Дневник ИХТИКА. Часть девятнадцатая

03 марта 2003 г.

Это я, маленький мальчик, когда-то, давным-давно, в детстве. Мама ведет меня за руку по оживлённой улице в парикмахерскую стричь меня. Она останавливается, заметив что-то на моём лице, приседает около и, смочив своими губами уголок платочка, стирает с меня это. Я морщусь, мне неприятно это трение и этот запах. И страшно после моей тихой комнаты быть в этой городской кутерьме. Для меня непостижимо, как мама смело садится в разные автобусы и троллейбусы, и мы едем. А вдруг мы случайно сядем не на тот маршрут, и он нас увезёт неизвестно куда, это так ужасно! В транспорте меня иногда принимают за девочку. Это, наверное, из-за того, что на мне кроличья шапка сестры. Если упираешься головой о стекло, ею можно издавать скрипучие звуки.

Когда мы переходим дорогу, мама крепко держит меня за руку. Я беспокоюсь: если будет машина, мама оцепенеет как вкопанная или начнет метаться и меня не отпустит, а так хотя бы я мог бы спастись.

Вот мы заходим в странно пахнущее мужское отделение. Парикмахерша ласково говорит мне, чтобы я не боялся, что моя мама сидит рядом: вон она. "Добрая", – думаю я. Потом она накрывает меня какой-то клеёнкой, чтоб волосы не сыпались на одежду и мне тут же начинает хотеться где-нибудь почесаться, но я не смею шелохнуться и поэтому терплю. Смущённый и сутулый, опустивший глаза ниц. Но вот добрые мягкие руки прикасаются к моей голове и шевелят на ней волосы, но на самом деле это они незаметно гладят меня.

Мне хочется кашлянуть, но я терплю, не шелохнувшись. Наконец я осторожно поднимаю глаза на большое зеркало напротив меня, чтобы увидеть её и вижу радостное и улыбающееся мне лицо, отчего я ещё больше смущаюсь, прячу зеркальный взгляд и ухожу в себя.

А когда она случайно коснулась моего уха, её ударило от меня током так, что она даже отдёрнула свою руку. Теперь, если бы наши взгляды встретились, я бы тоже просто разулыбался, быть может, вспомнив, как в школе ёрзали на стульях, а потом дотрагивались ногтями до болтов, скрепляющих стул... и были электрические искры.

Она в фартуке ходит вокруг меня, наклоняется ко мне, задевая моё плечо своей мягкой и в то же время упругой грудью. Иногда, когда она поднимает руку, чтобы, помахивая феном, сдуть с моей головы накопившиеся от стрижки волосинки, видны ее подмышки и это еще больше волнительно. Под клеёнкой я тереблю пальцами в тех местах, где лежат состриженные волосы. Всё время, пока она сосредоточенно стрижёт меня, я рассматриваю какую-то огромную фотографию на стене с моделью-парнем, у которого зелёные глаза и длиннющая чёлка, закрывающая почти половину его лица. Вижу лохматого спящего котёнка на одном из стульев.

Слезая с сиденья (меня маленького сажали на доску, которую ставили на подлокотники кресла), осторожно переступаю через клочья собственных состриженных волос. Когда мы уходим, мама шепчет мне, чтобы я сказал тёте "спасибо" и "до свидания", и я, задыхаясь от смущения, проговариваю это, уставившись на её маленькие туфли. Она говорит мне, чтобы я обязательно приходил ещё. Я, конечно, приду, но только уже через 10 лет, и её я там, конечно, не найду. Уходя, мы проходим мимо толстых-претолстых женщин с бигудями на их неприятных мокрых волосах. Во время обеда моя парикмахерша сбегает в зоомагазин, чтобы купить там дорогущий специальный шампунь для кошек отмывать спящее на стуле грязное животное.

А этот старый пердун заказывает стрижку с мытьем головы и ей приходится ему ее мыть, трогать пальцами у него за ушами. Он, откинувшись в кресле, наслаждается прикосновениями твоих нежных рук – ведь они не умеют иначе.

Я вырос, стал вполне самостоятельным, хожу в парикмахерские один и за свои деньги. Очередей, как раньше, нет. Прежде чем зайти, хоть дверь распахнута и всё видать, я всё равно постучусь легонько.

И приезжаю на своем белоснежном внедорожнике в ту часть города, где когда-то жил, таким же солнечным днем. Взгляд липко зацепляется за нехитрые предметы волосяных дел мастера: расчески, лежащий фен, жидкости для укладки волос, заряжающийся потертый смартфончик, лягушка под золото из китайского магазина, которая вроде как притягивает деньги. Клонит в сон как моего маленького сына, когда он в своем детском кресле хочет следить за миром за окном, но глаза останавливаются в одной точке, и приходит, наконец, оно – то смутное чувство грусти, как будто кого-то не хватает, того, кто всегда рядом, с кем приходишь и кто тебя всегда ждёт.

