Полным завершением причастия и таинства,
Что всё неслучайно, что мы рождаемся!
Как на картине фламандского мастера Ван Эйка:
Окно и каналы, волхвы и мадонны с бритыми лбами,
с фигуркой доната в углу, явившему миру волю
Равен той золотой мадонне
Я такая вычурная фламинго,
А не верят, норовят выдернуть перья,
Распрямить шею, укоротить ноги.
Сделать уточкой, надувной дурочкой.
Как будто мало их наштамповали,
Люди, вы еще не устали от конвеерных барби?
А я ухожу вдаль по полям лотосов семимильными шагами,
Созерцать мир таким, каким он был богоявленый.
Моему новорожденному кино
Весною детством и наивом.
О современной литературе, а может, и кино
Охота на невиданного зверя в лесах была запрещена.
Невиданные звери иль в лесах?
Зато никто уже не верил в таинственный такой размах:
Охота на невиданного зверя в лесах, степях, полях и небесах...
Сместилась вся картина мира:
По ней прекраснейшие девы ходят
Из значимости хромосомной
Не оправдаешь, не заменишь.
И вот от этого у многих шок
Измена всех былых ориентиров.
Осыпают меня поцелуи цветами,
Сохраняя и сон, и отчаяние.
Печаль на вечерних ветвях
Чтобы жизнь называть жизнью,
Парижа нет, он утонул в дыму,
Парижа нет, он утонул в арабах,
Парижа нет в моей Вселенной наяву.
Он был в другой, куда не попаду.
И Нотр-Дам воспламенился там,
Чтоб оправдать свой стиль.
Закончив стих, задернув небосвод.
Осталось то, что не произойдет,
И башня огненная, и река.
И город вечный, что нам грезился издалека
Последней серой розой под дождем,
Останется печалью и углем.
Мы уголек тот расфасуем и пропьем,
Как очистительное для рассудка.
Париж, в котором не бываем,
Не живем, горит – наверно, злая шутка.
Наверно, анимация и фейк,
Взлетают отрицанья как горгульи.
А может быть, того Парижа вовсе нет,
Есть лишь Париж в литературе!
А мы всё сокрушаемся отчаянно,
А что творится с русскою красой?
Нежданчик (очень по-уфимски)
На улице Маяковского стоит памятник Ферину,
На улице Ферина нет ничего.
На улице Сельская-Богородская – аэроплан,
То есть памятник-самолет или самолет-памятник.
И неожиданно в парке Якутова – памятник Якутову
– с каким же недоверием читала на нем буквы.
Хищной вырубке русского кедра посвящается
На севере диком стоит одиноко на голой вершине сосна.
Пока не вырастет китайская сосна.
Мы станем мезозоем, трилобитом,
Исчезнет кедр и, может быть, страна.
Космический ландшафт уже не потревожат
Исчезнувшие русские следы.
Снимать здесь будет можно
Луну и Марс. Без всяких декораций.
Никто не вспомнит о продавшей
Сто двадцать лет пройдет,
И новый дао откроет дзен,
Что только сосны над Китаем
Грустят по кедрам, как по динозаврам.
В твоих навечно молодых глазах,
Благовещенье в тот же день апреля
Убрало лишний женский страх:
Быть нелюбимой, некрасивой,
Как будто это равноценно в жизни.
Я выхожу в открытый космос
Кино как степени искусства.
И я по-прежнему с тобой общаюсь,
Когда к печали или к солнцу обращаюсь.
Только неудачники имеют право на блюз
Почему-то не хочу говорить
Потому что он «ни за чем»,
А я из тех, кто имеет право на блюз.
Припев: Только неудачники
Я выпью и к стене прислонюсь,
Припев: Только неудачники
Ушел по дороге из бриллиантов
Припев: А я имею честь написать
Припев: Только неудачники
Вот возьму и ещё раз влюблюсь
В очень странного человека.
Как всегда, его не добьюсь,
Потому что я рождена петь блюз.
Припев: Только неудачники
За пределом собственного удивления