Солнце всходит и заходит. Часть девятнадцатая

Следует особо сказать об Аксенове, который казался нашему герою суперзвездой литературы (да он и был таким). Познакомились они как раз во время подготовки «МетрОполя».

Произошло это на квартире матери Василия Павловича, Евгении Гинзбург, на первом этаже писательского кооперативного дома. Сама Гинзбург за год до этого скончалась, и ее жилплощадь превратилась в штаб-квартиру подпольного альманаха. И не только его! Здесь на время поселился наш герой, покинув свой барачный Дмитров.

Первый раз наш герой появился в этой квартире в конце мая 1978 года. Запомнилось вот что. Аксенов в это время уже не пил, однако на столе у него стояла початая бутылка «Кампари», на которую гость (после вчерашнего!) жадно поглядывал, и Василий Павлович, уловив это, велел ему себя обслужить, достав из холодильника лёд. Сам-то Аксенов, отдав выпивке в молодости немалую дань, бросил пить еще в конце 60-х – после того, как советские танки вошли в Прагу. Тогда же он начал писать свой совершенно антисоветский роман «Ожог», который, кстати, и принес почитать нашему герою вскоре после знакомства (с условием рукопись из помещения не выносить). Единственное, что мог себе позволить Аксенов – это бокал сухого вина, иногда банку пива, но не более.

Наш герой, живо интересующийся и практикой, и сакральными смыслами русского пьянства, не мог обойти эту тему стороной. Однажды, когда они стали уже с Аксеновым друзьями, Евгений Попов его спросил: "Вася что такое запой?". «Мы тогда уже были на "ты". Он удивился, что это я его об этом спрашивал. А я пил много, но запоя у меня никогда не было. Я надеялся, что и не будет. И он мне рассказал, что запой – это когда утром открываешь глаза, тебя трясёт, ты пытаешься вспомнить, чем закончился вчерашний вечер. Потом еле-еле натягиваешь джинсы и спускаешься в кафе, там наливают стакан коньяку. Становится легче, поднимаешься назад, жаришь яичницу, работаешь часа 3-4, потом садишься в машину или в такси, едешь по делам на киностудию, в издательство. Потом обед в ЦДЛе с большим количеством водки. После продолжаешь делать дела, в том числе и интимные. После следует ужин, где напиваешься очень сильно. На следующий день всё повторяется, «и так месяцами». Василий Аксенов сумел с этого «соскочить». Правда, однажды чуть не сорвался, когда умерла его мать. Ему предложили на похоронах водки, но он не выпил, понимал, что снова запьет... Врач. Удержался. Начал заниматься бегом, йогой, стал джентльменом, каким все его знали до конца жизни. Подстриженные усы, прекрасная, дорогая и стильная одежда – что до отъезда в Америку, что после возвращения.

Во время работы над «МетрОполем» наш герой с Аксеновым сошлись близко, и остались друзьями навсегда.

При этом наш герой добавляет: «несмотря на близкие отношения, я никогда не был «шестёркой» у Аксёнова. Он никогда не просил что-то вынести, куда-то сходить, что-то сделать. А я видел и «шестёрок». Когда Андрей Вознесенский получил премию, он устроил в квартире «на Котельниках», которую ему дало государство, приём с пьянкой. Один художник начал себя плохо вести... «Шестерками» поэта были два поэта помоложе, Петр и Александр. Вознесенский скомандовал им, чтобы они убрали художника на лестницу, и они его потащили... В отношении меня и Аксенова такое представить невозможно. Кстати, там, на этом гулянии вышла комичная сцена. Сидел очень злой Ефремов с перевязанной рукой, к нему подсел Аксёнов и сказал: "Ну что, Олежек, правду говорят, что ты актёров бьёшь?", – и показал на руку. Ефремов взбеленился и начал сильно ругаться….»

В общем, как говорит наш герой: «Наверное, произошло чудо, что мой кумир стал старшим другом, товарищем и братом». Кстати, название альманаха придумано Аксеновым и обосновано им так: «Мечта бездомного – крыша над головой; отсюда и «МетрОполь», столичный шалаш над лучшим в мире метрополитеном. Авторы «МетрОполя» – независимые (друг от друга) литераторы. Единственное, что полностью объединяет их под крышей, – это сознание того, что только сам автор отвечает за свое произведение; право на такую ответственность представляется нам священным. Не исключено, что упрочение этого сознания принесет пользу всей нашей культуре».

