Иначе разве он поручил бы ему опеку в светском обществе над самой любимой из своих героинь:

Незадолго до смерти старый князь написал: «Лампадою ночной погасла жизнь моя». Но 12 июля, в день рождения поэта, мы вновь зажигаем лампаду ушедшего времени и вспоминаем славных «сынов другого поколенья».

В мгновенном поэтическом наброске Пушкина оживает творческий портрет Петра Вяземского:

Другой современник (Ф. Вигель) отмечал, что князь «с своими прекрасными свойствами, талантами и недостатками, есть лицо, ни на какое другое не похожее… С первого взгляда никто не мог бы подумать, что с малолетства сильные чувства тревожили его сердце; эта тайна открыта была одним женщинам. С ними только был он жив и любезен, как француз прежнего времени; с мужчинами холоден, как англичанин; в кругу молодых друзей был он русский гуляка».

Несмотря на успешную государственную карьеру, Петр Андреевич не считал, что жизнь удалась, и нелестно отзывался о себе:

Удивительно, что этот великолепно одаренный поэтическим талантом человек, прожив по числу лет больше двух пушкинских жизней, оставил не так уж много стихов. «И блеском колких слов и шутками богатый, счастливый Вяземский» не заботился о собственной славе «рифмоплета». Стихи свои он печатал редко, часто забывал, терял, иногда обращаясь к Пушкину с просьбой восстановить их по памяти. Первый сборник сочинений князя вышел в год его 70-летия.

Будучи одним из самых умных лириков первой трети XIX века, он вдохновил не многих композиторов – своих современников и потомков – на сочинение песен и романсов. И сто с лишним лет спустя популярной оставалась лишь его «Тройка» на музыку Петра Булахова, навеянная пушкинскими «Бесами».

Странно, «сильные страсти» звучали в дневниках и письмах князя, в его поэтических посланиях петербургским красавицам. Однако ни одно из них не привлекло внимания композиторов и не стало основой для создания музыкального шедевра, подобного таким романсам, как «Чудное мгновенье» Пушкина – Глинки или «Соловей» Дельвига – Алябьева.

Кажется, Петр Андреевич объяснил нам невстречу своей поэзии с музыкой: «Странное дело, очень люблю и высоко ценю певучесть чужих стихов, а сам в стихах своих нисколько не гонюсь за этой певучестью. Никогда не пожертвую звуку мыслью моею». Когда, бывало, Виельгорский просил у него стихов, чтобы положить их на музыку, то всегда прибавлял: «Только, ради бога, не умничай, – мысли мне не нужны, мысли на ноты не перекладываются».

Любопытно, что и Пушкин в 1826 году иронически советовал Вяземскому: «Твои стихи к мнимой красавице (ах, извини: счастливице) слишком умны. А поэзия, прости господи, должна быть глуповата».

И вот минуло более двух столетий. Сегодня ревнители классической литературы заново открыли полузабытую, «слишком умную» лирику Вяземского. И то, что смущало высокообразованного музыканта и мецената Виельгорского, приобрело особую ценность в песенной лирике нашего современника. Своим утонченным пером Андрей Петров прикоснулся к «поэзии мысли» Вяземского, чья романтика романса получила воплощение в кинофильме Эльдара Рязанова «О бедном гусаре замолвите слово».

Исполнение романса Петрова «Друзьям» режиссер доверил блистательному Андрею Миронову. Его голосу вторит чистая, пронзительная труба, что усиливает ощущение печали, невозвратных потерь… Стихи эти Вяземский написал в 1861 году, когда ему было уже под семьдесят и он духовно не только был совершенно одинок, но и казался себе мертвецом среди «чужих живых».

Еще одна «гусарская» песня юного героя Плетнева носит полуиронический характер. Вот в ней-то и проявился язвительный ум князя.

Какой стройной гармонией звучит мелодия стиха, его ритм и рифма!

Стихи «Я пережил и многое, и многих», написанные в год гибели Пушкина, на экране зазвучали «Романсом полковника» в исполнении Валентина Гафта:

Ностальгический характер поэзии отразился в музыке, написанной в манере цыганских романсов, с их тоской по утраченному счастью, по ушедшей молодости:

Сам князь и не помышлял заглянуть в столь отдаленные столетья и считал, что его забудут гораздо раньше:

Однако ошибся князь – его поэзия оказалась востребованной и в ХХ столетии. С легкой музыкантской руки Андрея Петрова мы вновь встретились с Вяземским – тем самым «милым Европейцем», близким другом Пушкина и многих декабристов. В молодые годы «язвительный поэт, остряк замысловатый», он клеймил в стихах самодержавие. К середине жизни расстался с «вольнодумными заблуждениями младых своих лет», стал членом Государственного совета, сенатором, особой, близкой к императору Александру II.

