«Мой путь, моя судьба...» Часть девятая

Башкирский государственный

театр оперы и балета

(1956 – 1976)

Вопреки совету Рудольфа Нуреева не возвращаться в Уфу, не имея диплома об окончании ЛГХУ, что ограничивало мои возможности для поступления в другие театры, я прибыл с направлением на работу в БГТОиБ.

Отсчет истории национального башкирского балета начинается в декабре 1938 года, когда оперная студия, существовавшая до этого шесть лет, была преобразована в Башкирский театр оперы и балета.

Красивый краснокирпичный Аксаковский дом, построенный до революции на пожертвования горожан, театр после войны делил здание с Башоблсовпрофом. Условия работы были стесненными. На сцене, кроме опер и балетов, проходили спектакли Башкирской драмы. В подвале размещался кукольный театр и различные учреждения народного творчества. К 450-летнему юбилею вхождения Башкирии в состав России в зрительном зале смонтировали хрустальную люстру, вдоль балконов установили канделябры. Тогда же в городе была взорвана и снесена часовня, в которой содержался плененный Салават Юлаев, так как она «мешала» постройке столь необходимого для города моста через реку Белую.

Когда мы вернулись из Ленинграда, труппа находилась на летних гастролях по «малым» городам Подмосковья. Нас, свежеиспеченных выпускников, на летние месяцы по путевкам от профсоюза отправили в Дома отдыха Бирска, Уфы и Стерлитамака.

В уфимском доме отдыха к нам присоединился Рудольф Нуреев, прибывший из Ленинграда на летние каникулы. Он сообщил, что большой группе артистов БГТОиБ присвоены почетные звания. Зайтуна Насретдинова стала народной артисткой СССР, званий народных артистов РСФСР были удостоены Халяф Сафиуллин, Гузель Сулейманова, званий заслуженных артистов РСФСР – Тамара Худайбердина, Фаузи Саттаров, а также не имеющие к тому времени никаких регалий Набиля Валитова и Майя Тагирова.

Присвоение высоких званий танцовщикам было частью государственной политики, направленной на становление и развитие национальных музыкальных театров. В союзных республиках званий народных артистов СССР были удостоены Г. Алмасзаде (Азербайджан), Б. Бейшеналиева (Киргизия), в автономных – 3. Насретдинова (Башкирия) и Л. Сахьянова (Бурят-Монгольская АССР).

Рудольф не преминул поздравить нас со вступлением в «звездную» труппу Башкирского балета. Вскоре он покинул нас – ему предстояла работа с педагогом А. И. Пушкиным над классическими раз бе беих из балетов «Корсар» и «Эсмеральда».

В августе шефство над нашей группой выпускников ЛГХУ взял Файзи Адгамович Гаскаров, и мы в помещении Башгосфилармонии приступили к работе над концертной программой. В начале сезона мы выступили перед руководством оперного театра и членами правительства республики. В первом отделении концерта показали балет «Шопениана», где «7-й вальс» и «Мазурку» исполнила Венера Галимова, «Прелюд» – Фердаус Нафикова, «11-й вальс» Венера Туляшова, а партию Юноши – Ваш покорный слуга.

Во втором отделении шли фрагменты из балетов: Нафикова показалась в «Лебедином озере», Эмма Тимиргазина в «Дон Кихоте», ее партнером также был я. Кроме того, показали характерные номера: испанский танец из балета «Лебединое озеро», венгерский танец «Пантозоо» и удмуртский танец в постановке Гаскарова.

Балетной труппе театра для занятий была отведена небольшая комната 4х12 м, с одним узким зеркалом-трюмо. Нас сразу предупредили, что оно установлено персонально для народной артистки СССР 3. А. Насретдиновой. Во время очередного ремонта театра трюмо подлежало списанию и уничтожению. Ветераны балетной труппы, в том числе концертмейстер Ирина Воронина, рассказывали, что перед этим зеркалом кривлялся, строил рожицы и пытался примерить на себя увиденные у солистов балета па молодой Рудольф Нуреев. Позже это трюмо было установлено на проходной, в комнате, где оставляли пальто и куртки. Артисты, прежде чем покинуть театр, смотрелись в него, поправляя свою одежду, прически. Зеркало сохранилось и ждет своего часа занять место в театральном музее.

