Бились стихи в темноте кадыка

Михаил Михайлович Кривошеев родился 22 августа 1986 года в поселке Могойтуй Бурятского АО. С двух лет жил в Башкирии, в городе Сибае. Поэт, кандидат биологических наук, специалист по орхидеям. В 2015 году в издательстве «Китап» вышла книга его стихотворений «Уфимский полуостров».

Перечитывала заметки в ВКонтакте. Нашла последнее такое чудесное его размышление.

. Михаил Кривошеев
28 мар в 7:38
И всё же, несмотря на суперважные, сверхнеобходимые, архиглавнейшие задачи, стоящие перед человечеством (такие как новые продукты питания, научный бизнес и бизнес на науке – это разные вещи, загрязнение воды, воздуха, почвы, уничтожение лесов, океанов, истребление растений и животных и прочее и тому подобное...), всё же я остаюсь безнадёжным натуралистом и романтиком, которому бы родится году так в 1862 (год, когда Дарвин издал книгу об орхидеях ("Опыление у орхидных", " Fertilisation of Orchids" – только послушайте, как просто звучит название, ни каких там вам замысловатых "Механизмы адаптации, антэкология и консортивные связи орхидных в условиях антропогенного кризиса на территории Южного Урала"), так вот, прожив по-видимому половину уже жизни, хотя кто знает? – я всё также, как в детстве, готов замереть над лужей на лесной дороге, наблюдая за космосом, который разворачивается перед моим взором, смотреть восхищённо за конькобежцами-водомерками, гладышами, плавающими на спине, хищными инопланетными личинками стрекоз и не менее опасными жуками-плавунцами, которые из-за капельки крови готовы друг друга растерзать, и конечно за огромными водолюбами, мирно, как коровы на лугу, поедающими водоросли... (о, а редкие и прекрасные водяные скорпионы!, о, а ранатра!–- рассказывать можно вечно), и в этом водяном микрокосме отражается взгляд ребенка, а в глазах ребёнка отражается микрокосм, а сверху плывут облака и только небо, только лужи, только радость впереди! и вот вдруг я уже биолог, могу заниматься любимыми орхидеями, жуками, а мне, почти сорокалетнему говорят "Нужна новая еда для человечества, надо срочно выиграть грант, нужно чтобы твои букашки приносили нам деньги, ещё больше денег" (так конечно было и во время Дарвина, и ему приходилось изыскивать средства на экспедиции и у меня в какой-то степени это получается, по крайне мере все возможные современные подходы при изучении опылителей растения я более менее освоил, разрабатывал методы и подходы), но, хотя многие посмеются - сорока лет нет, а уже переживает, но я всё больше опасаюсь, что плод поднесён к моему рту тогда, когда зубы уже выпадают...

Всем доброго утра! Давайте попробуем мыслить хоть немного фундаментально, хотя бы стараться приблизится к космосу.

Будет ли для его души такое чистое лесное пристанище теперь, когда он 37 лет отроду со своим взглядом ребенка 25 апреля ушёл в космос, в вечность…

Он был кандидатом биологических наук, экологом, активным природозащитником и прекрасным поэтом. Познакомились мы с ним на УФЛИ, он был студентом БГУ, бакалавриат закончил в Сибае, здесь в Уфе магистратуру и аспирантуру. Защищал диссертацию по орхидным Урала. Был самым первым победителем «Мяуфеста» – тогда на первый раз проводимом Д. Б. Масленниковым поэтическом конкурсе – взял Гран-При. Общались потом на Лито «Тысячелистник», когда я иногда туда забегала. Был преподавателем и заведующим зоологическим музеем Башкирского государственного университета. Последний раз виделись на фестивале «Корифеи» прошлым летом. Всю зиму и весну разговаривали по телефону. Он говорил, что простыл и не на что лечиться – я ему даже денег перевела на лекарства и мандаринки. Сказал – я же не верну. Ответила – как поминанье о другом поэте Р.Ф. даю их тебе, сегодня я твое "I Need Somebody"…
Обменивались стихами – последний раз 1 апреля, я послала ему стих «Сон о зелёной реке» голосовым сообщением. Ответил: «Здравствуй, дождался тишины немного, чтобы послушать. А мне в прочтении твоём твой стих заходит даже лучше».

И вот Архангел Михаил улетел в небо, да, я с таким образом когда-то стихотворение написала, имея в виду Михаила Кривошеева в том числе.

Носящим не только имя ангела, но и его крыла
"Гигантские крыла мешают при ходьбе"
Бодлер

Фантомные боли в плечах
где-то сзади,
гляжу когда на тебя.

Архангела гневливого
пламенноокого имя
достаётся совсем мирным
и ни разу не черноглазым:

Практичным ангел быть
не может и не должен,
парить душой
его удел,
он с барахлом бы
не взлетел.

