллам – седым мудрецам

Стихи на взыскательный суд,

Чтоб точно открылись старцев сердца

Признать поэтический труд.

– Не жди ты признанья скупые дары,

И место своё в медресе,

Сказал ему молла Казым Нуры, –

Здесь старцы противные все.

Шахира он тронул слегка за плечо,

Добавил: – Не стану я врать,

Поверь, но они запретили ещё

Стихи твои людям читать.

Сказали, ты власти шатаешь оплот,

Беднейших смущаешь умы,

Не ведает пусть о шахире народ,

Решили – и праведны мы!

 

ЧАЙХАНА

 

Шахир два месяца прождал

От мудрецов ответ,

Но точно Бухару узнал,

Оставит в сердце след.

Казим Нуры сказал: «Ты крут!

Тебя не обману,

Я знаю где весёлый люд,

Пойдём-ка в чайхану.

На внешний вид она как все,

Но лучше не найти,

Здесь кладезь мировых вестей,

От тех, кто был в пути».

Собрались острословы, ох!

Речь льётся и легка,

Дух плова, да и стол не плох –

Огромный дастархан.

Ещё сказал Казим Нуры:

«Я вовсе не шучу,

Коль весел словом – жди дары.

Сердитых – к палачу!»

Когда веселья был венец,

Заходит в чайхану

Уставший от дорог купец,

Лицо таит вину:

– Кого из вас зовут, друзья,

Махтумкули-шахир?

С плохою вестью прибыл я,

Отец оставил мир.

 

СЕМЬЯ

 

– Отец! Застал нелепый рок,

Ты частью стал земли...

Лежал, рыдал и в потолок

Смотрел Махтумкули.

Поднялся лишь на третий день,

В бессилье сборы в путь,

А на лице страданья тень –

Отца-то не вернуть.

А в голове, печаль тая,

И пусть простят пророки,

Был только холод бытия,

Сложивший эти строки:

«Шестидесяти лет, в год Рыбы, в день новру́за

Смерть моему отцу вдруг преградила путь.

Для мира злобного людская жизнь – обуза,

И рвёт он нить её, пятою став на грудь.

Отец мой никогда жить не мечтал богато,

Он знал, что бренен мир и что презренно злато;

Он тело прикрывал лохмотьями халата...»

Читал он тихо про себя,

Катились скупо слёзы,

Над ним журавль летел, трубя,

Отца улыбка в грёзах.

 

В ЮВЕЛИРНОЙ МАСТЕРСКОЙ ОТЦА

 

Память светла о большом человеке,

Славен на все времена и нужен.

Похоронили Азади в Атреке,

Но рада Акгыз возвращению мужа.

Целыми днями и в поте лица,

Не отдохнув, отрешившись от мира,

Работал он в мастерской отца,

Тайны познав мастерства ювелира.

Много заказов и ждал сюрприз,

Как восполняя отца утрату,

Будет ребёнок ещё у Акгыз,

А в семью приходил достаток.

Ещё он учил детей в мектебе,

Больных лечил и споры решал,

Многое стало в его судьбе

От работы отца, как завещал.

Акгыз опять малыша родила.

Его назвали Сары́.

Два сына ему судьба дала,

Благосклонна до поры.

Отметив отца день сороковой,

Махтумкули решил уезжать,

Собираться ему не впервой,

Теперь в Исфаган путь держать.

Акгыз собирала хурджуны,

Баул с одеждой, другой с едой,

Махтумкули тревожили думы,

Выбор в жизни опять непростой.

Обнял ещё раз своих детей,

Обнял жену и сел на коня,

Догнал караван, узнал новостей.

Решил: Исфаган ждёт меня.

 

ИСФАГАН

 

В Персии мирно росли тополя,

Синие башни стоят вдоль дороги

Для голубей, удобрялась земля

Их благодатным помётом в итоге.

Здесь невысокие горы вдали,

А на их фоне, подобно чуду,

Будто и не касаясь земли,

Шёл караван одногорбых верблюдов.

Слышал шахир, что град Исфаган,

Спорить бессмысленно, праведно это,

Люди зовут «Несфи Джахан»,

Что означает полсвета.

Тьма тут народа, представлен восток

Многообразьем, великолепьем,

Благость мечетей – веры исток,

Сила минувших столетий.

«Беден мой разум и мелок, как страх», –

Думал шахир беспрестанно,

Стоя на площади Мейдан-шах,

В коей душа Исфагана.

Площадь в полутора тысяч шагов,

Тень от могучих платанов,

С гладью бассейнов, ковром цветников,

С радугой звонких фонтанов.

А в самом центре расцвеченный шест,

Яблоко сверху златое.

Это одно из излюбленных мест,

И далеко не пустое.

Яблоком здесь обозначена цель,

Меткость – большая наука,

Хочешь – себя испытай и проверь,

Сделай лишь выстрел из лука.

Он оглядел исфаганский базар,

Полный шелками и снедью,

Груды ковров и золота жар,

Стройны кувшины из меди.

Блюда, оружие, шлемы, щиты,

Книгами полные лавки.

Шаха мечеть неземной красоты,

Пряности, разные травки.

Вот и купец посетителю рад,

Мигом подходит к шахиру

И предлагает парчовый халат,

Дивный и граду, и миру.

Но ни к чему ему байских наряд,

Он лишь поэт-горемыка.

Сел под чинарой, где воды шумят,

Дремлет в прохладе арыка.

Чуть отдохнув, он ушёл от дворца,

В воздухе бедности запах,

Хижины плотно стоят из сырца,

Нищенства цепкие лапы.

Вышел к реке Зендеруд, удивлён

И восхищён до блаженства.

Каменный мост из кирпичных колонн –

Просто само совершенство.

Мост, на котором стоят чайханы,

Лавки торгующих рьяно,

Много шныряет детей бедноты.

Курятся мирно кальяны.

Но поразил его мусор в реке,

Город большой, что не скроешь,

И на каком ни скажи языке,

Точно коня не напоишь.

Вспомнил Туркмению, тихий уют,

Чистые горные реки...

Как непохоже народы живут!

Небо, земля, человеки.

 

БАГДАД

 

Тигр река – колыбель городов,

Дар Аллаха, востока награда.

Как прожить мог столько годов,

Не увидев красавца Багдада?

Каждый кесарь иль просто сатрап,

Думавший – в мире великий,

Приходил его грабить стократ,

Город славы, любви многоликий.

И порой вся в огне была высь,

Крики, стоны неслись обречённых,

Книги жгли, но жива была мысль,

И число возрастало учёных.

По дорогам богатства текли,

И они все сходились в Багдаде,

Богател, возрождался – смотри,

Наполнялся и был ненагляден.

Очарован Багдадом, встревожен поэт,

Погружён в философские споры,

Были умные книги – учения свет,

Поиск знаний и точки опоры.

Как-то он по окраине города шёл,

Окружили голодные дети,

Он устало открыл перемётный мешок

И раздал всё, что было из снеди.

Деньги все, а потом и последний халат,

Сапоги бросил в хлебную лавку,

Накормить горемычных детишек был рад,

И усмешки прохожих не страшны.

Так минули в Багдаде полгода, и он

Понял, что пехливийские книги –

Повод грусти фатальный, задумчивый сон,

Как на древе незрелые фиги.

Из Багдада он с другом печально ушёл,

Нёс в себе ощущенье обмана,

Расставания миг был печален, тяжёл,

Не хотел даже ждать каравана.

Свой нехитрый и нищенский скарб,

На коней терпеливо навьючив,

Поскакали дорогой в Пенджаб,

Доли в жизни искали получше.

Но вдвоём далеко ли уйти,

И в полуденный зной, у колодца,

Повстречались джигиты в пути,

Взяли в плен, ведь они инородцы.

Отобрали, что было, сказав:

«Продадим, как рабов, вот везуха».

И дутар у поэта отняв,

Что-то стали наигрывать глухо.

Фальшь неслась в дребезжании струн,

Голоса у нукеров противны,

От таких мертвецы восстают,

У коней поднимаются гривы.

– Прекратите, – воскликнул шахир, –

Положите дутар сладкозвучный,

Не гневите изменчивый мир,

Он достоин и музыки лучшей!

– Ты чего возмущаешься, раб? –

Отвечали поэту нукеры, –

Ты, наверное, в музыке слаб?

Или просто в тебе мало веры?

Выхватил дутар Махтумкули Фраги

Из рук тугоухих бандитов,

Протяжно запел золотые стихи,

И они устыдились открыто:

– Не суди нас, сними эту горечь с души,

Забирайте коней и пожитки, –

Так сказал самый главный бандит-курбаши, –

Мы вам также восполним убытки.

Слёзы счастья текли по щекам курбаши,

Сердце тихо его очищая:

– Как стихи твои, дивный шахир, хороши!

За тобой идёт слава земная.

 

ПЕНДЖАБ

 

Обошёл весь Пенджаб Махтумкули,

Проповедников слушал и мудрецов

Месяцами, дороги его привели

В древний город из радужных снов.

Но пришёл к заключенью, что как зеркала

Отраженье дают, искажая предметы,

Книги персов, арабов – лишь только слова,

Ну, а знаниям в них толкования нету.

Это всё переводы из Индии книг,

Та страна многозвучным народом пестрит,

Языков в ней полно, как на нищем вериг,

Но над всеми стоит изначально санскрит.

Он сияет из тьмы улетевших веков,

И манит, и познаньем силён дивный свет.

Но язык этот – благо больших мудрецов,

Изучать его надобно множество лет.

Устремился шахир в необъятность страны,

Через горы, поляны под сенью дерев,

Но пришёл лишь к началу великой войны.

Свирепел обнаглевший британский лев,

Только пушечный гром раздавался сильней,

Это англо-майсурской войны распев,

И теряли индусы своих сыновей,

Перед пушками страх свой презрев.

«Мы по следу войны неизбежно идём, –

Огорчился Махтумкули, –

Разве людям сейчас до наук? Что ждём?

Нужно мирной искать земли».

Он спустился с коня и заплакал в траве,

А потом совершил намаз:

«Буду счастье своё искать в Хиве,

Здесь учился отец и дал наказ».

Продолжение следует...