Чарующ изнурительный поток

Прошлым летом, после поэтического фестиваля «Мурмураль» в Пензе, неожиданно посвятила стихи саратовской поэтессе Татьяне Симаковой.

* * *

Алая роза Саратова

в жизни своей много плакала.

Слезы жемчугом стали

и нанизаны на каркас из стали

— гривной, кокошником, бармицей.

Нарядным оплечьем-защитой,

но под ними такое добросердечье,

которое больше не сыщешь.

Человек знает боль,

человек превращает её

в лепесток слов,

человек — красивая женщина

достойная всех роз.

Когда я увидела Таню впервые 13 лет назад — она предстала воплощенной «драма квин». Читала она сентиментальную жестокую балладу про «бедную Дженни» — эдакая вольная стилизация на ирландско-шотландские мотивы. Аффектированная подача — гибнущая княжна Тараканова с картины Флавицкого, утрированная эстетика из молодежных сериалов 90-х — волосы алые как кровь, черные провалы «смоки айс». Интересная, запоминающаяся.

Годы шли — девочка «авария» перестала прятаться за стилизации и стала писать о себе и своей жизни так отчаянно прямо и искренне. И стало понятно: «драма квин» не маска, а суть человека, который состоит из прожитых реальных драм и трагедий. И невероятный рост поэта Татьяны Симаковой для меня в том, что она признала себя и свою жизнь ценностью. Жизнь непростая работа, а чтобы непростую жизнь сделать благополучной — это огромный труд. И думаю, тут случай, когда поэзия сначала дала отдушину, позволив пусть даже в иносказательной форме излить эмоции, а потом взрастила в человеке стержень личности, способной управлять своей жизнью. Татьяна прекрасная личность и чуткая поэтесса, и она ещё и мать, и жена, и хороший товарищ по команде организаторов саратовского фестиваля «Центр весны», одним из основателей которого она является.

Галарина Ефремова

А теперь мы посмотрим на то, что о себе рассказывает сама поэтесса:

Я начала писать стихи раньше, чем себя помню. Одно из первых воспоминаний — поздравительная открытка маме. К сожалению, текст полностью не сохранился, но точно помню строки:

«…ярким сиянием мир озарится,

завтра всё будет — и солнце, и гром.

Завтра мы будем гулять под дождем».

Мне было лет 6-7, так что вряд ли знаки препинания были расставлены именно таким образом.

Но вот уже на протяжении десятков лет я пытаюсь вспомнить, что же там было ещё? С чего начинался текст, который заканчивается этими строками. Я даже немного надеюсь, что разбирая стопки старых книг и альбомов, однажды наткнусь на первоисточник.

Я знаю, что так говорить не модно, но на мои тексты особо не влиял никто, кроме меня самой. Взрослела я, взрослели и стихи. Они никогда не были чем-то приходящим извне, всегда произрастали из моего мироощущения.

Некоторые тексты детских, подростковых лет мне импонируют до сих пор, несмотря на наивность:

Небо серебрится, ртутью разливаясь.

Ночь во тьме кружится, в солнце превращаясь.

Звезды утонули в сонном мирозданьи –

Ангелы очнулись в мёртвом океане

Сотни миллиардов лет они дремали,

А теперь, проснувшись, лишь сильнее стали.

Страх не прокрадется в огненное сердце,

От всесильной длани никуда не деться

В их глазах сияет лунная дорога.

Им не страшен дьявол, не боятся Бога.

В крыльях их хрустальных месяц затерялся.

Ангел, пробудившись, сонно рассмеялся.

Лет с 13 помню наизусть. Как и то, что в воцерквленной семье ругали за строчку про Бога и дьявола. Даже заменяла в угоду родным на «души их навечно отраженье Бога».

Косвенное влияние, разумеется, оказывали тонны прочитанных книг. Но я росла не на поэзии, а на классике мировой фантастики. Желязны, Толкиен, Саймак, Брэдбери и множество других авторов, чьи имена я забыла, но сюжеты прожила, оживили бесчисленные миры, в том числе и внутри меня самой.

