А пока "Украина" стояла в плановом ремонте на одном из судоремонтных заводов. Надо сказать, что это был для нас не лучший вариант, потому что в плавательскую практику нам засчитывалось только то время, когда судно находится в море, стоянка в ремонте нам ничего не давала.
Нас с Генкой поставили на чистку котлов. По утрам мы, переодевшись в найденные на судне грязные робы, через узкий лючок забирались внутрь котла и скребками сдирали со стенок довольно толстый слой накипи. Внутри котла было душно и неуютно.
Сначала с нами работали ребята из машинной команды, но потом они как-то постепенно отстранились от этого дела, предоставив выполнять эту грязную работу курсантам-практикантам.
Однажды, когда я в одиночестве обдирал накипь, в котёл случайно пошёл пар из соседнего работающего котла. Вмиг котёл заволокло горячим туманом. В какую-то долю секунды я проскочил через люк, обычно эта непростая процедура требовала времени, и высказал вахтенному машинисту все, что в тот момент о нем думал. Ясно, что ничего хорошего машинист от меня не услышал. Вечерами, с трудом отмывшись от котельной грязи в душе, мы с Генкой или шли в город, или болтались на судне. До мамы добираться было довольно далеко, бывал я у неё нечасто.
Четвертым штурманом на "Украине" оказался Евгений Попов, прошлогодний выпускник нашего училища.
Познакомился я там ещё с одним человеком: Женей Злобиным, с которым год спустя нас снова свела судьба, и он стал моим другом на долгие годы. А тогда он был инженером по навигационным приборам, а я курсантом-практикантом.
Просто, знали друг друга, поскольку были на одном пароходе. Мы все ждали, когда же пойдём в рейс, но "Украину", выпихнув с завода, продержали ещё почти месяц на рейде. На берег стало попадать сложнее, только на судовом катере. Ходил он нечасто.
На берегу нас встречал пограничник, нужно было предъявлять ему документы. Проверяли документы у нас и когда мы садились на катер, чтобы вернуться на "Украину".
Как-то раз, когда мы шли к берегу, кто-то из ребят попросил высадить его в другом месте, катер повернул, мы увидели, как пограничник, ждавший нас на обычном месте, машет нам руками и что-то кричит. Потом он исчез. Когда катер приткнулся к берегу, и мы уже собрались соскакивать с него, откуда-то выскочил потный, красный как рак погранец.
Направив на нас автомат, он диким голосом завопил:
– Всем оставаться на месте, стрелять буду.
И, слегка отдышавшись, добавил:
– Чекиста обмануть хотели. Чекиста фиг обманешь!
Потом последовала обычная проверка документов. Наверное, его натаскали так, что он всюду видел шпионов и нарушителей государственной границы. Видимо, он накапал на нас своему начальству, потому что моториста после этого на катере поменяли.
Наконец, мы стали готовиться к выходу в море. Мы встали к причалу в Рыбном порту, и закипела работа. На пароход завозили в огромном количестве бочки, которыми мы должны были снабжать СРТ – средние рыболовные траулеры, ведущие промысел сельди в Атлантике, соль, продукты, тралы и массу всякого другого имущества. Весь экипаж участвовал в погрузке этого добра.
Я уже мысленно был в Атлантике, и тут вдруг оказалось, что мне не открыли и вторую визу. Меня быстренько списали с судна. Полтора месяца практики пошли коту под хвост.
В Пароходстве их было три однотипных малыша водоизмещением тонн по семьсот, названных по наименованию тоже небольших эстонских островов: "Кихну", "Рухну" и "Найсаар". Моряки шутили: как кихну, так и рухнешь. "Найсаар", правда, в эту формулу не вписывался.
На "Найсааре" меня встретили неплохо. Механики, трое молодых ребят-эстонцев, были выпускниками нашего училища, поспрашивали о преподавателях, о делах в училище. Они были выпущены дизелистами, поэтому спрашивали о Жуховицком – как он, все такой же фанат дизелей?
Вахту мне определили нести вместе со вторым механиком, он особенно меня не гонял. Поселили меня в каюте, где жил немолодой эстонец моторист и тоже эстонец, студент – практикант судоремонтного факультета Таллиннского политехнического института, хороший парень, мы с ним сразу поладили. Он, правда, через неделю списался.
На судне проходил практику ещё один курсант – водитель из питерской мореходки. Был ещё один парень – выпускник этого года одной из мореходок – электромеханик. С этими ребятами я сразу нашёл общий язык, втроём мы, в основном, и общались.
Правда, электромеханик целыми днями лазил по судну. К его большому удивлению оказалось, что на "Найсааре" не имелось схем электроснабжения. Как работали его предшественники, он не мог понять. Теперь он пытался разобраться, что к чему и нарисовать схемы.
Питерский водитель оказался моим земляком – москвичом. Парень не умолкал ни на минуту. Каких только историй мы от него не наслушались. Помню одну – у него была подруга, которая работала в телефонной службе Ленгорсправки. Как-то он на несколько дней уехал из Питера в Москву. Случилось так, что в этот же день из Москвы в Питер выехал его отец. Ехал он всего на один день, вечером должен был возвращаться обратно. Времени заехать к сыну у него не оставалось, он решил позвонить в мореходку, чтобы договориться с ним о встрече хотя бы на вокзале. Набрал 09, спросил номер телефона мореходного училища.
Телефонистка спросила, кого ему там надо, имея в виду телефон какой службы в училище. Он машинально назвал фамилию сына.
– Его сейчас нет в Ленинграде, он на несколько дней уехал в Москву, – ответила справочная.
Оказалось, он попал на подругу сына.
Домой отец приехал потрясённый:
– Ну ты даёшь, – сказал он при встрече сыну, – о твоём местонахождении уже Ленгорсправка информацию выдаёт.
Подобных историй у него в запасе было великое множество. Мы хохотали, не зная, верить ему, или нет. Когда мы выражали сомнение в достоверности рассказанного, он не обижался. У парня был весёлый, лёгкий характер.
Но все это было позже, а пока я обустраивался в каюте. Наконец-то, после двух лет учёбы, я выходил в море. Переход на тральщике из Минной гавани в Купеческую язык не поворачивался назвать выходом в море. Ветра почти не было, волны были совсем небольшие. Зная, что вестибулярный аппарат у меня не из лучших, я слегка опасался, как он будет реагировать на море. Но "Найсаар" бежал, почти как поезд по рельсам, и я успокоился.
Берег исчез из видимости и появилось странное ощущение, как будто я нахожусь посредине огромной тарелки, заполненной водой – горизонт был виден вокруг на все 360 градусов.