Все новости
ЛИТЕРАТУРНИК
25 Мая 2022, 15:56

Сферические берега Ирины Одоевцевой. Часть третья

Вызывает ли у вас отталкивающее ощущение белый чистый лист? Ему же (на роду) надлежит… на его совести, как бы сказать, накладывается обязанность видоизмениться: уйти в простор словосочетаний, криво-прямо сложенных пузатых или тощих букв, в большей мере. Надобно стать «плодородным», выдавая несравненные, насыщенные тексты. А вот чистота, его белизна вызывает мандраж, а может и икоту. И белый лист – есть полное бездействие, нехотение.

Как тут не вспомнить взбалмошный и в чём-то дерзкий Серебряный век, который эту беду… ну, «неприятности» бумажные размазывал чернилами, сушил в облаках. А там вымачивал в канистре бензина и складывал в бумажные корабли-лодки, что впоследствии уплывали они по весенним ручейкам: за махоркой и за спичками… за вдохновением, катарсисом. При помощи спичек Серебряный век стремился сжечь мосты прошлого, дабы произвести свою поэтическую революцию. Мировые потрясения, высокооктановые события внесли свою лепту. К прочему, писалось деятелями слова, посчитай, на пустой желудок. Как-никак в Питере, как и в других городах, свирепствовал голод. Или не очень свирепствовал. Но поэты-писатели питались тогда впроголодь, очевидный факт.

Ирина Одоевцева 6 лет
Ирина Одоевцева 6 лет

Кушать подано!

В Доме поэтов проводился конкурс поэзии – кто из стихотворцев самый мастеровитый, кто мастак вселенского масштаба? А в качестве приза являлись эклеры с заварным кремом. В конечном итоге выиграл Николай Гумилёв, и его эклеры не заставили себя ждать – они прямиком прыгнули в его желудок. Николай Гумилёв ещё тот поглотитель всего съестного. Он мог в присутствии голодного человека во всю хрустеть свиной отбивной в сухарях и разглагольствовать о мироздании поэзии. Во всяком случае, об этом рассказывает Ирина Одоевцева в своей книге «На берегах Невы».

– Вы напрасно отказались. Превкусная котлета! – говорит Гумилёв Одоевцевой, затем обратился к хозяйке столовой Дома поэтов: – Дайте ещё порцию! Эгоистичности в нём хватало, с достатком. Но какой-то выходил нечаянный, детский, по сути, эгоизм. А значит, ему всё прощалось.

У неё сердце так и заколотилось. Неужели он для неё заказал эту порцию! Но нет! Надежда оказалась напрасной. Он аккуратно без спешки съел «ещё порцию», не прерывая начатого с Одоевцевой разговора. Наверное, у Гумилёва плюшенский принцип: «Хороший гость всегда пообедавши».

Осип Мандельштам
Осип Мандельштам

Ещё имеется история с кашей с Осипом Мандельштамом, вызывающая у читателя умиление. И этот эпизод из жизни совершенно противоположен Гумилёву.

Осип Мандельштам – неординарный человечек. Божий одуванчик, его и обидеть грех. И как многие творческие птенцы он был абсолютно не практичен в быту. И как он только выживал в суровом Петрограде. Он, к примеру, частенько жаловался, что никак не может растопить печку-буржуйку в своей комнате – дрова сырые. «Я не кочегар и не истопник. Помогите!» – кричал он, выбежав в коридор, стучал в двери соседей. Да, надымит, начадит, а огня как не было, так и нет. Так и просиживал он частенько в нетопленной комнате, в сером, вальсирующем тумане. А соседи? Они словно вымерли.

Но вернёмся к каше. В Доме поэтов, как уже упоминалось, имелась своя столовая с буфетом, где могли поэты, писатели подкрепиться. В столовую забежала Ирина Одоевцева, там сидел за столом Осип Мандельштам – уплетал свою кашу; перловую, овсяную – не важно. Себе Одоевцева тоже взяла что-то подобное, кашеобразное. И села рядом с Мандельштамом, но поесть ей не удалось. Её отвлекли, позвали на пару минут коллеги по цеху. Уходя, она попросила Осипа присмотреть за её тарелкой, на случай если кто вдруг позарится на «ничейную» кашу. Вернувшись, она не обнаружила на столе своей каши. И как нарочно она была очень голодна, будто не ела три дня. А тут бах! Нет её, драгоценной каши. Что уж скрывать, её съел без всякого зазрения совести Осип Мандельштам. От обиды у Одоевцевой глаза на мокром месте. И Осип только в этот миг понял, чего он натворил – лишил совершенно голодного человека обеда. Посыпались с его стороны извинения, чистосердечные раскаяния. Готов даже на колени встать, лишь бы вымолить прощения. Но Одоевцева… на то она и Одоевцева, сама его не прочь ещё раз накормить, лишь бы он не мучился от собственных угрызений совести. Ну подумаешь, съел её кашу. Ведь не со зла же он так поступил. Ясно же, что какофония звуков желудка побудила его на «преступление». Осип Мандельштам – это вам не Николай Гумилёв. Он, Николай Гумилёв-сластёна, мог уминать беспрерывно пирожные с шоколадными вензелями, а своей жене… второй жене Анне Энгельгардт даже не положил в блюдечко. Ну разве что скажет скучно, якобы возьми сама, выбирай сама, какие тебе нравятся.

