Истоки звонких родников

Первое, что вспоминается об Александре Павловиче Филиппове, – то благородное величие невесомости и невесомость величия, с которыми он подходил к молодым и начинающим поэтам. Его авторитет, набирая с годами вес, практически не давил на наши плечи. Он был современником в самом прямом смысле слова – сопереживал с нами в одном времени. Александр Павлович – один из самых значительных поэтов Башкортостана советского и постсоветского периода, второй половины ХХ века и начала нового тысячелетия. Он с виду необыкновенно простой, схожий с народными сказителями, и вместе с тем – один из самых загадочных.

Образы современников в поэзии Филиппова повторяют соответствующие образы народной мифологии. И потому стихии духовного накала, света и солнечного ветра, воплощающие в поэзии Александра Павловича богатый смысл, никак не отгорожены от народного мироощущения, они подлинно народны, не переставая быть глубоко личными. Такая внутренняя народность недостижима без особого дара и творческого накала. Народность Филиппова осуществлена в самой сердцевине его поэзии, в том органическом единстве смысла и формы, которое определяет живую жизнь его стиха.

Просто сказать о чём-либо могут многие, но в поэзии Филиппова говорят сами природа, история, народ. Их живые подлинные голоса естественно звучат в голосе поэта. Он стремился внести в литературу не самого себя, а то высшее и глубинное, что ему открывалось. Попутно внёс в литературу на мощных руках своей поддержки и всех нас – молодое поколение литераторов Башкортостана…

Его стихи органичны и не имеют на себе того отпечатка «сделанности», «конструктивности», который неизбежно лежит на стихах, написанных по случаю или от скуки. И простота его поэзии – это неисчерпаемая сложность жизни, а не сложность конструкций.

Облака проходят бело-белые,

Но белей, чем эти облака,

Агидель, или по-русски Белая, –

Светлая, как девушка, река.

Загадочность творчества Филиппова связана не со сложностью текстов или образов, а с трудной постижимостью на формальном уровне действия лучших образцов его поэзии, бесспорно относящихся к области всего того, что называется «русское», «национальное» и что всегда с трудом поддавалось чёткому определению – особенно в современную эпоху.

Неоднозначность же – сродни неоднозначности самой жизни, истории. Более 50 последних лет жизнь нашего общества отражалось в волшебном зеркале стихов Александра Филиппова. В его творчестве много чего можно услышать в ответ, и для нас разобраться с этими ответами – всё равно, что разобраться в себе.

Мир Филиппова – это изломанный противоречиями и сохранивший великую цельность мир патриотического сознания и языка, мир, сберегший старинность, исконность, самобытность духа и выражения вопреки всем новомодным чужеродным веяниям – и жадно вбирающий в себя современность вопреки своей же старинности.

Мир поэта из Башкирии, душой прикипевшего к Уралу, в то же время фольклорно-славянский, песенно-стихийный, то есть по отношению к современному индивидуалистическо-рефлектирующему уму во многом как бы «коллективно-бессознательный».

Но одновременно это и мир сознательного творения своего мифа, глубоко личный, авторский, пристально всматривающийся в себя, мир непосредственной, спонтанной лиричности – мир философского осмысления действительности, истории и современности.

Сплетая кольца околесиц,

Петляет Агидель окрест,

В ней отразился полумесяц

И рядом отразился крест…

Мечеть и церковь в водной сфере

Слились, их облик неделим,

Как доказательство о вере:

Их много, а Господь один.

Мир Филиппова – это мир удивительного многообразия поэтических стилей – не всегда доброго пророчествования; мир малый, уютный, домашний – вдруг становящийся огромным, холодновато-космическим; мир благоговеющий – и ернический; мир вечных констант – и злободневных переменных; мир природы – мир цивилизации…

Эти тонкости, высвеченные в зеркале поэзии, сегодня, на очередном историческом переломе, представляются необычайно важными. Как это всё уживается в одном поэте, как это всё уживается в нас? Куда идём мы со всем этим? Во многом именно через призму «советского» созерцания фокусируется у Филиппова национальное мироощущение. Однако судьба нашего социализма в ХХ веке слишком противоречива, неоднозначна. По отношению к Филиппову она не обладает той же простой объяснительной силой.

Как это всё сочетается? Странная – органичная! – двойственность. В чём больше истинности, правды, в первом или втором воплощении? Русский советский поэт, или поэт постсоветского, обновляющегося, ищущего себя многонационального Башкортостана? Думается, что оба истинны, в том смысле, что оба объективно, вполне искренно существуют; было бы идеализмом и сглаживанием углов заявить, что первое – единственная подлинная ипостась, тогда как второе – лишь его вариативное колебание.

Крестьянин по происхождению, родившийся и живший в юмагузинской деревенской глубинке, в бойком и скорее мастеровом селе Башкирии, там он и начал писать стихи, связанные с открывшимся ему здесь, в заповедных северных местах, фольклорным, глубинно-историческим ощущением языка. Именно Юмагузино, природа и люди родного края стали животворным источником его поэзии. К слову сказать, уже не раз писали, что герой стихотворения «Салих» – лицо реальное. Салих Юсупов – друг детства, одноклассник поэта. Он до сих пор живёт на той же улице Советской, где жила семья Филипповых. Их дома расположены чуть наискосок друг от друга. Когда выпадал случай, они встречались с поэтом, и всегда Салих Валеевич начинал свой рассказ неспешно, перемежая его с воспоминаниями из собственной жизни.

Он медленно вяжет беседу,

А мысль далека-далека;

Овчарку свою – непоседу –

Ладонями гладит бока.

В глазах его добрых – свеченье…

Мне так захотелось, Салих,

Тебе написать с посвященьем

Хотя бы какой-нибудь стих.

Давайте и мы будем об этом помнить! Ведь поэт – не облако рифм, поэт – живой человек с биографией. Как рассказывал мне сам Александр Павлович, первые стихи он начал писать в раннем детстве, а в пятом классе отослал их в газету «Пионерская правда». И стихи были напечатаны! А ведь в те времена печатали только лучшее, без всяких скидок на возраст…

В силу молодости и тогдашней литературной атмосферы он не мог ещё, по-видимому, резко свернуть с колеи «популярной» поэзии с её дежурным пафосом, темами, мотивами: стройка, весна, личный вклад в большое личное дело чуть ли не вселенского масштаба, возобновление мирного труда после войны и так далее.

Сами по себе эти темы неплохи, беда лишь в том, что слишком многие стихотворцы писали об этом в то время – и со слишком похожей интонацией. Но вот он, настоящий его голос:

Ташмурун, Ташмурун – моё детство!

Вечный долг у меня пред тобой:

Ты мне дал неземное наследство –

Небо Родины над головой.

Ташмурун! То святое богатство,

Что в наследство когда-то мне дал,

Я не тратил:

И дружбу, и братство,

И тебя, как умел, воспевал!

Чем дальше, тем острее чувствовал Филиппов русскую свою родословную как питающую силу своей поэзии, всё сильнее овладевают им «тяга земляного родства» и чувство вины перед предками, которым мы изменяем своим легковесным житьём. А потом он ушёл дорогой света. Чтобы свою и его родословную чувствовали и мы тоже. Вслед за ним. Как он. Те, кто помнят его, чтут и стараются продолжить его многочисленные большие дела, щедрой крестьянской рукой брошенные в борозду истории…