Между мной и Файзи Гаскаровым возникли дружеские отношения, продолжавшиеся всю жизнь, это была дружба между молодым перспективным танцовщиком и опытным, умудренным годами хореографом.

Мы жили по соседству и часто прогуливались по тихим уфимским улицам. Гаскаров рассказывал о своей учебе в Ленинградском хореографическом техникуме, об участии в выпускном спектакле «Андалузская свадьба» в постановке Нины Анисимовой, вспоминал работу в качестве танцовщика и ассистента Игоря Александровича Моисеева в ансамбле народного танца Союза ССР.

В ансамбле у Моисеева Гаскаров осуществил постановку башкирского танца «Семь девушек». Не без труда ему удалось создать первый профессиональный ансамбль. При содействии Н. К. Крупской, вдовы В. И. Ленина, Гаскаров произвел набор и отправил на учебу в Ленинград первую группу детей из Башкирии. Им предстояло стать родоначальниками башкирской балетной труппы.

У Гаскарова было тяжелое детство, он никогда не носил теплого белья. Однажды в морозный день, обнажив ногу, Файзи Адгамович продемонстрировал голые икры: «Я закаленный». Гаскаров в совершенстве освоил основные принципы и методику преподавания классического танца. Он доходчиво объяснял суть исполнения того или иного раз. Расчленял их на составные части и анализировал их особенности, подчеркивал важность того или иного элемента, учил, как начать, исполнить и закончить движение.

Мне посчастливилось наблюдать рождение танца «Проказницы». Гаскаров группе артистов рассказал сюжет и замысел танца. За роялем на сцене сидел А. Ключарев и наигрывал мелодию, стоявшие баянисты – В. Масленников, А. Султанов, Ю. Осипов, Р. Фасхутдинов, подхватывали и развивали тему.

Гаскаров, весь взмокший, откидывая редкие волосы со лба и прищелкивая пальцами, демонстрировал движения артисту А. Фахрутдинову, при этом просил его импровизировать, и удачно найденное движение закреплялось в танце. С широкой хитрой улыбкой, с самоваром на голове, возникала красавица Фая Гареева. В порыве общего вдохновения – музыкантов, танцовщиков – рождалось гаскаровское чудо.

Ансамбль танцовщиков состоял из ярких индивидуальностей. Высокий статный Хисбулла Зубайдуллин создал убедительный образ героя Отечественной войны 1812 года в танце «Северные амуры». В танце «Дружба» зритель любовался его парой с Равилей Хазиевой – Зубайдуллин нежно оберегал девушку, птицей кружась вокруг нее. В этом номере раскрывалась чистая любовь юноши и девушки.

Большой популярностью у зрителя пользовался танец «Три брата», где были представлены образы молодого жизнерадостного джигита (Анвар Фахрутдинов), важного, степенного зрелого мужчины (Мухамет Идрисов) и умудренного годами старика (Закир Исмагилов). Старший с хитрецой и иронией поглядывал за проделками младших братьев, а затем сам начинал выделывать ногами «кренделя», неизвестные молодым. Все последующие исполнители так и не смогли достигнуть уровня первого состава в силу того, что Гаскарову удалось в танце выявить индивидуальный характер каждого артиста.

Более всего талант Гаскарова проявился в постановке массовых танцев «Зарифа» и «Гульназира», которые продолжают оставаться визитной карточкой ансамбля.

В «Зарифе» ощутим аромат глубокой старины, когда башкирские целомудренные девушки не смели взглянуть в глаза юношей, прикрывая личико платочком или ладошкой. Джигиты же, демонстрируя удаль и мужество, с уважением и нежностью относились к своим избранницам. «Гульназира» приближена к современным веяниям. В общении юношей и девушек создавалась атмосфера радости жизни, здесь находилось место и лукавому женскому кокетству и подтруниванию над партнером. По танцам Гаскарова можно изучать жизненный уклад башкирского народа в его трудовые будни и праздничные дни.

Когда я вернулся в Уфу с выданным в конце концов дипломом об окончании ЛГХУ, в кабинете директора оперного театра Лаврова я застал Гаскарова, они о чем-то горячо спорили. До моего слуха донеслась последняя фраза Лаврова: «Обжегшись на молоке, дуешь на воду». Оказалось, речь шла о просьбе Файзи Адгамовича отпустить Бикчурина в его коллектив. Тут же было заключено пари: Гаскаров был уверен, что ему удастся уговорить меня уйти из театра. У Лаврова отсутствовала одна рука, и поэтому я был удостоен чести разбить сплетенные руки спорщиков. Лавров сообщил, что они с Гаскаровым решили направить меня в Москву для участия во Всесоюзном смотре молодых артистов балета. Рано утром, во внеурочное время, в зале Башгосфилармонии Гаскаров отрепетировал со мной два танца: классическую вариацию Али-Батыра из балета «Шурале» и сочиненный им танец с кнутом «Песнь табунщика». На смотре в Москве я повстречал молодых артистов, вскоре выдвинувшихся в своих театрах на ведущее положение солистов, среди них были: Рудольф Нуреев, Юрий Соловьев, Лев Асауляк из Перми, Ревдар Садыков из Казани.

Много позже, уже работая в профсоюзных органах, будучи в командировке в Абзелиловском районе, я встретил Гаскарова. Он сообщил печальную новость: его изгнали из Ансамбля народного танца. Файзи Адгамович негодовал: «Они растоптали все мое творчество, обвинили в авторитарном руководстве. И это те, кому я дал путевку в профессиональное танцевальное искусство! Особенно преуспел в этом твой одноклассник Ильдус Хабиров, заявивший, что, я, мол, стар и не способен создать что-либо новое». А между тем именно благодаря Гаскарову И. X. Хабиров вместе с партнершей М. А. Тагировой смог выехать в свою первую зарубежную поездку в Индию.

Горько было сознавать, что Файзи Адгамович не услышал в свою защиту голосов народных артистов СССР и РСФСР, в судьбах которых он сыграл не последнюю роль. Отстраненный от работы в коллективе, который сам когда-то основал, он всю свою энергию направил на создание нового, ныне одного из лучших в Башкирии, Абзелиловского ансамбля народного танца.

В последние годы жизни Гаскаров, всеми покинутый, лишенный живого общения, страдал от одиночества. Вечерами он звонил мне и просил прийти. Он уже плохо видел, передвигался по комнате на ощупь, вдоль стен. Но дух творчества в нем не был сломлен. В архивах он разыскал сведения о том, что в войне с французами 1812 года принимала участие башкирская женщина, вышедшая замуж за русского. Эта история вдохновила Гаскарова, и он увлеченно читал мне сочиненное им либретто будущего балета. Часто высказывал недовольство творческим состоянием Башкирского ансамбля народного танца, выдвигал фантастические идеи: направить меня в Москву, на стажировку к Игорю Моисееву, чтобы я затем продолжил в ансамбле его дело. На вопрос, почему же он раньше не подумал озаботиться о преемнике, Гаскаров отвечал, что в коллектив он набирал талантливых, но самодеятельных танцовщиков, без базового профессионального образования, а это было препятствием для направления на учебу или стажировку.

С негодованием отзывался Гаскаров о вновь поставленном танце на подносе, объясняя, что поднос, на который ставили кипящий самовар, был самым обожаемым, буквально святым предметом у башкир, и танцевать на нем посчитали бы кощунством.

С обидой вспоминал он о запрете исполнения башкирского танца «Весенний поток»: в адрес Башкирского обкома партии от зрителя из Средней Азии поступило письмо, полное негодования тем, что, оказывается, в Башкирии люди, не имея кожаной обуви, до сих пор ходят в лаптях. Дело в том, что по сюжету танца ранней весной сельские девушки и парни, обходя непролазную грязь в лаптях, пробирались на высохшие пригорки с ранней зеленью, там переобувались в принесенную с собой красивую обувь и предавались веселью. Обком запретил исполнять этот номер в концертах...

Продолжение следует…