Где я ещё жив всерьёз

Декорация вдруг предстаёт во всей своей искусственной мёртвенности и убогости, а на сцену в холодном голубом луче выходит весь в белом Пьеро. Символическая модель здесь уместна, потому что именно она и объясняет бесприютность и вечное расхождение двух миров, отныне пытающихся ужиться в одиноком сердце поэта-лирика. Но для чего нужен – и так ли уж вообще необходим другой мир? Отчего бы, например, современнику не довольствоваться концепцией позитивной науки, вполне себе посюсторонней, удовлетворяющей практически всем его материальным нуждам? Чего ещё желать человеку разумному, кроме балагана и забытья? Ответ на это может быть только один...

Неудовлетворённость поеданием этого мира, ненасыщаемость себе подобными существами, растениями или живыми тварями (братьями меньшими) – свидетельствует о духовной жажде внезапно осознавшего свою особенность, отдельность от материального мира человеческого существа. О тяге его к иному – не пожираемому, но прекрасному, питающему душу и сознание, миру. Ориентир развернулся на сто восемьдесят градусов. От необходимости в насущном хлебе, от выгоды – к поиску смысла жизни. Такому поэту-лирику уже мало праздника и забытья – он хочет всей вечности, и ничто ему её уже не заменит. Отсюда и некоторая экзистенциальная его грусть. Но дело, конечно, не только и не столько в ней. Просто он жаждет высшей красоты и гармонии. Все согласны на увеличение зарплаты, а ему до смерти понадобилось «единое прекрасное». Отныне, он – его жрец, порой с разной степенью убедительности, но раз за разом соединяющий оба мира в один. Поэт-лирик – бессонный, бессменный труженик не истощаемой и бесконечной небесной нивы, наполняющей семенами и этот наш мир.

Александр ЛОШКАРЁВ вышел на тот поэтический отрезок пути, на котором поэту, говоря словами Пушкина, остаётся одна истинная радость (она же страсть): «Для звуков жизни не щадить». И поэтому, другая примета такой поэзии сегодня (при всей огромной, не слишком опрятной, часто лишь повторяющейся информационной лавине написанного современниками) – не количество (свойство, скорее, заурядности), а иное качество строк.

Ну, а насколько представленная здесь поэзия удачна в этом отношении – судить, разумеется, продвинутому в искусстве, не слишком многочисленному читателю.

Алексей КРИВОШЕЕВ

Где я ещё жив всерьёз

* * *

Оттаявший воздух горек

и в горле тяжелый ком.

Дурманящий влажный морок

за грязным стоит окном.

Полна трехэтажным матом

плацкартная дробь колес.

Уносимся вдаль куда-то

где я еще жив всерьез.

* * *

Плавно кружатся листья в пруду,

не тревожа его немоту,

прибиваясь волнами к порогу

одинокого домика Бога

в отраженных в воде небесах.

Оставляют мне август и страх.

Это странное чувство земное –

вечный страх перед вечным покоем.

* * *

Слезы – вовсе не грех в бесконечную осень,

если мокрый ноябрь приплелся во двор,

если ветер последние мысли уносит,

да и те, в общем, – вздор.

Мир сомкнулся до стен трех домов обветшалых

и огней супермаркета, в вечную муть

не мигая глядящих. Почти не мешают.

Разве только чуть-чуть.

...Не уснуть, как всегда. Выйти в старенькой куртке,

чтоб ноябрь, как щенка, приласкать на груди,

незаметно шепча в тишину переулка:

все еще впереди.

* * *

По-над крышами, под облаками,

опираясь на дым заводской,

чуть качаясь, слепыми шагами

сокращаю дорогу домой –

в сигаретно горчащее детство,

в хриплый лай беспризорных собак,

в беспробудное пьянство подъездов,

в замеревшее время и место,

из которого выйти – никак.

Сколь не пробуй – с вещами на выход –

сзади свет, темнота – впереди.

Возвращение – это не прихоть,

это финиш земного пути.

* * *

Скоро липовым снежным цветом

разукрасит январь Москву.

Там, на небе, пойдут на это,

чтоб увидели наяву

я – в провинции, ты – в столице,

у оконного встав стекла:

как сугробов больших страницы,

наша память лежит светла.

* * *

Незаметно наступает утро

с болью от вчерашнего вина.

Я, бредущий в магазин понуро,

плоть от плоти странная страна,

что трезвоном новых колоколен

глушит боль развалов и утрат.

...Солнца свет приветлив и спокоен,

и никто ни в чем не виноват.

* * *

Родины пейзаж провинциальный

где все так же – водка и блатняк.

Вывесок неоновым мерцаньем

вечер кормит зябнущих дворняг.

Полицейской люстре, прикорнувшей,

не понять вовек по чьей вине

мудрость поколений предыдущих

сведена к трем буквам на стене.

Вросший сердцем в эту безнадегу,

где немногим в целом повезло,

примиряюсь с жизнью без упреков

простодушно, тихо и светло.

* * *

Подворотнями жизни моей

проходя, не спеши,

докури. Попрощаться – недолго.

Без тебя здесь темней и страшней,

пусть вокруг этажи –

все равно одиноко.

Понимаю, что здесь сквозняки

да и в целом бардак

и комфорта не видится вовсе,

не бросай моей глупой руки.

Без тебя – только мрак,

сколь к нему ни готовься.

* * *

Не избежать друг друга, нет,

отгородившись городами.

Ночь – расстоянье между нами –

короче пачки сигарет.

Без счета кануло сердец

в ее колодезном молчанье.

Но я пока еще в начале

пути во тьму – в один конец.

* * *

Не на развалинах самовластья,

ну что ты – Бог мой!

Меня припомнят не ради счастья,

а ради хохмы

в глухих поселках, быльем поросших

с Союзом вместе.

Мол, надышался российским прошлым

и – спета песня.

Подготовили Марианна ЛАРКИНА и Алексей КРИВОШЕЕВ