Я взял с собой на стрижку свою девушку, чтобы она меня также подождала, но...

Каким-то безразличным утром сижу нешевелящимся истуканом в мужском зале и вслушиваюсь в звуки телевизора, что стоит где-то там и мне не видим. Персонажи мультфильма наперебой тараторят ну совершенно что-то несусветное. Мне хочется повернуться и хоть на секундочку увидеть картинку на экране, но я сдерживаюсь и приступаю представлять себе тех тётенек, которые озвучивали этот зарубежный мультик детскими голосами, и эту их студию, и как они кривляются перед микрофоном, какие корчат рожи, чтобы правдоподобнее получалось, как всплёскивает руками лисичка и сопит ёжик. И вдруг начинаю чувствовать себя каким-то почему-то зеком-рецидивистом.

Слышу, как на заднем фоне администратор салона по телефону записывает клиентов и всё время повторяет одну и ту же фразу: «Как вам будет удобно, конечно, как вам будет удобно». Я думаю: бывали дни, когда я днями напролёт спал, и мне так было удобно расточительствовать время.

Парикмахерша уж больно коротко берет, но я не паникую, сижу себе, думаю, почему бы и нет, что-то новое, вдруг так станет лучше жить... От электрической машинки по мне начинают ходить волны мурашек. В зеркале – ассиметрия моего лица: немного кривой рот, глаза, кажется, один выше, другой ниже, уши. Аристотель говорит, что это признак талантливости человека.

Некрасивая женщина – мастер-универсал – неприятным тоном спрашивает меня: "Чего вздыхаешь, не спал, что ли? Подыми голову-то, надо всегда держать себя гордо, а ты... Что там на полу, деньги увидел, что ли?" Мне противны прикосновения её холодных жёстких пальцев, от чего по всему телу пробегает дрожь. Её глупые разговоры с другими, такими же как она, парикмахершами, которые просят кого-нибудь переключить передачу. Но всем лень.

– Виски прямые или косые?.. Так оставить или нет? – не смотря на меня, недовольно спрашивает она.

И через много-много лет я опять вспомню этого универсала, когда одна из многих, в очередном сюжете мне скажет: "Кто же в салат с огурцами и помидорами добавляет зелёный горошек, тем более консервированную рыбу?!" И, намеренно не смотря на меня, покрутит пальцем у своего виска.

Совершенно опустошённый, бреду домой, не замечая холодного ветра в незастёгнутый ворот. Переходя дорогу, как-то автоматически слышу у себя в голове оглушительный рёв автомобильного клаксона, останавливаюсь. В каких-то сантиметрах от моего бедра появляется грязный капот иномарки, её окно медленно опускается и оттуда вылезает почти половина верхней части толстого тела, которая кричит и, кажется, на меня: "Тебе чего, жить надоело, что ли, мудило, смотри куда идёшь-то, придурок!" Я спокойно обхожу машину и иду себе дальше.

И вот снова я – опять мальчишка, летом, в деревне. Я сижу на нагретых солнцем и пахнущих мазутом железнодорожных шпалах и жду хлебный поезд. Внимательно наблюдаю за каким-то зверьком, который тоже залез на полотно: то ли суслик, то ли кто. Жарко и стрёкот кузнечиков. Вот подходит поезд, с последнего вагона его спешно сбрасывают станционной продавщице хлеб в мешках и поезд, даже не останавливаясь полностью, уже снова начинает набирать ход. Повесив пакет со свежим белым райцентрским хлебом на руль своего велосипеда, я мчусь обратно домой, по полям и лугам, мимо лесов и озёр. А когда нет велика я еду обратно в деревню вместе с магазинным дедушкой на телеге, погруженной буханками. Дедушка почему-то всегда чем-то пьяный и весёлый, он часто поглядывает на небо.

Вдруг я вижу вокруг себя зиму. Где это я иду и куда? И, как всегда, не помню дня недели и числа. Ах, да, ну-ну... На холодном подоконнике рядом с огромным кактусом сидит девочка и смотрит в заиндевелое окно, рядом сидит её большой серьёзный чёрный кот; он старый, намного старше своей хозяйки. Девочка внимательно смотрит на медленно идущего, понурив голову, юношу, который вдруг останавливается возле грузовика рядом со служебными дверьми магазина. Он поднимает голову и, немного подумав, подходит к грузовику, с которого разгружают штабеля хлеба в деревянных ящиках. Она замечает, что его глаза почему-то закрыты. "Какой странный, – думает она, – я такого в первый раз вижу".

"Что, вкусно пахнет?" – весело и одобрительно спрашивает старый и пьяный красноносый грузчик, заметив меня.

Потом девочка видит, как парень кивает грузчику и быстро сворачивает за угол.

"Нет, ещё не надоело", – думаю я про себя, вспоминая крикуна из иномарки, ускоряя шаг и тоже начиная слабо улыбаться, вспомнив, как свалился вместе со своим велосипедом и хлебом в ручей. И как мой деревенский приятель из детства со злого размаху (за что-то поругали дома) забрасывает с дороги в болотце свой велосипед; потом я тренируюсь в искусстве успокоения человека, и мы, довольные дружбой, снимаем всякие водоросли с его велика...

Позвонить, приехать, остаться и попросить, что ли, как раньше, маму постричь мне ногти на правой руке и почистить в ушах ваткой на спичке?

04 марта 2003 г.

Он изучал российские маразмы и был

по-своему привязан к ним, как праздный

Гуляка, но вдыхающий миазмы

родных болот не может не упасть.

(Елена Фанайлова)

Отечествоведение.

"Дана нам красота невиданная и богатство неслыханное. Это – Россия, её прошлое – изумительно, её будущее – невообразимо".

Россия – это страна, где каждый пишет на себя характеристики. Чем и я занимаюсь в последнее время. Своим товарищам по учёбе я тоже делаю копии, подставляя вместо своей фамилии их. Причём те, которые читают этот листок с удивительным единодушием выказывают недовольство тем, что слишком уж как-то эмоционально представлены их личные качества, а надо бы суше, как-то поофициальнее. Почему не найдётся ни одного влиятельного человека, который бы отменил этот маразм. Хотя, с другой стороны, есть возможность попробовать на вкус "советской жизни", это полезно в малых дозах. Профессора со старыми советскими, туго набитыми бумагами кожаными портфелями у нас ездят в трамваях.

Холодная страна, где тёплые люди уже в мальчишеском возрасте устают колоть вечный лёд. Чёрный бутер, белый снег, жизнь кончается во сне.

Уфа – город одиночества. Это город неработающих или вовсе разбитых уличных телефонных автоматов. В домах этого города есть раскуроченные почтовые ящики. Большинство городских голубей живут недолго, калеками с вечно отмороженными лапками. Если долго быть с ними, то можно заметить, как они говорят друг другу: "Умру, умру".

Зимой ещё перед входом в приличные, уважающие себя магазинчики всегда висит табличка: "Осторожно, у нас скользкие ступеньки"... "Пешеход, внимание! Перейди на другую сторону тротуара – опасность схождения льда и падения сосулек с крыш". Мужички на улицах жгут гаражные замки, чтобы отпереть двери. А если воздушные шары, оставшиеся с какого-нибудь праздника, высыпать в подъезд, их никто не успеет даже увидеть, потому что от мороза они все сразу перелопаются.

Там несть числа озлобленным, упрямым и глупым вахтёрам и техничкам, хорошо усвоившим идею равноправия людей.

Даже рекламные плакаты и вывески с дырами, чтоб не сдувало ветром – рваные паруса.

Учитесь, иностранцы! Почему в других-прочих империях этого нет?

И смотрела погоду в тех местах, в которых хотела бы побывать...

У меня даже есть список того, что можно поделать, когда всё надоело, ничего не хочется и неймётся. Например, можно чего-нибудь пописать в этот дневник, или тезисы в черновик диссертации, посканировать какую-нибудь ненаучную художественную книжку и послушать её через синтезатор речи; посмотреть заново какой-нибудь фильм или телик, послушать старую музыку; проверить почту, позвонить бабам, поиграть в компьютерные игрушки.

Я сижу и сканирую, то есть увековечиваю, не самый лучший учебник по истории античной философии. Между страничками иногда попадаются чьи-то реснички, волосики, крошки. Я давно понял, что онтология и теория познания является высшей ступенью иерархии, далее идет социальная философия, т. е. обществоведение, потом располагается восточный мистицизм, ниже – религии, не забыть художественную литературу, после – анекдоты и, наконец, пословицы и поговорки как форма простой народной мудрости, а под конец еще, возможно, песни.

Мама, пришедшая очень поздно с работы, незаметно подкрадывается сзади и кладёт мне на голову что-то холодное. Я делаю вид, что не заметил ничего, но потом, резко вскрикнув, хватаю предмет с головы и начинаю рассматривать его. Им оказывается маленькая молочная шоколадка под названием "Блаженство". Самарская шоколадная фабрика: Россия – щедрая душа. Я говорю "рахматунчик", что в переводе с башкирского означает примерно "спасибочки" и только тогда оборачиваюсь назад, но там уже никого нет.

(Лексика, синтаксис и орфография авторские).

Продолжение следует…