Остафьевские пенаты

Петр Андреевич был сыном русского аристократа, представителя старинного рода (из Рюриковичей) князя Андрея Ивановича Вяземского и ирландской дворянки, урожденной О’Рейли. Андрей Иванович встретил ее во время своих заграничных странствий, полюбил ее и увез от мужа-англичанина в Россию. Добившись развода, в 1786 году они обвенчались. Так уроженка Ирландии стала российской княгиней Екатериной Ивановной Вяземской, матерью будущего поэта. Но недолгим оказалось ее женское счастье: она умерла, оставив сына совсем маленьким.

В 1795 году Андрей Иванович купил под Москвой имение Остафьево, где построил просторный, в 40 комнат, дом в классическом стиле, ставший на протяжении многих десятилетий родными пенатами для сына-поэта. Прекрасная природа, сельская тишина, богатейшая библиотека – все это формировало личность княжеского отпрыска, избалованного вниманием отца, изнеженного кабинетным теплом остафьевского камина.

12 лет прожил в имении Вяземских первый писатель России Николай Карамзин, трудясь над многотомной «Историей государства Российского». Заботам этого благородного человека поручил своего единственного сына рано умерший (1807 г.) князь. Воздействие опекуна, его идеи патриотизма оказали решающее влияние на формирование личности талантливого воспитанника. И если историограф Карамзин образовал Вяземского-публициста и мыслителя, то Карамзин-писатель воспитал Вяземского-поэта.

1812 год открыл в жизни двадцатилетнего князя военную главу, когда он вступил в Московское ополчение под знамена сражающихся войск. Он был при Бородине и пулям не кланялся – под ним убило двух лошадей. За это сражение Вяземский получил орден Св. Станислава IV степени. В 1818 году коллежский асессор Петр Андреевич был назначен на службу в Варшаву, где близко познакомился с передовыми идеями века и окончательно выработал тот свободолюбивый образ мыслей, который сблизил его с декабристами.

В пушкинском окружении Петр Андреевич занимал одно из самых важных мест. Богатое эпистолярное наследие тому подтверждение. Печальные и радостные, восторженные и откровенные письма «отрока славы» к мудрому Вяземскому – это пестрые страницы неповторимых мгновений жизни и творческих размышлений поэта.

Более 20 лет продолжалась их дружба. Но при всей искренности отношений все-таки главным оказалась близость литературных интересов и общность взглядов на явления культуры. Дошедшие до нас ответные послания, воспоминания и единственные в своем роде «Записные книжки» князя стали уникальными материалами жизни общества пушкинской эпохи.

Вяземский одним из первых понял масштаб дарования Александра. «Воспоминания в Царском Селе» 17-летнего отрока поразили его зрелостью письма, «точностью поэтических выражений, твердой и мастерской кистью в картинах». А стихотворение «Первый снег» Вяземского вызвало у автора «Онегина» эмоциональный отклик. Отражая собственное восприятие природы, в пятой главе романа он упоминает сочинение «другого поэта», кто своим «роскошным слогом живописал нам первый снег и все оттенки зимних нег». «Первый снег» Александр очень любил и знал наизусть. Недаром княжеская строка «И жить торопится, и чувствовать спешит» стала эпиграфом к первой главе «Онегина».

Из стихов и переписки становится ясно, что Вяземский молодой, Вяземский средних лет и в старости – это три разных человека. Он прошел горький путь – от революционного поэта и публициста до охранителя самодержавия и гонителя свободной мысли. Понимая значение своей переписки с гением России, будучи уже в преклонном возрасте, в 1874 году «раскаявшийся сатирик» печатает в журнале «Русский архив» 49 писем великого поэта. Старый князь, готовясь покинуть сей мир «вслед за сверстниками», прекрасно сознавал, какая пора в его жизни была лучшей и самой светлой. Опубликовать хотя бы часть писем поэта значило для него оправдаться перед грядущими поколениями – или, точнее, напомнить о своей давно ушедшей, достойной высокого уважения молодости. К этому же времени относится его исповедальное стихотворение:

Но старый князь с радостью обнаруживает на нем следы чернильных пятен, ему «узоров всех дороже». «В них – отпрыски пера», которому все помыслы, все таинства и радости передавались.

Около полутора столетий назад завершился земной путь князя. Но в своих стихах он вернулся к нам молодым одареннейшим поэтом пушкинской эпохи. В плавной, медлительной рифме прослеживается философская линия жизни с весельем юности беспечной и душевными порывами, с ее безмолвной красотой и рыцарским благородством романтических чувств.

В наш бездушный, торопливый век возвышенные идеалы поэта особенно в цене. Ах, как хочется порой остаться в прошлом, удержать его прекрасные мгновения и не слышать шагов уходящего счастья…

Все дальше уходит от нас золотой век русской поэзии. Упрощая и коверкая литературный язык, сегодняшние рифмачи не оглядываются на лучшие образцы изящной словесности, а кое-кто даже и не подозревает об их существовании. Растворяясь в страстях и суете стремительного времени, очень даже неплохо периодически обращаться к литературным страницам, по которым драгоценными жемчужинами рассыпается настоящая русская речь.

Расставаясь с Вяземским, перечтем и запомним его завещание нам, далеким потомкам: