Игорь Мельников: таинственное эхо мира

Впрочем, всех истинных стихотворцев объединяет бесконечное, можно даже сказать, неистовое служение слову, духовный подвиг во имя поэзии, во имя единственно верных и филигранно отточенных формулировок и метафор, способных отразить и даже преломить время, запечатлеть мир в его многообразии, остановить мгновенья красоты, счастья и печали…

Этот подвиг самоотречения почти неподъёмен для любого человека – каково же его совершать тому, кто от рождения физически слабее и незащищённее своих здоровых собратьев по перу?!

Сегодня уже восемь лет, как не стало удивительного тольяттинского поэта Игоря Мельникова – человека, как это принято говорить, с ограниченными физическими возможностями, однако при этом наделённого поистине неограниченными способностями духовными.

Родился Игорь Глебович Мельников вместе со своим братом-близнецом Олегом в дружной и счастливой семье инженера Глеба Николаевича Мельникова и воспитателя детского сада Маргариты Алексеевны. Однако так случилось, что мальчик оказался болен детским церебральным параличом средней тяжести, что во многом определило дальнейшую судьбу и его самого, и его брата, да и всей семьи в целом. К счастью для Игоря, родители, как рассказывает его брат, с детства «приучили мальчика к постоянным физическим упражнениям. Каждый его день начинался с физзарядки, потом – душ с обливанием холодной водой. Вечером, после работы, всё повторялось. Он даже совершал пробежки 3–4 раза в неделю! Всё это позволяло ему поддерживать более или менее приличное самочувствие и вести достаточно активный образ жизни. Он практически не употреблял алкоголь и не курил. К тому же даже небольшая доза алкоголя, по словам Игоря, на несколько дней приглушала ту самую музыку в душе, из которой рождались стихи. И всё-таки, по большому счёту, он был счастливым человеком, умевшим всю жизнь удивляться окружающему миру, слышать его глубинную мелодию и выражать её строчками стихов».

Надо сказать, что братья были невероятно близки духовно на протяжении всей жизни до самой кончины Игоря. Практически Олег посвятил жизнь своему талантливому брату-близнецу, был его сподвижником и большим другом, во всём его поддерживая и помогая преодолевать все трудности и невзгоды, выпавшие на его долю с лихвой.

Олег рассказывает, что «у родителей имелась довольно большая домашняя библиотека, где было много поэтических книг, и стихи как-то сразу очаровали Игоря. В старших классах он стал посещать занятия литературного объединения «Лира». Позднее его стихи стали печатать в местной газете, собирались опубликовать и в областной, но наступили 90-е годы. В 1993 году была создана Тольяттинская писательская организация, и с 97-го Игорь стал её активным членом».

Что стоит за этими сухими фактами? Огромная внутренняя работа, которая потребовалась человеку с ослабленным здоровьем для того, чтобы жить как все обычные люди – ежедневно ездить на службу, упорно заниматься самообразованием, много читать и с сыновней нежностью и почтением относиться к тому миру, в котором рождён, ежедневно, год за годом отыскивая в себе звуки и смыслы и складывая их в чудесные, высокие, точные и буквально хрустальные по чистоте звучания поэтические строки. Ведь стихи, по признанию Олега Мельникова, «заполняли всё существование Игоря, составляли основной смысл его жизни. Впрочем, талант, который ему был дан, и не оставлял ему другого выбора».

Именно так. Поэтический дар сам выбирает того, кем начинает владеть безраздельно, не оставляя творцу ни единого шанса уйти в сторону от своего предназначения. Он властно и бескомпромиссно требует этого жертвоприношения в виде всей жизни поэта, сложенной к своему подножию.

Погружённость в себя, ограниченные контакты с социумом дали свои положительные плоды – Игорь научился слышать и улавливать самые тонкие струны своей души, отзывающейся на мир природы и ход времён нежными и горькими, глубокими и чистыми звуками.

Поэзия Игоря Мельникова, в целом не выходящая за рамки классического стихосложения, между тем совершенно уникальна, абсолютно самобытна и бесконечно прекрасна по звучанию, соразмерна и совершенна по форме. Лады её сплошь построены на консонансах, на благозвучии и утончённой интонационной гармонии. Воистину «музыка сфер»! Да и самому Игорю более всего были близки поэты, пишущие в жанре русской классической лирической поэзии. Он был уверен, что данное литературное направление вовсе не исчерпало себя, что здесь ещё возможно сказать своё слово, способное тронуть сердце современного читателя.

Душа Игоря – этот уникальный музыкальный инструмент любого лирического поэта – была лишена таких эмоций, как зависть и корысть, злопыхательство и мстительность... Опять-таки по воспоминаниям его брата, «Игорь был светлым и доброжелательным человеком, от него практически никто никогда не слышал грубого слова, тем более – матерного. Он не участвовал в конфликтах и интригах, на которые так богата творческая среда. К тому же он был человеком очень обязательным и всегда добросовестно выполнял свои обещания и обязанности».

Далеко не всякий здоровый человек, а тем более творческая личность, может похвастать таким набором добродетелей! Но какая сила духа, какая вера в себя, в жизнь и людей должны быть присущи человеку с физическим недугом, чтобы суметь не испытывать ни к кому никакого негатива, а жить светло и высоко, неся свой крест без ропота и гнева, не отягощая своими проблемами окружающих! Конечно, такая цельная натура, как Игорь Мельников, не могла не оставить свой след на земле, чтобы когда-нибудь преломиться в тысячах читателей всем спектром своей удивительной радуги-души.

В стихах Игоря почти нет сильных эмоций, нет интонационных взрывов, нет большой динамики – но тем не менее они нисколько не скучны, поскольку в них не найти и тени занудства, нравоучительности или ложного пафоса. Напротив, они всякий раз поражают воображение новизной образов и словно выстраивают читательскую душу заново – как музыка Моцарта или Баха, – даря ей все оттенки мира, открывая всю многомерную красоту жизни и уводя в бесконечные высоты духа. Мир природы и вещей соединяется у поэта в единое философское поле, в котором он творит свою действительность, свою собственную реальность. При этом поэзия Игоря Мельникова никогда не бывает схематична или мертва – нет, в ней всё есть жизнь, всё – игра света и бликов, всё – полнота и многозвучие мира, словно в цветке или снежинке, в капельке росы или морском камешке…

Увы, ДЦП – это достаточно серьёзное заболевание, и после сорока пяти лет здоровье Игоря стало быстро ухудшаться. Его друг, врач и поэт Борис Скотневский, потом говорил Олегу Глебовичу, что он вообще удивлялся, как долго Игорю удавалось поддерживать хорошее самочувствие, что в его практике такие случаи очень редки. Тем не менее последние годы его жизни дались особенно тяжело…

Игорь Мельников оставил своеобразное завещание – он просил близких о кремации с последующим развеиванием его праха в сокрытом от людских глаз месте. Что и было сделано как дань уважения к его памяти. Он очень хотел, чтобы его помнили живым. Борис Скотневский откликнулся на его уход горьким и в то же время светлым стихотворением:

ПАМЯТИ ИГОРЯ МЕЛЬНИКОВА

Ты был и чист и светел,

Ребёнок и поэт.

Тебя развеял ветер,

Теперь ты просто свет.

Мерцай, наш мальчик милый,

Как тихая звезда!

И нету ни могилы,

Ни гроба, ни креста...

Теперь ты с главным знаньем

Далёко-далеко.

Легко ли быть мерцаньем

И светом быть – легко?

При жизни Игоря Глебовича было выпущено три книги его стихов – «Лица огней» (1996), «Звездолёт для одуванчика» (2002) и «Забытый секрет мироздания» (2011). Недавно стараниями Олега Мельникова вышел уже посмертно прекрасно изданный небольшим тиражом в Москве, в Союзе российских писателей, сборник стихотворений «Аллеи небесного сада». В книгу вошли практически все самые значительные произведения тольяттинского поэта.

