К юбилею без юбиляра

Мы только что отметили годовщину кончины А. Филиппова, всего-то с год не дотянувшего до своего 80-летнего юбилея, который отметим 7 ноября, в день народного праздника, какой теперь всё чаще вымарывается из календарей…

Поэт, друг, человек

Если ты имеешь какое-то отношение к поэзии и твоим другом и соратником был поэт, то для тебя немаловажно, каким он был – поэтом, другом, человеком. Носителем каких непреходящих ценностей, идей или идеалов. И насколько они соотносились с твоими собственными…

На мой строгий взгляд, Александр Филиппов несомненно был выдающимся поэтом, и прежде всего народным! И не по официальному званию, а по всей своей сути, сопоставимой с такими народными поэтами, как Никитин, Некрасов, Демьян Бедный, Есенин… Носителем народной правды и справедливости, прирождённого пророческого дара. Тем более востребованного в наше тёмное лживое время:

Пророки в наше время лживы –

Кликуши сплошь, числа им несть…

И всё ж, пока поэты живы,

В Отечестве пророки есть.

Другое дело, что после ухода из жизни и поэзии таких народных поэтов, как Мустай Карим, Газим Шафиков, Александр Филиппов, про кого можно сказать то же самое?..

В очерке «Шаровая молния души» об Александре Филиппове я писал:

«Известно, что значимость или даже гениальность любого поэта не только в высоком качестве его поэтических творений, но и в их немалом количестве.

И Филиппов показал себя и в том, и в другом. Во всяком случае мало кто из поэтов нашей республики или даже всей Федерации может с ним здесь тягаться».

Теперь – что до его личных, непреходящих ценностей, вечных идей и нетленных идеалов: «Филиппов всегда был и оставался советским поэтом, и уничижительный ныне эпитет “советский” нисколько не умаляет, а скорее усиливает его природную народность». Дело в том, что за последнее время все мы до неузнаваемости изменились. Вплоть до измены тому, во что всегда верили, чем гордились, что любили или ненавидели. Все!.. Но только не Филиппов – не изменивший ни себе, ни идеям своего непростого, но, несомненно, великого времени. И это всегда больше всего восхищало меня в нём. В его незаурядной личности…

Вместе с тем он был земным и по-земному жадным до всех радостей или слабостей человеком. Что ещё больше сближало и повязывало нас – «дорогих и давних», как он любил выражаться, друзей-товарищей…

Третьим будешь?

Мы с Александром Филипповым с небольшой разницей в возрасте – чуть менее двух лет. А познакомились, уже будучи начинающими поэтами. По случаю. На улице Ленина, у тогдашнего ресторана «Башкирия». Невысокий живой мужичок в лёгком вальяжном подпитии, в паре с поэтом и записным собутыльником Эдуардом Годиным. Познакомились. Филиппов сказал:

– Вот ещё один поэт. – И спросил: – Третьим будешь?..

Было уже поздно. А мне ещё добираться до своего дома в Черниковске. И я отказался, ловко откупившись пятёркой…

Кстати, я тогда ещё не знал, что Филиппов с Годиным тоже были черниковцами.

Тогда в Черниковске жили многие из уфимских поэтов-писателей: Филиппов, Годин, Кузнецов, Сотников, Воловик… Эдвин Нуритжанов, который и пристыдил меня по одному случаю:

– Не слишком ли непринуждённо обошёлся ты с Филипповым? Всё же наш ведущий поэт…

А как-то на перекрёстке улиц Пушкина и Советской Филиппов окликнул меня и, отойдя от каких-то подозрительных личностей, сказал тихо, почти на ухо:

– Уведи меня. Куда подальше. Скажи, что меня моя Лира ищет…

И, сняв с пальца обручальное кольцо, поиграл им. Я и увёл его куда подальше – на презентацию нового ресторана «Космос». И с того случая, может быть, я и не стал третьим собутыльником или поэтом, но где-то третьим «дорогим и давним другом» сделался. А может быть – четвёртым. Или пятым… Хотя, положа руку на сердце, мне всегда и везде хотелось быть как минимум самым первым…

Дорогие и давние друзья

У Филиппова тогда было и без меня множество этих самых «дорогих и давних друзей» – из уфимских поэтов и прозаиков: Молодцов, Годин, Сущевский, Шафиков, Лушников, Цаголов, Зайцев, Максютов… Или – из не совсем уфимских: Шкавро, Горбовский, Сорокин или даже Яков Гаврилович Ухсай:

Мы сидим за чаркою с Ухсаем,

Огурец ухсаевский кусаем…

И это не говоря уже о Мустафе Сафиче, который в те годы реабилитировал нас, говоря: «В жизни можно о многом пожалеть, но только не о дружеских застольях».

Среди записных друзей Александра Филиппова были и уфимские художники – Алексей Кузнецов или Виктор Кириченко… Дружил он и с Ильфаком Смаковым, и с песенником Римом Хасановым. С врачами, соседями по Первомайской – онкологом Бебякиным и оториноларингологом Насеткиным. С полным полковником медицинской службы патологоанатомом Альпом Сагадеевым. С офтальмологом академиком Азнабаевым и геологом академиком Муталовым. Или с соратником по перу и идеологии Ахунзяновым. И даже с земляком и соседом по дому на Первомайской Муртазой Губайдулловичем… И вот теперь мне думается, что такие непреходящие ценности, как мужская дружба, были для Филиппова наивысшими ценностями, равно как и для тех, с кем он был дружен или близок. Равно как и любовь с бессмертной поэзией, что тоже меня окрыляло и притягивало к нему. Словом, в те молодые годы ничего подобное нам не было чуждым – дружба, любовь, новые стихи и споры на грани крамолы…

Якоря нашей жизни

«Какой же ты поэт, если не побывал в вытрезвителе», – говорил ленинградский поэт, друг Филиппова Глеб Горбовский. А Газим Шафиков даже посвятил вытрезвителю стихи: «Якорь нашей жизни – вытрезвитель»… Вот и Филиппов вспоминал:

– Как-то мы с Молодцовым попали в это «пристанище поэтов». А у Генки тогда был на выходе сборник стихов. Я и говорю ему как партиец партийцу: «Нас на ковёр вызывают. В обком». А он мне талдычит, как в трансе: «Я люблю Родину»…

Теперь вытрезвителей нет. Может, потому и не стало поэтов… Не стало и Родины. Советского Союза. СССР!.. О чём Филиппов сокрушался до самых последних своих дней. Тяжело и безутешно писал на смерть своего друга, трагически и нелепо погибшего в самом расцвете своей жизни и поэзии:

Есть одно нам утешенье:

Уходя из этих сфер,

Он не видел разрушенья

Родины – СССР.

Кстати, и многие другие уфимские поэты, и не только уфимские, ушли из этой жизни, и вместе с ними ушёл золотой век знаковой советской поэзии…

А ещё я думаю, что наша с Филипповым дружба была явно взаимозависимой: он пользовался моими медицинскими познаниями, а я, несомненно, успел погреться в лучах его заслуженной славы. Особенно в самые последние годы, за чашкой горького чая, Александр Павлович вдруг спросил, смерив меня взглядом:

– Ты вроде как чем обижен?..

На что я ответил:

– Да ты что, Саша! Да я, старый безбожник, всегда молился на тебя как на бога…

Он был уже тяжело и безнадёжно болен, хотя и не осознавал этого. Не осознавал и я. Всё это было в самый разгар лета, в самую земляничную пору.

Помнится, я передал ему банку душистой засахаренной земляники и лично для него написал большую статью о народных методах мобилизации лечебных сил всякого организма от любых неизлечимых болезней. Потому что так и не осознал, что это конец…

Наверное, к 80-летнему юбилею без юбиляра следовало бы написать нечто более трепетное и возвышенное… С чем я и отправляю читателя к своему мемуарному очерку об Александре Филиппове, а также к большому научно-популярному изданию – книге учёного и писателя, «дорогого и давнего друга» Александра Павловича Филиппова И. Валеева и С. Валеевой под названием «Народный поэт из Кугарчи»…