Когда я по лестницам в город мечты
Вернулся, увидев причалы и мачты,
На узеньких лавочках спали коты.
В кафе обсуждали футбольные матчи.
Я видел: колонны в горчичных дворах,
Кувшины, которые создали греки.
Мой город мерцал в заповедных ветрах
Крапивина, Грина, Чижа и Дейнеки.
О, как я сирени, цветущей был рад!
У самого моря неслись электрички,
Курлыкали чайки с кривых балюстрад,
Когда я вернулся сюда по привычке…
Ты был белокаменным. Ныне – стальной.
В портах заржавели советские краны.
У смуглых матросов твоих выходной.
Им снится бескрайний простор океана.
Люблю угловатую серость и смог,
Гранитные лики и глыбы металла
Меж чёрных скелетов железных дорог,
Кирпичных котельных и старых причалов.
Как львы шагают за пилястры.
Львы южный город сторожат.
Рычат с карнизов лет по триста.
И гордо охраняют пристань.
Среди простых цветочных клумб
И звёзд, рассыпанных зачем-то
Лев, как взволнованный Колумб
Лев в окруженье верных львиц,
Напившись ночью из фонтана,
В урбанистической саванне.
Ни в Красной книге, ни в газете
Как львы играют на рассвете!
Не высохли в Крымском саду.
Ожидавшим в пустыне звезду.
Поэму «Москва – Петушки».
Играть разучились в снежки.
От мраморной крошки руин Херсонеса
До синего неба из русской иконы,
Где в майскую вечность скользнула Одесса.
Тебя евразийские ветры соткали
Над черными шахтами Юго-Востока.
То солнце на скифской горит пекторали,
То парус белеет вдали одинокий…
Пыльная скука диких твоих станиц…
Снятся ночами выкрики хищных птиц.
Над огородом – листья колючей юкки.
Дальше простор вне времени и границ.
Плов половецкий пробую у ларька.
Степь растоптали чалые облака.
Невыносима сладость солончака.
Я безответно в юность твою влюблён,
В смуглую кожу, косы и лёгкий лён…
Мне не знакомо уличное унынье.
Солнце степное слепит без связки дров.
Кружатся перья перепелов и дроф.
И бесконечность пахнет твоей полынью.
Подальше от социальных сетей,
От митингов и магистралей,
От снега и зимней печали,
От кафедры невыносимых наук,
Дежурств и рутины тоскливой...
В лиманах опасных границ Сомали
Пиратские шхуны стремятся в тумане
Пугать пеликанов и красть корабли
Простых рыболовов из Тмутаракани.
Здесь так по традиции заведено.
Вдоль скучных курортных портов Меотиды
Орудуют банды потомков Махно
И смуглых крестьянок степной Атлантиды.
В эпоху гибридных пунических войн
Повсюду следы от вражды сетевой.
Лишь сизые чайки смеются, как дети.
Им не объяснить, что такое –
Гниют на причалах рыбацкие сети.
И волны скрывают дома из песка.
Я не предам родной анклав,
Знакомый терпкий запах трав
Скала, фигура человека...
И воздух, связанный родством
С легендами фракийских греков
Слушаю песни приморской братии –
Апологетов талассократии,
Милитаристы, поэты, рыбари,
С дерзкой мечтой о свободном выборе,
Вечность встречают в порту,
Дым перламутром кадит над хутором.
Скучный баклан притворился Лютером,
Возле причала фелюга брошена.
А над морским пустырём Волошина
Блеклый пейзаж не лишен экзотики.
Мёртвых медуз голубые зонтики
Кислотный дождь пророчили с утра
Над черными скелетами акаций.
Скулил терьер из скучного двора.
Хотелось жить в грядущем без мутаций.
Пейзаж, достойный творчества Дали
Опутала осенняя прохлада.
Летучие разбились корабли.
Интриговали клирики Царьграда.
Который год всё было как в кино.
Мы сели в заблудившийся Икарус.
Реальный мир, похожий на артхаус
Пластмассово-медийный век-гибрид.
В месте, которое выдумал Грин,
В царстве, которого нет на карте,
На Рождество цветет розмарин.
И начинают купаться в марте
В море лазурном и ледяном
Аборигены в турецких шортах.
Здесь инкерманским сухим вином
Пахнут старинные натюрморты.
В городе береговых котов,
В обществе уличных музыкантов
Я до рассвета бродить готов,
Слушать торжественный бой курантов.
Старых троллейбусов табуны
В небо плывут сквозь дворы и клумбы.
Снятся под утро цветные сны:
Парк Рыбаков и кафе "Лумумба".
Мы привыкаем к дому, чашкам, кошкам...
Мы любим двор и дерево над ним.
Знакомых провожаем по одежке.
Блестящий мусор бережно храним.
Лишь иногда под гул прибрежной гальки
Вмещаем небо, стряхиваем грим,
Рисуем иероглифы на кальке,
Свободу ищем и благодарим.
Здесь горы неразумно-синие.
Их ловят в объектив японцы.
Спадают волнами глицинии,
Распространяя сон и солнце.
В моей разноголосой Таврике
Здесь притворяются кентаврами
Звезда сверкает ярче лампочки,
Когда грядёт ночная кома...
Синицын Тихон Борисович, Севастополь