Отточенный, афористичный, самобытный, по-хорошему скупой поэтический язык, авторская метафора как неизменный художественный приём, богатейший лексикон и словарный запас, сложная и удивительная судьба, исключительный духовный мир и невероятная личная стойкость поэта делают стихи Игоря Мельникова настоящим явлением в современной литературе – безо всяких скидок! И очень хочется верить, что явление это будет в конечном итоге по-настоящему замечено и оценено и критиками, и читателями. И займёт своё истинное, заслуженное место в большой всемирной библиотеке её Величества Поэзии.

Валерия САЛТАНОВА, поэт, член Союза писателей России

* * *

Спасибо вам за чувство дали,

Мои земные облака.

Вы ничего не обещали,

А просто шли издалека.

У зарастающей дороги

Склонялась в колеи трава.

Вы плыли медленно, как боги,

Без горечи и торжества.

За ваше вечное сиянье,

За ваш мерцающий покой…

Я видел: машет на прощанье

Вам с ветки слабый лист сухой.

Но вы его не замечали.

И он, сгорающий в огне,

Рванулся молча в ваши дали

И полетел под ноги мне.

Скользнула холодком по коже

Его мгновенная печаль.

И был он мне в тот миг дороже,

Чем вы, открывшие мне даль.

* * *

Тихий дворик. Дорога сырая.

Были в луже скамейка и свет.

Да, я здесь проходил, вспоминая.

Здесь я понял, что времени нет.

Полуспущенный шарик воздушный,

Позабытый, лежит под кустом.

Летний вечер, спокойный и душный,

Стал осенним в пространстве пустом.

Падал снег. И ложился. И, тая,

В блеске луж сохранял синеву.

Эта истина слишком простая –

Что на свете я вечно живу:

Стариком на подсохшей скамейке,

У которого всё позади,

И ребёнком, в игрушечной лейке

Грозовые несущим дожди.

Только истина слишком простая

Не бывает такой никогда.

И скамейка сегодня пустая…

И, как небо, пустая вода…

* * *

Воробьи на подтаявшем льду

Скачут в отблесках ясного неба

И, свою забывая нужду,

Копошатся над корочкой хлеба.

Эта оттепель скоро пройдёт.

Помутнеют морозные дали.

Только станет сегодня едва ли

Беспокойнее птичий полёт.

Не живут они завтрашним днём,

Но – счастливой минутой единой,

Ослеплённые пьяным огнём

Ненадёжной весны воробьиной.

* * *

Я молодость помню. И ливень живой.

Мы были бессмертны, как боги!

Деревья от радости вниз головой

Росли у зеркальной дороги.

Дорога, сверкая, вела в синеву,

В плывущее облако лета.

Тогда я не думал: зачем я живу?

Зачем эта песенка спета?

* * *

Когда ни веры нет, ни знанья,

Когда над крышами темно,

Когда тревога мирозданья

Течёт в закрытое окно,

Когда в таинственной надежде

Сверкают звёзды – в этот час

Одно доверие, как прежде,

Приходит к нам, спасая нас.

* * *

Во времени есть переходы,

Есть улицы, есть тупики,

В которых прошедшие годы,

Как пух тополиный, легки.

Туда попадают случайно.

И это не многим дано.

Там ветер подкравшийся тайно

Листвой затеняет окно.

Там в мире тепла и сиянья

Давно уже прожитых дней

Забытый секрет мирозданья

Тревожит и манит сильней.

Он в музыке возле вокзала,

Куда залетают гудки,

И в плеске волны у причала,

И веет прохладой реки.

Там, вторя беспечным гитарам,

Сверкают фонтаны, звеня.

И можно бродить по бульварам

В предчувствии вечного дня.

Забыться… И слушать вполуха,

Как трётся о тополь кормой

Оставленный катер из пуха

И ждёт возвращенья домой.

Эхо

Когда темнеет, и квартира

Плывёт и тает в тишине,

Таинственное эхо мира

Звучит, как музыка, во мне.

Как уходящее свеченье,

Прощанье прожитого дня.

И в этот час воображенье

Тревожно шепчет для меня:

Что мир наш только отзвук эха

Других, исчезнувших миров,

Далёкий отголосок смеха,

Дымок погаснувших костров.

