Мое ТМУ. Часть девятнадцатая

Днём музыканты работали на полях, вечерами, небескорыстно, трудились на культурной ниве.

Был и певец – молодой светловолосый парень по имени Волли. У него был неплохой тенор, от которого в восторге в первую очередь был он сам. Не умолкал Волли ни на минуту. Пел он и днём на работе, пел и по вечерам.

Наши эстонцы между собой называли его "лыбус лолль" – по-моему, так это звучало. В переводе на русский – весёлый дурак. Пел Волли, в основном, на эстонском языке, любимой песней у него была "Ей курвасту" – "Не забывай", эти слова в песне повторялись неоднократно. Песня очень пришлась по нраву местным жителям.

Стоило только Волли выйти на некое подобие сцены в клубе, сразу же сыпались заявки его почитателей:

– Эй ты, спой про курву!

Волли любезно раскланивался и с упоением отдавался вокалу.

Постепенно наши ребята стали знакомиться с местными девчонками, что, естественно не вызывало энтузиазма у колхозных "молодых покорителей целины" мужеского пола.

Кое-кого из наших предупредили, что если не отстанут от местных девчонок, ходить им с битыми мордами.

Пришлось после танцев всем нам, курсантам, разводить парочки по домам. Впереди шествует кто-то из наших ребят с местной девчонкой, а сзади, шагах в пятнадцати идём мы, человек десять с палками и арматуринами в руках.

Иногда всю нашу компанию сопровождала группа местных. Они держались в отдалении, отпуская порой угрозы и в наш адрес, и в адрес своих девчонок, коварно изменяющих им с приблудными моряками.

Местные ребята, видимо, были организованы хуже, поэтому до драк дело не доходило. Хотя перепалки между враждующими сторонами иногда возникали нешуточные.

Уже значительно позже я где-то прочитал, что выражение "поле брани" возникло во время междоусобных войн удельных князей на Руси.

Две рати сходились, выстраивались друг против друга. Если никто первым не решался напасть, они начинали хулить друг друга, на чем свет стоит. Бывало, что этим и ограничивались.

Выплеснув адреналин в виде брани, бойцы расходились с миром. Примерно так же было и у нас с местными.

Ни одной драки не припоминаю. Мы-то, кстати, к ним претензий не имели.

– Ну, скоро вы там? Сколько можно лизаться. Потом провожаем следующую пару.

Но, надо сказать, что не только местные девчонки покоряли охочие до любви курсантские сердца. В нашем отряде кроме ребят были и девушки из Эстонии. И если отношения Вовки Малофеева с одной из блондинок язык не поворачивается назвать высоким словом любовь, то чувство, которое зародилось на целине между Стасиком Авдеенко и Лийви (девичью фамилию ее уже не помню), имело продолжение и в Таллине, а вскоре после окончания училища мы погуляли на их свадьбе. Надо сказать, что Лийви вызывала симпатии у всех нас. Высокая, может быть, слегка полноватая, она кроме привлекательной внешности обладала замечательным характером. Там, где была Лийви, всегда были шутки и смех.

К сожалению, брак этот не был долгим. В возрасте двадцати двух лет Стасик умер, как я теперь понимаю, от аневризмы артерии головного мозга. Он и в училище страдал головными болями.

Да и Толик Маликов, познакомившись ещё в дороге на целину со студенткой Таллиннского Политехнического института Жанной, продолжил потом знакомство в Таллине. Жанна зачастила на наши вечера и, вслед за Стасиком, вскоре женился и Толик.

Ночёвки под открытым небом кроме побуждения меня к философствованию о бренности нашего существования, имели и отрицательные последствия – я застудил зуб, и лицо моё вдруг приобрело ярко выраженную асимметрию. С огромным флюсом и зубными болями я промаялся недели две или три. Когда же опухоль наконец прорвало, у меня уже не было сил радоваться.

На целине зародились у нас, курсантов, дружеские отношения с Куно Тамре. Один из его замов решил, что здесь ему удастся подсидеть Куно на посту секретаря райкома комсомола, и стал настраивать народ против него. Образовались две группировки, начались дрязги и разброд. Мы все единогласно поддержали Куно. В конце концов интриган был посрамлён, добродетель восторжествовала, а мы сохранили с Куно приятельские отношения и после возвращения с целины.

Правда, может быть, слово "добродетель" я несколько опрометчиво применяю к Куно, потому что позже пошли слухи о его нетрадиционной сексуальной ориентации. Не знаю, насколько мне известно, никто из наших ребят с этой стороной его деятельности с ним связан не был, а товарищем он был хорошим и когда мог чем-нибудь помочь, всегда помогал. Умер он, как почему-то, и большинство тех, о ком я пишу, довольно молодым, ему было чуть за сорок.

В середине сентября на пару дней неожиданно все вокруг завалило снегом, в том числе и остатки урожая, которые ещё не успели убрать. И хотя снег через пару дней растаял, стало ясно, что наша целинная эпопея подходит к благополучному завершению. Вскоре Куно вручил нам значки ЦК ВЛКСМ "Участнику уборки урожая на целине. 1958 год", которые мы с гордостью повесили на суконки. Вслед за этим мы получили расчёт.

По случаю отъезда было решено устроить отвальную. В райцентр были отправлены гонцы за водкой, в колхозах на время уборочной был установлен "сухой закон". В местном сельпо ничего крепче лимонада купить было нельзя.

Как впоследствии оказалось, с водкой мы погорячились, а с закуской, наоборот, поскупились. Первой оказалось в избытке, а второй явно не хватило.

На отвальной все перепились, и утром наша курсантская братия имела бледный вид в прямом и переносном смысле. Опытные в этих делах люди рекомендовали нам похмелиться, но мы на оставшуюся водку не могли смотреть без отвращения.

Произвёл на всех впечатление Антон Кременевский. Он вечером за несколько минут опорожнил свою бутылку, слегка закусил консервами и отправился на танцы. Утром он, бодрый и свежий, не мог понять, почему мы, бледные, с заплывшими глазами, слоняемся как сонные мухи.

В такие минуты даёшь себе страшные клятвы вести в дальнейшем исключительно трезвый образ жизни. К сожалению, через день-другой, оправившись от последствий чрезмерного потребления горячительных напитков, об этих клятвах забываешь напрочь.

Уезжали мы все с той же станции Тобол. На этот раз эшелона из теплушек не было, ехали мы в обычном пассажирском поезде по билетам.

До начала занятий в училище было ещё дней десять, я решил заехать по пути к папе. Маршрут нашего поезда не пролегал через Свердловск, мне нужно было ехать с пересадкой.

Через несколько часов пути, на небольшой станции Карталы, с долей сожаления покинул я нашу тёплую компанию, которая, уже забыв о суровых последствиях отвальной, разминалась вином. Как пелось в популярной в те годы песне, "поезд, оставив дымок, в дальние скрылся края", а я остался в темноте на безлюдном перроне.

Чувствовал я себя неуютно – впервые за многие месяцы я оказался один. Вскоре подошёл поезд, на котором я доехал до Челябинска. От Челябинска на самолёте добрался до Свердловска. Дальше продолжил путь на электричке.

У папы я пробыл с неделю и в конце сентября был уже в Таллине.