Такие они (иногда) властители свободных дум, инженерия душ.

Ирина Одоевцева и Георгий Иванов
Ирина Одоевцева и Георгий Иванов

И снова о ней. И Андрее Белом.

Читая книгу, каждый раз убеждаешься, какой она невероятно чуткий и участливый человек. Всеми коллегами по цеху восторгалась в прямом смысле этого слова. Их недостатки (а у кого их нет) она невольно обращала в достоинства. А иногда и нет. Сергей Есенин её поразил своей безбашенностью. Александр Блок, как король поэтов, своим мраморным холодом, но и холод, этот лёд ему шёл, как никому более. Игорь Северянин, уже живя не в России, убил её своей беспардонностью – явился к ней в первый раз в гости в нетрезвом виде. И с Анной Ахматовой у них не гладко вышло. Поэтессу раздражало, что Одоевцева, вроде как, являлась первой ученицей Гумилёва. До конца жизни называла ее интриганкой и бездарностью, уверяла, что Гумилев ухаживал за Ириной Одоевцевой исключительно в пику бывшей жене: "На самом деле он никого, кроме меня, не любил". Бурчала тихо Анна Ахматова.

Ирина Одоевцева говорила на своих страницах: «Меня всегда спасал мой характер. Я по натуре счастливый человек. Обычно о счастье говорят или в прошлом, или в будущем времени. Я ощущаю полноту жизни всегда».

Андрей Белый
Андрей Белый

А Летний сад? Ирина Одоевцева по чистой случайности вечером завернула в Летний сад, на одну аллейку, где посиживал на скамейке Андрей Белый. Завязался разговор и довольно долгий. Андрей Белый много говорил о своих эфирных теориях, о Христе, книге «Петербург». Разоткровенничался о своём лёгком-не лёгком золотом детстве. И конечно, об отношениях с Александром Блоком, о усадьбе Шахматово. Он был в тот вечер искренен, как никогда. Очень слёзно её просил ещё раз прийти сюда в Летний сад, где он будет опять сидеть на скамейке и ждать её.

И она ходила в Летний сад, садилась на ту же скамейку. Терпеливо ждала. Один день, второй день, неделю… Но Андрей Белый так и не появился. Одоевцева даже перестала ходить в Дом поэтов, её пропуски вызывали недовольство у Николая Гумилёва. И как-то после Летнего сада Одоевцева решилась заглянуть уже в Дом искусств – а вдруг кого-нибудь она встретит, знакомое мелькнёт лицо. Зашла в столовую, а там сидел Ходасевич с Андреем Белым – сладко и солидно чаёвничали. Понятно, что Одоевцевой овладела обида с примесью удивления. Но она подошла к ним, поздоровалась, ну как полагается. Те в свою очередь предложили сесть. Ходасевич завёл речь, якобы Андрей Белый проводит свой последний вечер в этом городе – уезжает в Москву.

«Да, да, – оживлённо подтвердил Белый. – Слава, богу, последний. У-ез-жаю! Хватит! Выпили меня здесь, выпотрошили. Ведь страшно подумать – я в Вольфиле пятьдесят лекций прочёл… И как не спятил. Бегу в Москву…

Ирина Одоевцева. Возвращение в Санкт-Петербург
Ирина Одоевцева. Возвращение в Санкт-Петербург

Ирина Одоевцева, набиравшись храбрости, спросила его осторожно, как бы между прочим:

– Борис Николаевич, вы больше не ходили в Летний сад?

Стоит подчеркнуть, вывести в выражениях его физиономию, а оно, скажу, наверное, было совершенно пустым, чужим, как с другой планеты. И Одоевцеву словно видел впервые в жизни.

– В Летний сад? – брезгливо тянул он. – Нет, зачем? Я его терпеть не могу. Я ничего там не потерял. – Он повернулся к Ходасевичу и продолжил с ним оборванную беседу. Одоевцева, не прощаясь, незаметно ушла из столовой.

 

P.S. Эти маленькие мизансцены. Присутствие королей и королевичей, принцесс… И умиротворённая гладь Невы, Сены всегда стояла в памяти. Складывалась ещё мысль, что из Одоевцевой вышел преотличный интервьюер. Или просто доброй души человек с зелёными как у кошки глазами. Ну, с кошкой она сама себя сравнивала. И берега не просто берега, а нечто более объёмное, округлённое, грандиозное – берега сферические, где нет конечных точек, отрезков А и В, а есть нечто бесконечное. И Серебряный век никогда мною не забудется, не сдерётся ластиком.

Автор:Алексей Чугунов
Читайте нас: