Удары деревянной ложкой по «солнцу»

Мощь его, того кирпича-романа, по сути латентна, но при случае довольно сокрушительна. Ехидно сатиричен и пахнет моторным маслом. И «уши» у него – развеваются как вымпела. Избранные произведения умеют слушать своего читателя, и ещё как.

Они и не помышляли о писательской известности. Да что там – шёл пока каждый по своей дорожке. Иехиел-Лейб бен Арье Файнзильберг в 1913 году окончил техническую школу. Будучи шестнадцатилетним юношей, получил образование и порадовал отца: прошел путь от токаря до мастера кукольной мастерской, а в 1919 году сел за бухгалтерские отчеты в финансовом отделе губернской продкомиссии, ведавшей снабжением Красной армии. Ну, какой из него писатель?! Однако, он в тихую почитывал книги Редьярда Киплинга, Роберта Стивенсона и Антона Чехова, когда был мальцом. Его старшие братья наперекор желаниям отца, Арье Файнзильберга, скромного служащего Сибирского торгового банка, стали художниками. Один из сыновей – художник-кубист. Сбежал во Францию. В дальнейшем незавидная его судьба – гибель в Аушвице. Второй – художник-график и фотограф, погиб при эвакуации в Ташкенте. А вот самый младший (не Илья (Иехиел)), четвёртый сын, единственный кто не разочаровал отца – работал топографом. Его, видите ли, искусство как таковое не задело своим нежным крылом.

Евгений Катаев, родной брат Валентина Катаева. Ну, кто этого брата раньше знал? И когда он родился? – незначительная путаница в метрических данных. То ли в 1902 году, то ли в 1903 году. Лишь в 60-х годах сотрудники одесского архива отыскали метрическую книгу, в которой была записана дата рождения и крещения; всё надлежащим образом встало на свои места. В 1920 году Евгений окончил 5-ю одесскую классическую гимназию, в которой его одноклассником и лучшим другом являлся Александр Козачинский (мальчишки, к прочему, даже принесли клятву братской верности: надрезали кусочком разбитого стекла пальцы и смешали кровь). Затем, на протяжении двух месяцев Евгений Катаев работал корреспондентом Украинского телеграфного агентства, а после в течение трех лет – инспектором уголовного розыска в Одессе. Первым его литературным произведением, так вышло, стал типичный протокол осмотра трупа неизвестного мужчины, где, понятное дело, напрочь отсутствует какая-либо художественность, в силу самой профессии.

Большинство читающих и вовсе не знает, что в 1922 году, во время яростной погони с перестрелкой, Катаев лично задержал своего друга Козачинского, возглавлявшего на тот момент банду налетчиков. Впоследствии писатель добился пересмотра его уголовного дела. В итоге вышло – Александра Козачинского не приговорили к смертной казни, а отправили в лагерь. Эта криминальная история позднее легла в основу приключенческой повести «Зеленый фургон», прототипом главного героя которой – Володи Патрикеева – является сам Евгений Катаев. Да, да – именно он самый! Также по этому произведению в 1959 и 1983 годах сняты одноименные фильмы. Фильм 1983 года с участием Дмитрия Харатьяна до сих пор пользуется бешеной популярностью.

Так или иначе, все догадались, что речь идёт о Илье Ильфе и Евгении Петрове. Илья Ильф взял свой псевдоним от собственных инициалов настоящего имени, фамилии. Катаев же, взявший некогда простенькую творческую фамилию, дабы как-то «отделиться» от известного брата-писателя, сожалел потом в будущем, что не придумал попривлекательнее себе псевдоним.

