Как-то я и Рабинович, дело было спозаранку,
шли вдоль леса, шли вдоль поля, шаг меняя на рысцу.
В небе плавало светило. Я украдкой ел баранки.
Рабинович же открыто ел кошерную мацу.
И пройдя все ипостаси, перелески, долы, веси –
мы пришли с ним к общей цели, а к какой никто не знал.
В небе отблеск перспективы, рядом кто-то куролесил,
из конца вселенной мчался всадник пасмурных начал.
Рабинович вскрикнул тихо, а потом оглох немного,
свет струился чуть подальше, чуть поближе, чуть вблизи.
Под ногами суетилась и неслась вперёд дорога,
на дороге были ямы, солнце ползало в грязи.
Я схватил судьбу за шкирку и запрыгнул на окружность,
повернул периодичность, разломав рукой момент.
Неизбежность зарычала. Стали с ней бороться дружно,
я в костюме баснописца, Рабинович – дивергент.
Длился бой чуть больше года, быть точнее, ровно сутки,
а потом ещё, примерно, тридцать восемь двадцать шесть.
Мы теряли очертанья, в очертании рассудки,
за рассудком остального было попросту не счесть.
Дни летели неуемно. Я из литра взял полбанки,
выпил залпом впечатленья, дал вселенной по яйцу.
И уже спустя мгновенья – Рабинович ел баранки,
я сидел в глухом тумане, ел взволнованно мацу.
Андрей КУЛЮКИН, г. Североморск
Хоть в март, хоть в июль, хоть в январь.
Бутылками в мусорном баке
Трезвонит дворовый звонарь.
Дзинь-дзинь! В небе утро зевнуло.
Дзинь-дзинь! Просыпайся, народ.
Дежуривший ночью, сутулый
Фонарь с укоризной кивнёт.
Из серых домов как из сита
Просеялся свет в темноту.
Глядит недовольная сытость
Начнут проклинать и ругаться
Но каждая корка – богатство,
Но каждый сухарь – благодать.
И может быть в этой юдоли
Средь мусора, грязи и вшей
Есть грань между верой и болью
В пропащей бродяжьей душе.
Быть может по жизни паршивой
Бредёт он, уверенный в том,
Что есть красота в некрасивом,
И святость живёт в несвятом.
Иван КОНОВАЛОВ, г. Ярославль
Гроза в степи – безделка-не безделка,
а небо раскололось как тарелка,
вечор уж мне малым-мало спалось...
я дёгтем сна недоброго замаран,
под чёрным небом брошена Самара,
и кремль грызёт царёва пёсья свара
Зачем про сон сболтнул я есаулу?
Тоска виною волжской захлестнула...
На юг ладьи, товарищи! Разбой
пойдём чинить – и нас не выдаст Каспий!
С царём московским бесполезна распря!
Айда за золотом и счастьем, раз не
Бумагами дотошного учёта,
как птицами, не знавшими полёта,
Управа на мятежного скитальца:
темно коптит и прогорает сальце,
и писарь с болью разминает пальцы
Напор без разума – ум без отваги;
без рейтаров бессмысленны бумаги;
усидчивый бухгалтер мятежа
хитрец – и только, если взгляд обложен
как день – туманом. Под мужицкой кожей
когда живёт идея – пусть расхожа –
Бобровым шапкам выдан Стенька Разин;
переупрямил сонный дьяк в приказе.
Ну что же, дьяк, потешь себя, потешь.
Для песни вольница нужна и – воля,
бумага, труд и волжское раздолье, –
а за Самарой всполохами в поле
Юрий САЙФУЛЛИН, пос. Алкино, г. Уфа
Свет оранжевый, чуть красноватый...
Яркий всполох над Дёмой встает...
Как красива река на закате,
Сколько неба в палитре ее!..
Шорох ив и осинок прибрежных
Под лучом одинокой и нежной
Самой первой вечерней звезды...
Всё впервые и всё так не ново,
Сколько раз здесь я звезды встречал,
Много ль нужно для сердца живого,
Чтоб в мечту обращалась печаль?..
