Дневник ИХТИКА. Часть двадцать третья

03 мая 2003 г.

Второй день не могу перестать думать об одной истории. Случились печальные события, потрясшие меня до глубины души.

Подруга моей сестры, которой тоже 23 года. Её я совсем не знал, но помню по школе. Смуглая башкирская красавица, отличница. Три дня назад на трассе Уфа-Челябинск в автомобильной катастрофе погиб её муж. Говорили, что вдвоём они напоминали сущих детей. Приехав с их свадьбы год назад, сестра с завистью рассказывала мне о них, что они как будто специально были созданы друг для друга.

За всё время она ни разу не заплакала. Когда их привезли на место аварии, глаза не слушались её, были как будто чужие, всё время словно бы старались зацепиться за окружающие неподвижные предметы. Слабо моросил дождь. Она, с отсутствующим и потерянным видом, долго и неотрывно смотрела на запёкшиеся следы крови, оставшиеся на искорёженном кузове десятки на обочине дороги. Маленькая родинка в уголке губ, которую он так любил; глупые американские фильмы, которые всегда смотрели в обнимку; слабая утренняя рука, гладящая подушечкой пальца скат спящей щеки и шевелящая пряди волос. Потом, заметив, как мать внимательно следит за ней и уже шагнула в её сторону, собираясь, видимо, увезти её отсюда, она с какой-то фатальной уверенностью чуть слышно прошептала: "Я без тебя жить не буду". Только молодой сержант ГАИ, стоявший рядом и не расслышавший её, вопросительно повернул козырёк своей фуражки в её сторону. Ему хочется подойти и сказать ей, что водитель ВАЗа не был виноват в столкновении, но сержант остаётся на своём месте. В морге тишина и холод, слабо подрагивает электрический свет. Она отказалась ехать туда.

Имя Лейсан – означает весенний дождь; в тот вечер тоже шёл слабый дождь. Говорят, лебеди любят, когда на озере дождь. Если мы откроем её ящик в письменном столе, там мы найдём её любимую вещь, стеклянную гусеничку, которую он подарил ей когда-то случайно.

Так как наши родители были знакомы, я слышал, что её отец известный в нашей республике поэт, и что в последнее время он много пил.

Квартира родителей на девятом этаже, её бывшая комната. Им не нравилось, что он приходит к ней так поздно. Они уже, обсуждая свои общие планы на будущее, пугались такой своей смелости. Привычный рисунок обоев на стене. "Не заходите туда, пусть выплачется" – строго говорит её мать домашним. "Странно, прошло уже два часа", – думает она, очнувшись и взглянув на большие настенные часы. Потом с каким-то неестественным спокойствием встаёт, медленно обводит комнату глазами и идёт к окну. Отдёрнув штору, она тут же взглядывает в сторону двери, смотрит на неё некоторое время, потом раздвигает занавески до конца. Схватившись за ручку оконного замка, она замирает, смотря в далёкие сверкающие огоньки в черноте города. В памяти на миг появляется картинка, где они с её маленькой сестрёнкой намазывают кефиром и хозяйственным мылом полоски бумаги. Но окно оказывается незапечатанным, и она с неожиданной даже для себя лёгкостью открывает и внешнюю раму. Нюх улавливает запах жареной картошки, видимо, идущий из чьей-то соседней кухни. Среди какого-то непонятного шума, резко усилившимся в её ушах, она различает позади себя отчётливый звук открывающейся в комнате двери. Сразу же откуда-то перед ней появляется его родное лицо, доброе и чуть улыбающееся; оно как всегда любовно смотрит на неё и, выглядывая из-за какой-то стены, покручивая указательным пальцем возле своего носа, заговорщицки так говорит: "Янбечка-узбечка, әйзә сай эсеп алайыҡ*?" Она убирает с косяка руки.

* Пошли, чай попьём? (пер. с башкирск.)

09 мая 2003 г.