Произошло это в школьную пору. И скорее в старших классах. И годы как раз случились такие, когда начался шквал литературных редкостей – только успевай приобретать. Талончики на дефицитную литературу ушли в прошлое. Можно сказать, наступил книжный рай. И неважно, что «книжное золото», продававшееся в книжных магазинах тогда, в начале девяностых, было скверного качества. Переплёт от одного разика применения рассыпался на глазах, словно бы прочитало книгу несколько футбольных команд и не только пролистало, но и использовало, будто в качестве мяча. И никакая толстая обложка с броскими рисунками не спасала её от «надвигающейся смерти». Бумага настолько никакущая, что её легко спутать с папиросной. Но, несмотря на недоделки со стороны издательств, всё равно книги эти покупали с ненасытной жадностью. Но я-то уж точно. Среди них попались и «12 стульев» с «Золотым телёнком». Щенячьей радости от приобретения, восторга – целый бахчисарайский фонтан! Приятелю, что тоже зовут Алексеем, также удалось приобрести эти два произведения-щелкунчика. После, когда закончились наши скольжения... почитывания книги, мы с огоньком, чуть ли не каждые последующие дни, обменивались мнениями. А то и годы. С языка не сходили крылатые цитаты Остапа Бендера, Безенчука, монтёра Мечникова и других персонажей. Можно сказать, мы даже соревновались друг с другом: кто из нас больше назовёт их. Блеснёт своей превосходной «компьютерной» памятью. Всюду в беседах, затрагивающие различные темы: нет-нет да вставляли известные (уже затёртые нами до основания, до дыр) фразы из «12 стульев» и «Золотого телёнка». В те годы в Уфе появился коммерческий канал «Толпар» и так выпало, что многосерийный фильм «12 стульев» с участием Андрея Миронова и Анатолия Папанова крутили слишком часто – до тошноты. Но не нам – мы завсегда готовы смотреть его и в миллионный раз… как в первый раз. И снова «поблёскивание» ярчайших строчек бессмертных произведений Ильфа и Петрова. Снова эта красота иронического языка.

И как-то раз нам пришла идея попробовать самим написать нечто похожее и обязательно в тандеме. Алексей (не я) уже обладал литературными навыками, наработками. Сочинения на уроках литературы он писал не только на «отлично», но можно смело подчеркнуть – лучше и круче всех. И возможно, во всей школе тогда не найти более подкованного творческого человека. Им прочитано бог знает сколько книг; и с запрещённой когда-то Советами литературой он тоже имел дело. Не зря же в настоящее время он давно является сочинителем… незаурядным писателем. Я же со своей стороны ему по-доброму завидовал – его талантливому умению. Сам писал так себе: тяп-ляп, и с кучей помарок. Грамматических, орфографических ошибок умел наделать приличное количество, от которых в глазах рябило. Хотя какое-то зернышко… дара, что ли, – нескромно с моей стороны, конечно, звучит – но начинало прорастать. И оно было крохотное, ничтожно малое по размеру, что я сам его и не замечал. И мы, несмотря на мой непрофессионализм и его явные способности, данные ему от природы, рискнули что-то сотворить… совместно. Эдакие братья Стругацкие, братья Гримм, Анн и Серж Голон.

На первых порах выбирали тему рассказа. Именно рассказа. А его начало дольше всего крутили-перекручивали… как какую-то половую тряпку. За давностью лет сейчас трудновато все тонкости, нюансы вспомнить. Но помню, что действие в рассказе начиналось ночью. «Звёздочки на небе блестели словно стеклянные осколки. Луна – синий колобок замер на мгновение… Ночь, чёрный фрак…». Звучало иначе – не рваными шматками, но смысловой проигрыш приблизительно таков. И мы без понятия, как на самом деле работали Илья Ильф и Евгений Петров. Писатели сидели почти всегда за одним столом, в одном помещении… или не всегда. Но обсуждали фактически каждую строчку. И если они вдруг вдвоём выдавали равное по строению предложение, то значило, что оно слишком очевидно. Заведомо простенькое. Менять в обязательном порядке! Или же известный случай, в котором они до хрипоты обсуждали – убить или не убить Остапа Бендера. Решили тянуть жребий. Положили в сахарницу две бумажки, в одной из них нарисовали черепок с костями. В результате Остапа Бендера полоснули бритвой по горлу; печальный исход – что тут скажешь. Они, спустя какое-то время, сожалели о своём чудовищном легкомыслии. Но их порывы простительны: молодость, огромные резервы веселья и лёгкое и легковесное поскрипывание пера. И потом, важнейший факт, который нельзя исключить. Ильф и Петров писали в одной стилистике, в одной манере. Думали почти одинаково... ну, что-то вроде сиамских близнецов. И одного от другого не отличить в литературном полёте. Редчайшее явление, если рассудить.