Но в запахе листвы горящей,

В лучах рассеянных огней –

Дыханье жизни настоящей,

Напоминание о ней.

И этот стынущий немного

Обычный ветер пыльных крыш

Поёт земное для земного.

О чём, о чём ты говоришь?..

* * *

А воздух!.. Он – как в ручьях вода!

Плесни мне в лицо водой,

Апрель! Проходят мои года,

Но ты всегда молодой.

Ты не откроешь мне свой секрет, –

Источник зелёных сил.

Ты ничего не сказал в ответ,

Как будто я не просил.

Когда-то вдохнул я в свой первый раз

Твой воздух. Он так же тёк.

Быть может, коснувшись прикрытых глаз,

Последний мне дашь глоток.

Легко улыбаться сегодня мне,

Ждать праздника и беды

От этих «зайчиков» на стене,

От горькой твоей воды.

Зеркало

В старом зеркале на стене

Целый день горит синева,

Даже если, блестя в окне,

Лёгкий дождь шелестит едва.

Даже если со всех сторон

Снег летит и почти темно,

Летний полдень – прозрачный сон –

В зазеркалье течёт в окно.

К облакам растут тополя

Там, в стране черепичных крыш.

Эта сказочная земля

Оживает, когда ты спишь.

А с утра небес глубина

Там стоит голубой водой.

И опять молчит у окна

Твой двойник, такой молодой.

* * *

В тёплых красках солнечного света

Золотятся берег и обрыв.

А внизу мелеет речка Лета –

Перейдёшь, колен не замочив.

Лодка перевозчика Харона

На песке рассохлась от жары.

И, устав от собственного звона,

Сонно замолчали комары.

Там, за речкой, тот же лес и поле.

Над холмами – те же облака.

И стоят, забывшись поневоле,

Все, кто шли сюда издалека.

В камышах, где стихшее теченье,

Прямо в ноги тычется плотва.

И теряют всякое значенье

Старых книг грозящие слова.

Чьё-то имя выкликает птица.

От костров рыбацких гонит дым

И спокойно овевает лица

Ветер встречи с близким и родным.

Ночная гроза

Ветер гонит, волна за волной,

Поздний ливень, смывающий годы.

Старый парк, от озона хмельной,

Захотел небывалой свободы.

Корни вырвав из мокрой земли,

Закачались деревья, запели,

По дорогам куда-то пошли,

Запустили свои карусели.

И цветы открывали парад

Под весёлые аплодисменты.

И оркестр гремел наугад.

И сверкали его инструменты.

А под утро всё стихло опять.

Горизонт прояснился у края.

И асфальта блестящую гладь

Устилала листва, умирая.

* * *

Так бывает всегда:

Облака тополиного пуха,

Вечер стал как вода,

Дальний плеск долетает до слуха.

Проплывают дома,

Проплывают дворы и ограды.

Лиловатая тьма

Никому не приносит прохлады.

Опускается вниз

Тополиное лёгкое семя,

На траву, на карниз.

Стало видно, как движется время.

Я бросаюсь в него,

Как в мерцающий сон до рассвета.

В мире нет ничего,

Кроме времени, пуха и лета.

* * *

Ты тайну тайн своих открой

Мне в час заката, город мой.

Опять горит твоя заря,

О чём-то дальнем говоря.

Но не вступают в разговор

Деревья и затихший двор.

Остались тени во дворе.

И я один иду к заре.

И отсвет вечности лежит

На спинах тротуарных плит.

А улицы, теряясь в ней,

Распались сотнями огней.

И сходятся передо мной

Небесный путь и путь земной.

Патефон

На столе неизвестной эпохи

В старом доме стоит патефон.

И пластинки крутящейся вздохи

Залетают на светлый балкон.

В них рождается музыка лета.

Сыплет снег. Протекает вода.

И пластинка старинная эта

Не спеша повторяет года.

Равномерное это вращенье!

Ненавязчивый вечный мотив!

Я не знаю его назначенья,

Но я слышу, что я ещё жив.

Солнце. С крыши высокого дома

Капли падают в лужи, звеня.

Эта музыка… Ты мне знакома…

Не кончайся, звучи для меня.