И я смотрю на легкий силуэт
твоей стремительно
взлетающей души,
и проникающие в сердце
слышу речи,
и думаю насколько
при ходьбе
теперь мне легче.

Галарина ЕФРЕМОВА

Бились стихи в темноте кадыка

Тарпан

Лети-лети, мой Акбузат,
беги по глади,
озерной глади на закат,
всех жизней ради.

Беги быстрее тьмы и стрел,
в ковыльной степи,
по острым граням злых камней – 
копыта стерпят.

Беги к хребтам Ирендыка,
к долине нашей,
где солнце окровит бока 
той красной яшмы,

что зародилась из твоей
соленой крови,
ведь в превращении камней
виновны кони.

Виновны стаи лошадей
в существовании
всех звезд, которые в воде
горят веками.

Лети-лети, мой Акбузат,
беги по глади,
озерной глади на закат,
всех жизней ради.

Книги

(хозяйке квартиры в доме на перекрестке Карла Маркса и Фрунзе)

В небе кружат самолеты,
путь свой вихрястый вьют.
Сигма моя и йота,
облачный атлас вьюг.

Вылезет из-под снега
радостная трава.
Дельта моя омега,
звездный советский вальс.

Азъ ты моя и ижа.
Ведает только тот,
кто, не читая книжек,
книжным червем растет.

В небе сияет Вега.
Детские сны проходят.
Альфа моя, омега.
Тайная моя Родина.

*  *  *

Поздним вечером за окном загораются блики
последним дождем октября.
Осень. Осень бьется над чем то великим,
над чем-то значительнее себя.

Осень работает над вселенским потопом,
склонившись над городом, как над столом поэт,
двухтысячелетний свой заключая опыт
в каплях воды, заключающих свет

фонарей, отражающихся в асфальтовых реках,
несущих прохожих, несущих домой еду,
матерей заключающих в себе человеков,
всех людей – обладателей влажных душ.

Поздним вечером в тумане играют блики
всех прошедших и будущих октябрей.
В этом месяце каждый склонился над чем-то великим,
под зонтом, капюшоном – к темноте замерзающих рек.

Хармс

Я родился в камыше. Как мышь.
Над водою, где живет карась.
И поплыл я по реке в Париж,
ибо там мышам спокойней спать...

Вот плыву я по воде, а рак,
под водою клешни распазив,
говорит, что человек дурак,
что он первый в мире паразит.

Говорю ему я "Рак, постой, 
разве тот, кто ест гнилье на дне,
разве тот, кто прет вперед хвостом
может плохо думать обо мне?"

Говорю ему "Плывем в Париж,
сколько можно в этом камыше?"
Рак, гнилую доедая мышь,
Отвечает "Я живу в Шакше".

*  *  *

Где мои драконы? 
Где мои облака?
Путь в остролистных кронах
вечного молока.

Млечная вечность пыльная,
стрижик из детских рук,
впервые расправив крылья,
прощальный рисует круг.

Тянется во все стороны
замкнутая строка.
Где, черт возьми, драконы?
Ветер рвет облака.

То ли то птичий щебет,
то ли качели скрип.
В летнем дождливом небе
влажно звезда горит.

Мальчик несет в бидоне 
свежее молоко.
Ночью глаза драконьи
смотрят из облаков.

*  *  *

Иди-бреди, чтоб не найти себя,
пиши стихи, внимай Господней воле,
про лунных лошадей, кормящих жеребят
на Марсовом безлюдном поле.

Про тайных птиц, невидимых в листве.
Про злых драконов, что сидят на крышах.
Иди-броди в безоблачный свой век
пиши, но так, что бы ни кто не слышал.

*  *  *

Уезжаю и нечего вернуть
Этому городу, где всегда ветра.
И вдыхает хилая моя грудь
Дымный дух незнакомых стран...

Хотя чего тут фантазировать, врать –    
Дальше Казахстана ни разу не был.
Плачет без меня вечерами мать,
Расцветает по весне без меня верба.

А я стою над белой ледяной речкой,
Кормлю воробьев да синиц с руки.
Расправляю узкие свои плечи
На берегу реки.

Растворюсь в плацкарте, стану просто жителем
Одного поезда на одни сутки.
Будто мы актеры тут, а на перроне зрители,
Будто безнадежно тяжелы сумки.

*  *  *

По сугробам, через ухабы,
Растворяясь в недобрых вихрях,
Уходили от меня бабы,
Уходили от меня тихо.

За окном проползали звезды,
У окна расползался я,
Пропитав никотином воздух
одноместного бытия.

А когда из потемок нечисть
появилась за окном,
Бабы к небу подняли свечи
И тихонько вернулись в дом.