Он, сонный, сидит, печатает какой-то текст на своём компьютере. Время – полночь. Неожиданно: телефонный звонок надежды, радостно снимая трубку, её он не узнает, потому что все девушки в мире слиты для него во что-то одно целое. Говорит ему приезжай, ну приезжай, поймай таксомотор, крутящий момент. Я тут одна так сильно скучаю, ты просто приезжай и всё, а? Он говорит с ней нарочито медленно и будто успокаивает. А она: (вздох) ну, ну-у... (выдох). А может лучше ты ко мне? Ты сразу найдёшь мой дом – на нём огромная вывеска: "Оформление праздников воздушными шарами" и два клоуна ещё там нарисованы. Но вот он натягивает на свои ноги ещё мокрые после стирки носки – неприятное ощущение. На улице дождь, но тепло и хорошо. Смотрит на стекающие по стеклу капельки. Ёжась, набирает из уличного телефонного автомата её номер – занято; тогда он набирает длинный номер её мобильного телефона, там привычный скрип и трескучие помехи. Луноход один, я – луноход два, вызываю базу, как слышно, Хьюстон, приём? "Привет, это я" – говорит он. "Алло, кто это?" – различает он ответ. После этого он говорит туда о том, что на улице дождь то идёт, то не идёт. "Ну и что?" – слышится ему раздражённый голос сквозь шум проезжающих мимо автомобилей. В нём вдруг промелькает догадка, что он просто ошибся номером и поэтому с ним так разговаривают. Тогда он спрашивает у скрипа, как его зовут. "Что?" – опять слышится недовольный голос в ответ. "Просто скажи, как тебя зовут, разве тебе трудно?" – громко говорит он. Это замечает какой-то спешащий прохожий и удивлённо оглядывает меня, согнувшегося под тяжестью этого разговора. Он внимательно прислушивается, но кроме скрипа ничего не слышно, несколько секунд и – короткие гудки. Раньше он тихо и медленно повесил бы трубку, аккуратно высунул карточку из таксофона и задумчиво побрёл. Но теперь он резким злым движением бросает трубку на рычаг, выругивается при этом по-английски, сплёвывает много раз и быстро идёт по дороге, смотря по сторонам, будто что-то ища.

Сможет ли он забыть об этом эпизоде, когда будет рядом с ней? Постарается. Почти час он гладит её спящую руку. Ближе к утру она начинает целовать его всего, ему становится от этого не по себе. "Будто в последний раз" – думает он. Представляется чёрно-белое кино столетней давности с опрокинутым буфетом, с разбросанными по полу какими-то истоптанными бумагами, кажется, нотами; с шинелями и стаканами водки; паровозом, увозящим неуверенных прыщавых мальчишек на фронт. Слышится какой-то военный марш, кажется, "Прощание славянки".

«И нежно, с безысходною тоской, она ловила тонкою рукой его большие руки – было поздно... и, задыхаясь, думала она: Наверно, в день, когда идёт война, такой же он загадочно-негрозный».

У меня дома есть старик кактус-великан, который достался мне в наследство от бабушки. Мама говорит, что, когда она была маленькой, он уже тогда был. Помню, как в детстве мне нравилось прикасаться к его иглам. Он иногда порождает маленьких кактусят, которые легко отделяются, и я пересаживаю их в малюсенькие горшочки с песком. Разные девушки приходят и уходят из моей жизни, на память о себе я дарю им одного кактусёнка...

Иногда, в бессонные ночи, перед каким-нибудь особенным судьбоносным жизненным событием, когда почему-то кажется, что эта ночь последняя у тебя, все мои девочки, девушки и женщины приходят ко мне, и, расположившись внутри моих глаз, они показывают мне фильмы с их участием. Я замечаю, что все режиссёры на этом кинофестивале как-то тенденциозны и чересчур гротескно акцентируют внимание зрителя на самых неприятных моментах сюжета. Как бы мне хотелось собрать вас всех в одном уютном доме и познакомить между собой, но так не бывает на свете.

13.05.2003

Беззаботная, она пришла после школы ко мне в гости. Маленькая ступня в огромных папиных тапках. Капроновые чулки, пахнущие стиральным порошком; бюстгальтер со стальными поскрипывающими прутьями внутри; сухая тыльная сторона ладони, так приятно скользящая по её белой девственной коже. Чайник, как всегда забытый кипеть на газу, превративший кухню в баню.

Однажды, говорит, пришла как обычно утром в школу, в раздевалке расстегнула шубу и поняла, что забыла надеть юбку. Пошла и отпросилась у учительницы домой.