В нашем случае выглядело всё иначе. Писали мы одну страницу с несколькими абзацами, и каждый у себя дома. На следующий день… уж снежок в городе кочевряжился – не торопился оседать на оголённую землю – непривычно как-то, и холод стоял, а мы вычитывали свои «нетленки». И шло жаркое обсуждение. И тоже до хрипоты… до икоты. Благо, что не до крика. Мне, само собой, больше попадало за логические нестыковки, что случались местами и стилистические ошибки. С этим у меня всегда тихий ужас. После дружеской перебранки, после колючих втыканий в текст, тут же посеялись в голове сомнения – получается не такие уж мы великие Ильфы и Петровы… нам до них, как до Новой Зеландии, или того дальше. Мне вообще не стоило марать бумагу своими каракулями, к прочему, и почерк у меня ужасный с кривущими нечитабельными кракозябрами. И да, – мы мыслями шли разными путями. Между нами ни одной общей чёрточки, штриха при владении языком, стилистикой. Я скорее «жил» абстрактными образами… единорогами, изумрудными конями в яблоках; и сейчас частенько они поблизости где-то посиживают, бегают. Ждут своего часа. Друг же, Алексей, больше изобразитель реальности. Без грязи. Отсюда следует, что мы вряд ли написали бы даже одну главу «13 стульев».

Случалась ещё одна попытка что-то похожее написать в писательском содружестве, но не сложилось. Да и пыла уже не было. Утих творческий огонёк. Да и зелены, безусы для столь тяжкого труда. Годы девяностые, и другая страна надвигалась – не до чернильницы с пером.

Про то, как создавались эти самые несчастные-счастливые «12 стульев», пожалуй, говорить нет смысла. Валентин Катаев увлекательно поведал нам всё в «Алмазном моём венце». И подобной информации пруд пруди. Первые литературные советские негры под руководством якобы Дюма-отца, золотой портсигар как оплата за дельные советы – что было, то было. И в золотой рамочке висит, абстрактно выражаясь. И всё-таки главной антисоветской книгой у Ильфа и Петрова являлась художественно-документальная повесть «Одноэтажная Америка», вышедшая в 1937 году. Некие путевые заметки о путешествии по Соединённым Штатам Америки, где они побывали в качестве корреспондентов. Они дважды пересекли страну из конца в конец, пробыли там три с половиной месяца. Компанию им составил координатор и переводчик мистер Адамс. Наши путешественники упоённо восторгались заводами «Ford», «General Electric», однако с видимым сожалением и грустью наблюдали за массовой автоматизацией. Видели в ней какую-то «мертвечину». Они встречались лично с самим Франклином Рузвельтом, пообщались писатели и с русскими эмигрантами. Вели насыщенную беседу с эпохальными личностями – с Эрнестом Хемингуэем и Генри Фордом. И всё же непонятно: кто у кого вызывал больший интерес? Русские репортёры у американцев или американцы у Ильфа с Петровым? Однако, сатирики-писатели набрали целый чемодан впечатлений от поездки; и как им после приключений не написать книгу.