Никогда не задумывалась о форме, слогах и стилях. Внутренний компас всегда подсказывал, что вот эта строка годится, а эта никак не встанет в текст при всем желании. И даже сейчас я фонетически воспринимаю ритм, не прибегая к подсказкам. Для меня существует только «гладко или нет». В качестве критерия оценки рáвно во многом «мурашечно или не мурашечно». Хотя профдеформация тоже присутствует: штампы и стереотипы сигналят о своём присутствии.

Не было источников помимо школьной программы в свое время: ни интернета, ни увлеченных поэзией близких. И я находила крупицы восторга в «Неоконченном» Маяковского, «Silentiumе» и «Ангел мой, ты видишь ли меня» Тютчева, «Но волны не грозят сурово, а манят в глубину свою» Некрасова, «Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес» Цветаевой, «Я на правую руку надела перчатку с левой руки» Ахматовой. «Не стой на ветру» — чудовищно прекрасно же…

А строки из «Неоконченного»? Великолепно:

«Я знаю силу слов. Глядится пустяком,

опавшим лепестком под каблуками танца,

но человек душой, губами, костяком» …

Творчество никогда не спрашивало, зачем оно мне, а я деликатно не спрашивала об этом творчество. Мы таковы в симбиозе: есть у этой связки свои плюсы, и свои минусы, знакомые каждому творческому человеку. Фантазия работает во всех направлениях, одни гиперболизированные страхи чего стоят! Но пока справляемся. Надеюсь и дальше сладим.

Татьяна Симакова

 

Чарующ изнурительный поток

 

Цикл Алкоголический

 

* * *

Шаг называют шаг.

Ждите, придёт апрель.

Шиной на перелом

ляжет погожий день,

переключив рычаг.

 

Штúфтами напролом

скрутит теплообмен

и превратит маяк –

клетчатую фланель

на серебре ночном –

 

в тающий сон бродяг,

тянущих звёзд тоннель

между вторым ребром

и пустотой недель

жадно, но не взатяг

 

17 марта 2024

 

* * *

Сыны алкоголических династий

взаимный градус чуять за версту

учились с арифметикой шипастой

пропорций спирта в папином поту.

 

В одном граненом полоская тряпки,

лохмотья на стерильные бинты

пускали в треморно-тревожном беспорядке

предчувствия похмельной мерзлоты

 

понурых тел, прикрученных к матрасам

винтами забродивших пустырей.

Ночь. Дерево. Дорога. Теплотрасса.

Запели птицы. Разливай скорей

 

25 марта 2024

 

* * *

Текст про отца и его демонов

 

Брал жирную черноземную крошку,

садИл в неё кОлос. Тёмное-тёмное

место нашёл и там его зернышко спрятал,

где кошки немытыми лапами скорбные

песни свои плетут, скребущие нУтра

урчанием предраспятным.

Лукошком укрыл, обмотал простынёй и сам

подальше в себя тот укромный гостинец вынес.

От глаз человечьих, разомкнутых челюстей и рас-

светлых лиц в ободках из прозрачной глины.

Повыбросил ключ и лопатку в сырой земле,

валежником густо трава в том углу прижата.

Осталась несмытою муть на руках и ковыль во сне

колышется, будто бы ждёт изнутри расплаты.

Дышал перегаром ростку вместо света ламп.

Испил вечерами горящих водиц озёра.

Как мать говорила: выращивать – твой талант.

Из зёрнышка вышел зверь. А из зверя ГОЛОС

 

31 марта 2024

 

* * *

Одеяло есть одеяло. И глупо ждать,

что покрытая голова отключает слух,

до банальностей приглушает звенящий мат,

поглощает их ор и предчувствие оплеух,

 

достающихся не тебе, но сжимавших враз

воздух в комнате детской до густоты соплей,

сквозь которые тянутся линии матных фраз,

предназначенных даже не для твоих ушей.