Погода солнечная и тоже как будто приглашает к беззаботности. Довольные, вдвоём идём по улице, оба одновременно обращаем внимание на трёх бабушек и одного дедушку, сидящих на скамейке двора. Остановились мы на них оттого, что их лица были как-то неестественно безразличны, хотя у одной бабули на лице изображалось некоторое недовольство. Мы переглянулись, и как-то странно стало нам обоим: это радостное настроение молодой нашей жизни, играющей... и эти старые невзрачные люди. Первый же удобный повод сменить тему – девочка, осторожно ведущая на поводке маленького обаятельного щеночка. Моя школьница лукаво поведывает мне о том, как этот щенок возился к ветеринарам на прививки для того, чтобы можно было его целовать в мордочку сколько хочется.

Современный технический прогресс позволяет купить у кондитерской фабрики двухсотграммовый кулёчек конфет, то есть карамелек, прозрачных и как бы стеклянных. Понимаете, юноша или девушка, покупающие карамель на вес, не могут быть не добрыми. Пойти с ними тут же в лес, там лечь на траву с неутомимыми исследователями муравьями. Ты расскажешь мне про свою допотопную черепаху, холодную, которую ты так любишь порой класть на свой горячий живот.

Уже нет никого из взрослых, кто бы ругал меня за то, что я поднимаю с земли грязных и блохастых кошек и разговариваю с ними. А ещё недавно я видел на улице девушку, у которой на плече сидел котёнок, выглядящий как клок шерсти, сибирский какой-нибудь, наверное, то есть персидский, конечно.

Задумчивые, и каждый как бы сам по себе, сидим на спинке скамейки. Молчим уже долго. Пепел падает на её полусапожки. Ты перестала качать ногой, я внимательно слежу за торопливыми продвижениями муравья на асфальте, камешки гравия для него, должно быть, огромны. И вспоминаю, как сам когда-то лазил в Турции по большущим мраморным плитам древнего города Эфеса, куда уехал Демокрит на ослике от своей сварливой жены. Вздохнув, начинает, как с горя села в первый попавшийся поезд и увёз он её в город Челябинск. И везде там, почему-то, девушки беременные.

Я вспоминаю: трактую ей её же жесты предельной давности, в которых она, к моему удивлению, легко узнаёт себя; даже пытаюсь изображать, выходит смешно, но она ужасно смущается, не успев, кажется, удивиться. При этом выражение её лица становится таким, какое я никогда раньше не замечал у неё. Мне приятно наблюдать за ней в такие минуты. "Смотри-ка, какая у тебя память, ты так всё замечаешь, от тебя ничего не утаить, проницательный..." – с некоторой боязливостью в голосе говорит мне она. Иногда мне даже кажется, что именно за такую мою способность она и любит меня больше всего, вернее не меня, конечно, а своё прошлое, наше...

Уже я обнаруживаю себя, пинающим резиновые воздушные шарики в её ли комнате общежития, пока она накрывает на стол. Странно, никогда не подозревал, что молодые учительницы живут в таких местах. Кошки, как крысы, тут жмутся к стенам в узких коридорах и поглядывают на тебя враждебно и озлобленно. Девицы здесь все узкоглазые, низкорослые и толстозадые, а парни все на одно новобранско-солдатское лицо. У нас это называют зауральский колорит. (Да, узкие глаза на севере из-за бесконечных белоснежных снегов, а в Азии – из-за песчаных бурь. Низкий рост и ноги как будто на бочке сидит – т. к. ноги у кочевников атрофированы, т. к. вся жизнь проходила на лошади). Такой народец любит рассуждать, например, о том, будет ли дождь сегодня или пройдёт стороной? Все ходят исключительно в вьетнамо-китайских кислотно-разноцветных тапочках. Повсюду слышен говор башкирский: "А нима Өфө, беҙҙа лә андый нәмә бар, йыффанамать" («А что Уфа, у нас, твою мать, тоже есть такая хрень»). Башкиры никак не могут перебраться в эти малые, средние и крупные города, отсюда и их провинциальные комплексы, усугубляемые вечными жилищными проблемами. В песнях часто встречаются примерно такие слова: «Таралдык бөтөн яҡҡа атай йортонан» – типа, разбрелись дети кто-куда из отцовского дома.

(Лексика, синтаксис и орфография авторские).

Искандер ШАКИРОВ

Продолжение следует…