*  *  *

Больше не будет дым папиросный 
Вить кружева в моем маленьком склепе
Черные шторы и мокрые простыни
Разве другой это все перетерпит 
Разве не я рисовал на обоях
Южные склоны Ирендыка
Разве не здесь словно воды прибоя
Бились стихи в темноте кадыка
Разве не ты приходила застенчиво
Тихо садилась у ног моих
Окна зашторены простынь застелена 
И недоделан стих
Здесь если руки расправить крыльями
Крылья твои упираются в стены
Мы будем мертвыми мы будем сильными
Мы будем темной прибрежной пеной
Бейся не бейся о пол бетонный
Разве не здесь ты снимал белье
С тех иностранок тебя не помнящих
Не знающих имя твое
Ты открывал им миры другие
Размером в пять с половиной метров
Но разве могли они нагие 
Воспринимать инородные ветры
Но разве могли они напившись
В дымном чаду полюбить комнатенку 
Где жил и умер какой то миша
К груди прижимая чужого котенка

*  *  *

это небо тихой сапой
проползает над деревьями
и сосна мохнатой лапой
будто управляет временем
словно исправляет стрелки
всех полуденных часов
поднимают взгляды белки
из твороженных лесов
там метровая сосенка 
ищет солнечный рассвет
и сова зовет совенка
много много много лет
там тряхнет усталый боженька
белоснежной бородой
и среди лесов твороженных
зазмеится козодой

дремлет дремлик на поляне
под пушистою сосной
тихой сапой время тянет
жизнь-котомку за спиной

*  *  *

в довесок снам сомнительный сюжет
с изгиба губ слюна сползает на пол
в крови манжет и чья-то кровь на лапах

пускай не все что перетерто сном
перебивает запах мокрой шерсти
тень за окном разбитое окно
вот суть вчерашних этих происшествий 

в почтовом ящике свернулся почтальон 
вахтер на вахте служит турникету
и только ты один на миллион 
по комнате слоняешься раздетый

солдат уснет в темнеющей траве
создаст электрик перспективу молний
исхода нет за веком тянут век
по небосводу гаснущие кони 

в довесок снам сто граммов коньяка
шершавым языком молчит округа
в углу храпит убитая подруга
и чья-то кровь не на твоих руках

*  *  *

старайся жить по памяти отцов
не воровать тик-так из магазина
не надевать дырявую резину
на бледное прыщавое лицо

пытайся жить не безнадежно трезвым
не безнадежно ненавидя сигареты
вой по утру на прошлые рассветы
ласкающие глаз потоком лезвий

учись так жить как может невозможно
пускай беспечно поезд под откос
в дыму друзей в лоскутьях папирос
молись "о пресвятая матерь божья"

старайся петь не попадая в ритм
на табуретке стоя чуть дыша
предчувствуя как к потолку душа
поднимется без рифмы и молитвы

*  *  *

ногтями о ржавый металл скребется ветер
листья летят на восход там теплее
квартирой выше квартирой ниже смеются дети
и кто-то ходит по коридору в твоем личном теле

кто-то одел твое тело шкурой наружу
вытряс все лишнее из него в прихожей
где ты себя опосля обнаружил
со злой перекошенной мертвой рожей

кое-как дополз до ночной кровати
еле забрался в нее как медведь в берлогу
еле уткнулся в сон но вдруг слышишь сзади
кто-то за дверью молится какому-то богу

слух свой израненный на пределе страха
ты напрягаешь но не понять ни слова
еле ворочающимся языком думаешь ах ах
крестишься и засыпаешь снова

а утром на вешалке висит знакомое тело 
а утром о подоконник скребется ветер
и как бы все это не осточертело 
квартирой выше квартирой ниже смеются дети

*  *  *

Сполоснуть вчерашнюю кружку
так не охота ползти наружу
за окошком снежинки кружат 
собери их себе на ужин

Растворимое кофе в банке
там пол ложки еще осталось
и вздохнет лупоглазый ангел:
вот и старость

Вот и старость и ночь ты прожил
так как должно прожить поэту
но бренчит в полумраке ложка
и не так уж темно поэтому

С кружкой кофе иду к балкону
снег уже при мне не растает
кружку кофе к груди как икону
прижимаю

В полуяви и в полудреме
с каждым годом все меньше перьев
скоро будет мне новый домик
с заколоченной намертво дверью.

*  *  *

Трезв еще! Раздвиньте стены,
мне так необъяснимы их пути.
Закройте рты – все мысли ваши тленны,
все рифмы ваши мне... не превзойти...

Пишу во тьме, ломая все фаланги,
ломая свой рифмованный мирок.
Пятнадцать строк – мне сердобольный ангел
так напевал: пиши в пятнадцать строк!

Я пьян еще и птиц тот белокрылый
меня ведет известную тропой,
своей небесной хромоногой лирой.

Сомкните стены. Голос его тверже,
он говорит: ведь ты поэт, ты пой,
а протрезвеешь помаленьку позже,

(за той пятнадцатой, несказанной строкой).

Михаил КРИВОШЕЕВ