Говорит Евгений Попов

 Ему понравились мои рассказы, и он спросил, почему я так мало дал их в альманах. Я залепетал, что как бы договорились о таком объеме, но тут же добавил несколько текстов (они были у меня с собой), и рассказов вышло ровно ТРИНАДЦАТЬ. Название моей подборки «ЧЕРТОВА ДЮЖИНА РАССКАЗОВ» принадлежит Аксенову. Он вообще был мастер давать название. «ВЗРОСЛАЯ ДОЧЬ МОЛОДОГО ЧЕЛОВЕКА» – это он придумал для Вити Славкина вместо первоначального и запрещенного цензурой «ДОЧЬ СТИЛЯГИ».

Узнав, что мне негде жить, он предложил мне поселиться в квартире покойной Евгении Семеновны. Там после ее смерти был ужасный бардак. Имелось пианино. Валялись книжки – очень много изданий Аксенова в соцстранах, книги, подаренные ей, с посвящениями. Вася с удовольствием процитировал мне из одной поэмы «Когда на сердце вдруг беда/ И усидеть не можешь дома/ За помощью идешь куда?/ Идешь к секретарю райкома». Аксенов пояснил, что эту книжку подарила его маме обожавшая ее поэтесса, муж которой и был этим самым «секретарем райкома». Действительно!

Требовать невозможного

 Было заведено нечто вроде амбарной книги, куда Аксенов, Попов и Ерофеев вписывали гипотетических участников «МетрОполя». Вписывали, рассматривали, иногда вычеркивали. То ли в шутку, то ли всерьез записывали и собранные «метрОпольцами» суммы на будущий «завтрак с шампанским» в честь выхода альманаха.

Вот список участников «МетрОполя», взятый нами из энциклопедии.

Аксёнов, Василий Павлович

Алешковский, Юз

Апдайк, Джон Хойер (аксеновский перевод отрывка из его романа «Переворот»)

Арканов, Аркадий Михайлович

Ахмадулина, Белла Ахатовна

Баткин, Леонид Михайлович

Битов, Андрей Георгиевич

Вахтин, Борис Борисович

Вознесенский, Андрей Андреевич

Высоцкий, Владимир Семёнович

Горенштейн, Фридрих Наумович

Ерофеев, Виктор Владимирович

Искандер, Фазиль Абдулович

Карабчиевский, Юрий Аркадьевич

Кожевников, Пётр Валерьевич

Кублановский, Юрий Михайлович

Липкин, Семён Израилевич

Лиснянская, Инна Львовна

Попов, Евгений Анатольевич

Ракитин, Василий Иванович

Рейн, Евгений Борисович

Розовский, Марк Григорьевич

Сапгир, Генрих Вениаминович

Тростников, Виктор Николаевич

Оформление альманаха – Давид Боровский, Борис Мессерер, Анатолий Брусиловский

Альманах был издан тиражом 12 экземпляров. Ну как то есть издан? На громадные ватманские листы были наклеены странички с машинописью стихов, прозы, драматургии. Плюс графика. Абсолютно ручная работа! Занимался ею непосредственно наш герой. Он вспоминает: «Работа была трудоемкая. Нужно было приклеивать к листам ватмана машинопись размером А-4. В ДВЕНАДЦАТИ ЭКЗЕМПЛЯРАХ! Это делал я и все приходящие. Вне зависимости от «чинов». В роли волонтеров выступали также мой земляк театральный художник Володя Боер и его жена Наташа, студентки Галя Смородина и Галя Крылова. Тогда я уже начал лысеть, на мне была рубаха навыпуск и матерчатый обруч на голове. И я все время КАТАЛ ЛИСТЫ. Семен Израилевич Липкин потом рассказывал мне, что принял меня за нанятого рабочего». В альманахе было 40 печатных листов , это значило, что из расчета двенадцати экземпляров, на ватман нужно было наклеить около двенадцати тысяч машинописных страниц!

Вокруг «МетрОполя» сошлись и официально признанные, но по-прежнему притесняемые цензурой писатели (Искандер, Вознесенский, Ахмадулина и другие). И новички (Петр Кожевников). И ветераны подполья вроде Юза Алешковского, в миру успешного детского писателя (кто ж не помнит «Кыш и Два портфеля»!), но на самом деле автора песен, которые знал весь народ – «Товарищ Сталин, вы большой ученый», «Окурочек»… Для Алешковского это была уникальная возможность увидеть себя напечатанным на Родине. Как и для Владимира Высоцкого, тоже «метрОпольца», и тоже абсолютно непризнанного в роли «нормального», публикуемого поэта. Высоцкий появлялся в штаб-квартире «Метрополя» с лихим вопросом: «Здесь печатают фальшивые деньги?» И ведь в чем-то был прав – разве что печатали не ФАЛЬШИВОЕ, а настоящее, литературу, которая в России поценнее любой валюты. Между прочим, Высоцкий написал о «Метрополе» веселую песню – увы, утраченную и, похоже, навсегда.

Да публикация была важна и для Евгения Рейна, у которого после многих лет работы в литературе не было ни единой выпущенной книжки… В конце концов, и Семен Липкин был известен исключительно как переводчик, несмотря на то, что писал стихи еще с довоенных времен и был очень высоко ценим, например, Анной Ахматовой.

Наконец, философско-культурологический раздел составили работы, ни при каких условиях не могущие быть опубликованы нигде больше. А работы художников! Давиду Боровскому принадлежит идея обложки альманаха “МетрОполь”, где бумага своим цветом напоминает надгробный мраморный камень, символизирующий “похороненные” рукописи, в нем содержащиеся. Кроме того, Боровский придумал, что каждый экземпляр альманаха должен быть помещен в холщовый мешок, обозначавший нечто вроде “наволочки Хлебникова”. Но, увы, не хватило времени осуществить этот замысел. Знаменитой стала эмблема альманаха – граммофоны, обращенные в разные стороны света – работы Бориса Мессерера.

Казалось невероятным, что все эти люди могут быть собраны в одном издании. Они были очень разными, и по писательскому опыту, и по эстетическим, и по политическим убеждениям. Объединяло всех одно – желание высказаться «неподцензурно». Сегодня наш герой именно такой разномастностью авторов и объясняет феномен альманаха: «он являлся, пожалуй, первым ПЛЮРАЛИСТСКИМ изданием. Авангардисты мирно сосуществовали рядом с традиционалистами, безбожники с неофитами, классики с литераторами всего лишь в те времена «широко известными в узких кругах». Был поэт, который струсил и забрал свою подборку из альманаха до выхода его, были литераторы, которые злобились, что не попали в «МетрОполь», Витю Славкина уговорил не участвовать Аксенов. И правильно, не видать бы тогда Виктору своих пьес в постановке гениального Анатолия Васильева».

Повторим, что невозможным казалось тогда, да и, кажется, теперь не только выступление «поверх барьеров» советской цензуры, но и объединение разных людей под одним флагом. Но «Будьте реалистами – требуйте невозможного!» – этот лозунг французских студентов 1968-го десять лет спустя стал негласным девизом русских писателей.

Вот еще об участниках альманаха от его соредактора.

Говорит Евгений Попов

 Белла Ахмадулина была для меня недосягаемой величиной, поэтому я ошалел, когда открыл дверь на звонок и передо мной стояла она.

– Здравствуйте, Белла Ахатовна, – сказал я.

– Здравствуйте, Евгений Анатольевич, – ответила она, удивив меня тем, что знает мое имя-отчество. И тут же добавила: «Давай лучше “на ты”». Жизнь, я чувствую, будет длинная…

Так и случилось. В 1981 году она была свидетельницей на нашей со Светланой свадьбе. Свидетельницей «со стороны жениха».

Таинственен был Битов. Он в это время тоже ушел от жены и жил неподалеку в квартире, которую ему уступила на время дочка Константина Симонова Саша. Он привел в альманах народного философа-неофита Виктора Тростникова, Юза Алешковского и поэта-прозаика Юрия Карабчиевского. Нынешнюю знаменитость Юрия Кублановского заочно рекомендовал Аксенову Иосиф Бродский, тогда они еще не поссорились. В те годы вальяжный ныне Кублановский, выступающий по телеящику с мудрыми речами, выглядел, как обыкновенный обтрепанный апрелевский хулиган. Когда у него в 1982 был обыск, даже следователь прокуратуры был поражен нищетой, царящей в доме. В «полуторке» на окраине Апрелевки проживали сам Кублановский с женой Ирой и грудным ребенком, мать Иры и ее отец, психохроник, а также великовозрастный брат Иры, поступивший работать на знаменитый Апрелевский завод грампластинок и в первый же вечер первого рабочего дня уличенный в краже этих грампластинок, которые он повез «толкать» в Москву на Кутузовский проспект близ Дома книги, где его и повязали. Кублановский рассказывал мне, что на следующий день в этой скромной квартире был обыск, но обыскивающих совершенно не интересовали валявшиеся на видных местах «Архипелаг ГУЛАГ», «Из-под глыб», «1984» и т. д. Они искали пластинки. А рукописи и книжки замели уже позже, когда обыскивали самого Кублановского, развинтили даже унитаз. Отец-психохроник вышел из спальни в кальсонах, так и простоял весь обыск, руки по швам. Вот тогда следователь и задал свой исторический вопрос: «Как вы тут все живете?».

А вот еще кадр, он же знаменитый писатель, драматург, сценарист Тарковского и А. Михалкова-Кончаловского Фридрих Горенштейн, который после своей смерти в Берлине в 2002 году на глазах и вполне заслуженно становится великим русским писателем второй половины ХХ века. Он писал на кристально чистом русском языке, а в быту производил впечатление хитрого и наивного дядюшки, вчера приехавшего из Бердичева. Говорил с чудовищным местечковым акцентом, рассказывал идиотские сальные анекдоты, страшно завидовал деньгам и положению в писательском сообществе Аксенова, Битова, Искандера, Ахмадулину именовал «эта девочка». Он собирался в эмиграцию и говорил мне: «Нет, если бы я жил хотя бы как этот Васька (имелся ввиду Аксенов Е.П.), я бы никогда отсюда не уехал». И действительно – у него, автора великолепных романов, повестей, рассказов, пьес в СССР был напечатан только один рассказ «Домик с башенкой» в журнале «Юность». Но этот рассказ знали тогда все. Он был эгоцентрик и эксцентрик. Ходил в «построенном» им ватном пальто, меховой воротник «шалью», что очевидно было мечтой его беспризорного детства сына «врага народа», однажды пришел на наше сборище в теплых подштанниках, не видя в этом ничего зазорного. Вдруг влюбился в некую рыжую девицу Инну, которую и увез на Запад и где она его вскоре бросила, уйдя, что его особенно поразило, «к какому-то китайцу».

Кстати, его всегда окружали красивые женщины. Первая его жена была чилийка, учившаяся в Университете Дружбы народов, отчего он был знаком с террористом и убийцей Ильичем Рамиресом Карлосом, который ныне пожизненно сидит в тюрьме, вторая жена – оперная певица, третья – рыжая Инна. Узнав, что во время очередного погрома «МетрОполя» прогрессивный советский писатель Александр Борщаговский заявил, что авторы альманаха – малограмотные люди, вот, например, Фридрих Горенштейн, который явно даже Библию не читал, а что-то там на эти темы пишет. «Это я-то не читал?!» – возопил Фридрих. Пошел в Ленинскую библиотеку, прочитал ВСЕ книжки Борщаговского и накатал статью «СЛЯКОТНАЯ ЛИТЕРАТУРА» об авторах официальных шедевров тех лет (Кожевников, Полевой, Борщаговский, Карелин), «ставящих вопросы» и благодаря этим вопросам имеющим деньги и хорошую репутацию в литсреде. Не передергиваю, но КАЖДЫЙ автор альманаха был личностью и талантом».

Продолжение следует…