Николай Васильевич Гоголь
Гоголь зря лицом не цокал –
Чтоб жениться из маразма –
Впрочем, как же, не предвидел...
Просто – стоек и блажен –
Николай Васильич Гоголь –
Ставши житель городской –
Вишь ли, дамы Петербурга –
Хвать такую мэм за шкурку –
Есть и две, и три причины,
Нет, не смерть его пугала –
Гений Пушкин был подвижней:
В угъл земли. И ох уж пишет!
«Ай, да Пушкин!», – говорит.
Гоголь странного был нрава,
Петербург же, как отрава,
Вот когда он извергнётся,
«Всюду – рыла!», – говорит.
Александр Сергеич Пушкин –
Шепчет светской дуре в ушко
Николай Васильич Гоголь –
Мифотворствовал премного,
Видел ведьму, там, где нет
Ни вот столько... Но зело –
(Вскоре, Михаил Булгаков,
Жил свободно, умер строго,
Весь в пиявках, как герой.
Он и так, и сяк зацепит –
Он и влупит, он и влепит –
– Дядя, Коль, зачем же книжку
– Эх, мудишка, эх, сынишка, –
Скажет мастер, – чтоб сберечь
Русской лиры, еть-тыть-тать:
Если всюду строить куры –
Душ живых – не всяку тать.
Из моей «Шинельки» выйдет
Величайший русский ген, –
В тьме предательских измен.
Днепр был чуден! Ты – мальчишка,
Вот бывало, лесу тянешь –
С конокрадкой лихоманишь,
Жжёшь молодку, как кнутом.
Что ж цыганка? Очи – чёрны
Эх, детёнок! дай-ка пива –
Всё не скажешь напрямик...
Чуден Днепр! Тиха погода!
Что опять же – разных дур!
Вот где, братец, зашибись, –
С утреца нырнёшь в волну –
Выйдешь с этаким трофеем,
Сами льнут! – как фигов лист.
Эх, ты, бзделка, эх, гугнишка,
Всё канючишь: «том второй»!
Это, дурень, только книжка
Смысл порой такой найду, –
Сам смеюсь – не от Сельтерской.
Зашевелит град имперский,
Просквозит по позвоночкам, –
Эх, ты, дурочка, внучёчик –
Хрен ли этот «Высший свет»?!
Вот говаривал мне Саша, –
Дескать, Коля, да встряхнись!
Хочешь, завернём к Параше?
Ручейки, ресничек сень!..
А подружка... Коля, шоркни!
Ну, к Параше – так к Параше.
Впрочем, что я? Чур, меня!
Тесно мне, друг Александр!
И твердит: «Придет достойный,
Всё, что выглядит отстойно,
Он исправит и проймет»...
Брат мой, Лёнька, вот тогда –
Дальновидный и прекрасный,
В общем, жил он – не напрасно,
«А ведь они похожи! А вот интересно подумать!»
А. Гущин, Петербургский поэт.
Он трудился не для славы –
Весь в конторку погружен,
Он начнёт жевать козявку –
Тут же сплюнет: не резон!
Сё – когда в сезон дождливый
С треском молнии снуют, –
Он, в пенсне, несуетливый, –
Свой нелёгкий правит труд.
Вот бывало, только склонит
В дверь посыльный тарабонит,
В ночь к больной его зовут.
Снова кляча бьёт копытом,
Зиждить подвиг без прикрас.
Он такой, как есть, он знает:
Даст больному валерьяну –
Или в сумерках, не спьяну –
Он в труде снискал спасенье:
Все в Москву хотят – до рвенья…
То с супругой, Книппер Олей,
Долг супруг исполнит, факт!
По московским ресторанам, –
А красы он, между прочем,
Будь ты хоть простым рабочим –
В кухне сиживал с Гембург,
«Эх, на девяносто девять –
Плыл он к острову Матс-май.
Ветер выл, как хан Мамай!
Ах, невежество и бедность,
А в Китае – англичанство,
Да музей, да христианство,
В Малой Дмитровке, в Москве!
Тут я ставлю жирно точку:
Он не зря прожил свой век.
Мальчик тужился, кряхтел.
Он с тех пор терпеть не мог.
В русский бунт был вовлечён.
Чтоб поднять народ с колен,
Был рожден Володя Ленин –
Тот, кто шёл тропой измен,
Кто был русским диссидентом
Вслед за Герценом и проч…
Лучше б он дышал «Моментом»
Правда, царь был никудышный,
Цельный день – и глох рабочий,
Вот те крест – и не бузи!
И связался, с кем не надо,
Из нужды, не для награды,
Только б дров не наломать!
Супротив – жандармов висли
Кровопивцы, еть-тыть-тать!
С пьяных глаз не бунтовать?!
Меньшевик – он примиренец,
Большевик, вот он – партеец!
Он сказал: «Был ты – Романов,
Вот таков был друг Алёши,
Ведь не зря в него палила
Он за классом новый класс,
Чтоб кухарка шла во власть.
Всем хотел помочь собратьям
В СПб их – ать-два, ать-два! –
Вот какой он нам гостинец
С кем в подельники попал!
Понял Горький: то был это –