Приоткрою жизнь свою. Часть седьмая

Прошло несколько дней и наступило первое сентября 1946 года, надо идти в школу. Это оказалось серьёзным испытанием. Мама проводить меня не имела возможности. В одной из комнат нашего барака проживал ещё один немецкий мальчик моего возраста, но более развитый во всех отношениях. Он был выше и физически здоровее меня, но главное знал дорогу в школу и русский язык. Мама дала мне сумочку размером чуть более тетради из зелёного солдатского сукна с двумя ручными лямками, положила в неё простой карандаш и тоненькую тетрадь на двенадцать листов, благословила и отправила в школу с соседским мальчиком, умоляя его быть моим спутником при возвращении домой.

Путь от нас до средней мужской школы № 11 (ныне гимназия № 61) был не очень близким. То первое сентября не стало для меня праздничным, скорее наоборот – я был ошеломлён и напуган многолюдьем, непониманием происходящего. Сначала стояли толпой во дворе, о чём-то с крыльца говорили школьные начальники, затем впустили в просторный вестибюль, поднялись на второй этаж, вошли в класс и расселись по партам. Класс был заполнен до отказу (позднее узнал – 43 ученика). Как просидел урок, не помню. Прозвенел звонок, все с диким гамом вырвались в коридор. И тут меня охватила паника: надо во чтобы что ни стало бежать, и всю переменку со слезами носился из конца в конец коридора, ища спасительную дверь, но каждый раз натыкался на двустворчатые двери, закрытые на ключ. Прозвучал звонок, коридор опустел. Стою, в слезах и убитый горем, не понимая, куда же теперь податься. Но пришла на помощь моя первая учительница, Анастасия Ивановна Куприянова. Она отыскала меня, взяла за руку, завела в класс и усадила за парту. Дорогая Анастасия Ивановна, для меня осталось загадкой, каким талантом надо было обладать, чтобы обучить грамоте такой большой класс мальчишек, которые в подавляющем большинстве не знали ни азбуки, ни цифр, а порой даже русской речи. Я был таким в классе не в единственном числе. К сожалению очень рано, совсем ещё молодой наша красивая учительница ушла из жизни. Как далее шёл и чем закончился мой первый учебный день, не помню. Но, наверное, мальчик-сосед просьбу мамы исполнил. За год к дороге в школу привык.

В первые послевоенные годы основная масса рабочего люда бурно растущего Черниковска проживала в бараках. Городу требовалось большое количество рабочих рук для пополнения кадрами, успевшие эвакуировать к нам от наступавшего в начале войны врага, заводы. Кроме того, у победившей страны нашлись средства для строительства новых гигантов нефтехимии и нефтепереработки. Население росло не только за счёт приезжих из районов Башкирии, но и за счёт завербованных специалистов и рабочих со всех концов СССР. Кроме того, в город вселили достаточно большое количество спецпереселенцев – советских немцев и население с Крыма – татар, греков, армян, болгар. Ещё под крышу куда-то надо было засунуть и пленных немцев Германии.

Людям требовалось жильё "сегодня и сейчас". Барак оказался оптимальным решением проблемы. К тому же опыт строительства бараков в стране был достаточно накоплен, ведь барак – типичное тюремное сооружение, его только надо разгородить на махонькие комнаты для семей и предусмотреть по концам сквозного коридора две комнаты-кухни, в каждой по плите для поочерёдного приготовления еды. Кухни были относительно просторными помещениями, что позволяло использовать их при необходимости как место сбора жильцов для проведения собраний, прослушивания инструктажей и лекций. Например, после преступного применения американцами двух атомных бомб в Японии и гибели тысяч мирных граждан, резкого обострения международного положения в барак зачастили лекторы по международной обстановке. Людям рассказывали о поражающих факторах атомного оружия и методах защиты от него.

Справедливости ради надо отметить, что семейные бараки имели в отличие от тюремных два существенных преимущества: это – 1. Центральное отопление и 2. Подполы. До настоящего времени у жителей города нашего района сохранилась память о лагерях № 3 и 5: так и говорят – "Да вот там, на пятом (или третьем) лагере находится то или иное учреждение". Кстати, пятый лагерь был знаменит тем, что его узницей была легендарная, всеми любимая самая народная певица СССР Лидия Русланова.

Свои юные годы я до самого призыва на военную службу прожил в трёх бараках, в первом (общежитии) – чуть более года. О нём уже упомянул. Дождливой поздней осенью 1947 года маме с тётей Марией выделили комнатушку в типичном семейном бараке. Он состоял из 32 комнат, каждая площадью 12 кв. м. Не знаю, какого года постройки был барак, но выглядел уже прилично осевшим в землю. Улица, на которой он находился под номером 25, носила имя героя Гражданской войны Николая Щорса. Мы, ребята, гордились наименованием. Очень любили песню о Щорсе – «шёл отряд по берегу, шёл издалека, шёл под красным знаменем командир полка...» Барака уже давно нет. А тогда вселение в него было для нас важным и радостным событием, несмотря на стеснённые условия.