В наше время есть книга Владимира Познера и цикл передач, что транслировался по первому каналу в нулевые годы с аналогичным названием – это, почитай, повтор «прогулок» по Америке. Но что нам этот Познер?.. Вернёмся к Ильфу и Петрову. От них ждали, что в своей повести они отобразят все ужасы, неровности капитализма в Америке, а что вышло? В начале книги вроде как сквозит их обычный юмор с присущим им полутонами. Однако дальше он немного начинает подтаивать… Видно же сразу: Америка им понравилась. Очень, очень. А мазать язвительными усмешками уже не сильно хотелось. Однако местами есть вставки советской агитки – иначе бы повесть не опубликовали. Да и в конце завитушка, якобы социализм всё равно лучше. Какая-то часть современников, прочитав «Одноэтажную Америку» Ильфа и Петрова, видит множество параллелей с нашей сегодняшней страной. Возможно и так, и спорить бесполезно. Преимущественно этот художественно-документальный труд придавлен ранними их работами… ну, где там особенно резвится Остап Бендер. Впрочем, недурная вполне вещица «Светлая личность», вышедшая в 1928 году; задорные, чуть с грустинкой новеллы «Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска» 1929 года; «Тысяча и один день, или Новая Шахерезада» того же года – все они лежат на одной полочке сочинителей, но «этажом ниже», чем «12 стульев» и «Золотой телёнок», по мнению особо ворчливых критиков. Как и для большинства читающей публики. У сатириков имеется значимый воз рассказов и фельетонов, что публиковались в журнале «Крокодил», в газете «Правда». Фильм «Цирк», к примеру, снят по их сценарию, но Ильф и Петров попросили, чтобы их фамилии сняли с титров, из-за изменений в сценарии, с которыми они ну никак не согласились. И это не единственный их киносценарий.

Сатирики жгли как могли, пройдясь по советскому обществу 20–30-х годов прошлого века… постукивали, били как бы деревянной ложкой по солнцу. Сатира, при всей железобетонной хватке Советов, требовалась – она нужна как круговорот веществ в природе, как ватрушка с маком, как стаканчик мороженого, как чих, если хочется чихать. И социалистическое советское «солнце»… государство тоже желало посмеяться от души. «Ладно, так уж и быть, лупите меня, – как бы заявляло светило – Своими ложками, вилками, чай, не сгорю! Не сгину от ваших желчных, но по существу и по делу шуточек. И меру знайте!»

Однако, век писателей оказался недолог. Судьба своевольничала. В апреле 1937 года умер Илья Ильф из-за обострения туберкулёза, который у него врачи диагностировали ещё в двадцатые годы. Илья Ильф подарил читателям чудесные, изданные после его смерти, «Записные книжки» – дневник, состоящий из сотен афоризмов, очерков, наблюдений, смешных фраз и горестных размышлений, записанных за все двенадцать лет.

Евгений Петров пережил своего коллегу на пять лет. После кончины Ильфа смерть в буквальном смысле ходила за Петровым по пятам. Однажды писатель в гимназической лаборатории наглотался сероводорода, и его едва откачали на свежем воздухе. Затем в Милане публициста сбил велосипедист, и он чуть не попал под колеса проезжающей мимо машины. Немыслимая череда случайностей, или намёки судьбы? Во время Великой Отечественной под Москвой корреспондент попал под миномётный огонь – чудом выжил. При налёте немецкой авиации ему дверью фронтовой «эмки» прищемило пальцы, а корреспонденту в срочном порядке нужно было покинуть машину и укрыться где-то. Очень досадный случай. Погиб писатель-сатирик-журналист в годы Великой Отечественной войны. Второго июля 1942 года Евгений возвращался самолетом в Москву, пилот, уходя от бомбардировки, снизил высоту полета и врезался в курган. Из нескольких человек, находившихся на борту, погиб только Петров, которому на тот момент было 38 лет.

И встает вечно, из века в век, повторяющийся вопрос. А если бы они прожили гораздо дольше – до седин и морщин, то сколько бы примечательных произведений написали?