 

Одеяло не бог, не ковер-самолет, не дом,

где укрыться от пробуждения довелось.

Просто ткани нелепый кусок, невиновный в том,

что обычное утро снова не задалось

 

3 апреля 2024

 

* * *

Дети легко забывают.

Дети легко забывают страх.

Дети легко забывают страх пьяных.

Дети легко забывают страх пьяных драк

—

Первый мамин синяк складываю в рюкзак.

Оглушительный страх складываю в рюкзак.

Шум и крики их драк складываю в рюкзак.

Нож в дрожащих руках складываю в рюкзак.

 

Дети не слышат?

Дети не помнят?

Дети бездомлены.

Дети кричат.

 

Дети не вышли

из тех тайных комнат.

Дети по комнатам

этим сидят.

 

Твой потаенный страх складываю в рюкзак.

Свой погребенный страх складываю в рюкзак.

Отдохни, если помнишь, как.

Я пока понесу рюкзак.

 

3 апреля 2024

 

Конец цикла

_______________

* * *

Стекáемся неведомо куда.

Лакаем слепо

бéзвестья границы –

 

смешные обездвиженные спицы,

на коих позастыли города.

Беспомощно. Неистово. Нелепо

 

чарующ изнурительный поток

полузнакомых лиц и

экивоков. Несвязанности

 

комканный пучок. Искрится

стрекозой в чертоге вéтров

уз-знание – почти что ерунда…

 

Куда? Когда?

Года и города

останутся.

Застынут

слепки-лица

 

Над нами будут только провода,

за ними небо,

а над небом птицы

 

* * *

Чертоги звёзд, опутанных плющом,

выискивать устал понурый компас –

в нем стрелка если сильно крутанется,

друзей придётся встретить гуляшом.

 

На-веки остаётся только солнце.

Слепящее, как прежде, нагишом

–

А часы всё валятся толчеёй

в колокольный бой,

глубже, глубже – вон,

зацепляются áнкером – обертон,

циферблатной мимики плоский вой

 

Компас нынче стар,

компас нынче слаб:

не ведётся сам

и других не взводит.

Провались индикатор запаса хода –

поначалу нельзя осознать масштаб!

Лимб тревожится пуще валежника в непогоду,

Шлёт проклятия в близкую неба хлябь

 

Мамино «всё будет хорошо» подводит.

Верится первые тридцать пять

 

* * *

Я точно чуял свет, где комнаты пусты.

Где комнат нет, строений, закоулков –

то паутина, коконом свернувшись,

настойчиво вбирала на ночлег

слепых бродяг (с ярмом неполноты,

с запаянными липкостью кистями,

надежд брешéй глухими полостями),

по глупости забывших оберег.

 

Где комнат нет, строений, поездов

ввалились в грунт потресканные шпалы,

когда-то жизнь по рельсам бе-сновала,

остался запоздалый перестук

несостоявшихся ликующих шагов,

чечетка каблуков невозвращений.

Недообъятий, невозобновлений,

застывших клейкой поволóкой рук.

 

То паутина коконом упрýже

тянула эту клейкость – как манит

невероятно раздражающе магнитом

обрывок скотча всё не то, что нужно –

 

настойчиво вбирала кинолент

биографично загнутые плёнки,

хрустящие предсердия картонки,

подписанной в ряду других кассет.

 

Слепых бродяг с ярмом недолюбви

фольгировать пристрастностью не трудно:

им без того уныло так и нудно –

паучьим дном обёртку надорви –

 

с запаянными липкостью устами

восславят иссушителей своих,

повцепятся плотнее кровяных

иксодов за собачьими ушами.

 

Надежд брешей одним глухим проемом

пустует мёртвых коридоров череда

без комнат, закоулков. Борозда –

тропа наивных донорских паломненств,

 

по глупости забывших аргументы

под мусорным желанием – калек,

оставивших посмертный оберег

в предательском обрывке клейкой ленты

 

19 декабря 2024