И вершиной удачи, так кстати,
Соловей ли за Дёмой поет?
Как красива она на закате!
И плыву я в объятьях ее...
Александр СЛАВНИКОВ, г. Санкт-Петербург
медведь набил над-надцать!
а с правой стороны кузнец
болгарский, польский – «брат», «кузен»
для русского кровей обмен,
а мне куда в культурный стык?
я речь славянскую [в]пустил,
Глас Горний приказал им: «стоп!»
кузнец, медведь пробили лоб
взрыв миллиардов медвежат –
часы ревут, рычат, визжат,
за мной придрейфовал ковчег,
я к языку пришёл ни с чем,
никто мне одному не даст,
по-русски мне сказал: «подчас
ты бил для безъязыких масс
по наковальне – хватит!».
Янис ГРАНТС, г. Челябинск
кондуктор бредёт по трамваю
что все сорок мест пустуют
что все сорок лет маршрута
(мне страшно мне страшно мне)
Мария ЗАХАРОВА, г. Королёв
Я не могу обернуться назад –
Не могу вспоминать вместе с вами
Июлей прошлых отчаянный ад
Как папу ждали мы вечерами, а он приносил зарплату сковородками. Сковородками! И мама восклицала: "Как здорово!" А что жарить на них... И пергаментные обои среди тараканьей возни улыбались мне васильками и кровохлёбками!
И в конце июля мы идём на пляж, а я хотела бы в диснейленд, и ещё братика или сестричку, но на песке сидит богомол. "Опп-ля!" – кричит папа и сажает меня под тент.
И я не знала, что такое этикет и электричка, но у меня была ирга и пакет маминых лент, – для вышивания на продажу. Продажу!..
Мы идём из лунапарка – он приезжает так редко. Купим по дороге Yupi вкусный как сок, лучше даже! Нету формы для льда – ничего, встану на табуретку и залью Yupi водой из-под крана, чтобы освежиться в знойную духоту июля.
Снова июль. Реву всё время, а надо есть окару, нету лунапарка, только пятьсот рублей на двоих. Мама дает мороженое, похожее на пчелиный улей. Я ем, и стрекот сверчка под скамейкой так тих...
И теперь мне говорят: "Ты солнце, ты позитив!" Да, я могу найти радость в простых вещах – в пакетике Yupi и июльских сверчках, только не могу обернуться назад!
Но конец июля не есть ад,
И я оборачиваюсь... Оборачиваюсь!
Сергей ЛАСУНОВ, Alanya, Türkiye
черепаха с головой человека
вот что мы думаем говорим о вагине
вы хотели на ней жениться
запрячь праздничной карету бугатти
выехать на пляж как идиоты
политику принимают за цветок
метаморфозы чарующий недосягаемый
лес смотрящий на сад смотрящий
жила-была домовиха в истьбе у речки Лось.
Ну как жила? была, да, но без люююблююю!!!
но вот не сложилось, вот так не сбылось.
Бывает, жизнь такая – толкнем речь в пустоту
и мы детьми упремся в подстолок.
Не житие, а бытие-забытие, ночи отзвук.
Безмолвное вытье без Дома домовихи.
поплачет, вздохнет в уголке бедолажка
вбежит на чердак – в окно – и на конек
и с закатным солнцем обнимашки.
И так смотрит, смотрит она на звездных медведжух
плывущих на спинках рыбешок в Лоси.
сердешко вот так тук-тук-тук
и друг откроет двержку внутри
и лучики его развеют – темнищу и пылищу.
прости, тут давно никого не было, не жило
подмести избу бы в лосиной тиши.
но домовихе не до дома – ведь
на коньке ее греет звездный медоед.
Внутри меня, Лося, та домовиха
сердце, дом мой родной, запустила.
и гостит пыль, темь да Ничего.
заходи, Большая Лю, в окно
да звездами рассыпься по крови
и понесут тебя по мне рыбки-мураши.
и набат в грудинной клети,
до звезды на дне колодца,
звёздным ковшиком зенита,
Только б сердцу не упасть
Окна настежь, дверь с петель,
Подготовила Елена Луновская