В этой крохотной комнатушке с окном на север мама с тётей и бабушкой, наконец, почувствовали себя хозяевами. Можно закрыть дверь и укрыться от посторонних глаз, глубоко всей грудью вздохнуть, маме с тётей засучить рукава, подоткнуть подол, помыть, побелить потолок, стены, т. е. очистить помещение от грязи и полчищ клопов. Избавиться от красных ползучих тварей одной капитальной уборкой, без применения ядохимикатов практически невозможно. Борьба с этими, дурно пахнувшими, кровососущими насекомыми велась постоянно и растянулась на годы, пока не пришла на помощь химия.

Перед окном у каждой комнатушки имелся клочок земли величиной с небольшую грядку, где не цветы высаживали, а картошку, в ботве которой мы с удовольствием прятались во время игр в войну или просто в прятки. Чья семья была материально в состоянии – строила себе даже сарай и выкармливали к ноябрьскому празднику (Великой Октябрьской социалистической революции) или к Новому году поросёнка. Но это могли позволить себе только те, у кого имелся мужчина. В бытовых холодильниках для хранения скоропортящихся продуктов тогда нужды не было – ими впрок не запасались, денег не хватало. А мясо, поросёнка успевали за зиму съесть. Зимы стояли снежные, со стабильно низкой температурой. Оконные стёкла порой лопались от мороза и покрывшего их толстого слоя узорчатого льда. Весной через окно можно было любоваться широким разливом реки Белой, каждую весну вся пойма до самого горизонта уходила под воду. А каким разнотравьем после спада воды она покрывалась – трава росла густая и сочная, с обилием щавеля, полевого лука и разнообразия цветов.

Сенокос за рекой Белой (по-башкирски Агиделью) завершался огромными стогами великолепного душистого сена. Гордились мы, конечно, и своим первым в СССР гигантом нефтепереработки, крекинг-заводом. Помогали его строить американские фирмы «Алко» и «Луммус», у которых закупили необходимое оборудование. Для обеспечения завода энергией рядом с конторой заводоуправления возвели ТЭЦ № 1. Именно внушительное здание котельной, её высокие дымовые трубы, из которых непрерывно валил дым разной интенсивности, её паровой гудок и воспринималось нами крекинг-заводом. Гудок каждое утро дважды назойливо гудел: в шесть часов – будил, а в семь – звал на работу, а вечером радостно шумел о конце рабочего дня. Завод мой ровесник, первые тонны бензина отгрузил летом 1938 г. Конечно, он внёс колоссальный вклад в обеспечение топливом боевые машины Великой Отечественной войны.

Но вернёмся к бытовым проблемам. Мама с тётушкой где-то раздобыли две простенькие, железные, с жёсткими металлическими сетками кровати, на одной спала бабушка, на другой – мама, тётя Мария размещалась на раскладушке, а я спал на ящике с крышкой, который, по старой крестьянской памяти, называли сундуком. Его сколотил грек, сосед. Ящик заменял и комод, и шкаф; в нём хранились сезонные вещи, кое-какие семейные реликвии, о которых не помню, по всей вероятности, их просто не было, кроме, пожалуй, фотоальбома, да на чёрный день несколько кусков вонючего хозяйственного мыла. Эту нехитрую мебель выносили летом на улицу, все пружинки и петельки ошпаривали кипятком или опрыскивали иногда и керосином; так шла непрерывная война с вышеупомянутыми клопами. Пищу готовили в основном на примусе, т. к. за электроплитку наказывали штрафами, да и надёжностью она не отличалась – то открытая спиралька перегорит, то электричество отключат.

Раз в месяц ходил с тётей Марией в специальную лавку недалеко от кинотеатра «Победа», за керосином. Кстати, о кинотеатре. Это белоснежное красивое здание с колоннами и лепными гипсовыми фигурками детей, возведённое пленными немцами в 1949 г., (по слухам даже по их проекту) стало первым послевоенным украшением города. Каждый житель Черниковска считал своим долгом посетить его.

Чести открыть демонстрацию художественных фильмов удостоился фильм "Повесть о настоящем человеке". Легендарного героя, лётчика-истребителя Алексея Маресьева в фильме сыграл популярный актёр, потрясающий красавец (тогда стеснялись, а сейчас назвали бы – секс-символом) Павел Кадочников. Фильм шёл, если не изменяет память, целый месяц. Конечно мы, ребята, были среди первых зрителей. В бараке жили сплошь вдовы с детьми, которые трудились на тяжёлых физических работах, редко в какой комнате жил мужчина, ребятишки в основном росли без отцов: из моих самых близких по бараку друзей только у одного, Вовки Борзова, был отец, а у другого, Толика Шеришева – отчим. Таково было последствие войны и репрессий советской власти против собственного народа.

Росло поколение безотцовщины, что не могло не отразиться на нашем воспитании. Да и матери очень мало могли нам уделить времени: тяжёлый рабочий день у них далеко не всегда укладывался в положенные восемь часов. Рабочая неделя имела только один выходной – воскресенье. Да и как, вообще, одинокие женщины могли справиться с растущими, предоставленными целыми днями самим себе, мальчишками. Помню, как однажды мама хотела дать мне подзатыльник, я нагнулся, её ладонь пролетела мимо и смахнула со стола стеклянную банку. Она беспомощно опустила руки и заплакала. Уж лучше б не нагибался: слёзы те были мне больней любого подзатыльника.

Продолжение следует…