С пластилиновыми носами вороны

Я и сам близок к метаболизму этого чудо-явления: чую все излишки чувств. Но когда же на самом деле зародилась эта пресловутая эпоха романтики? Где пролегает её граница, где пограничный столб? Главное, с чего, собственно, и пишется эта статья: всё ли в её «объятиях» так благополучно и возвышенно? Сразу скажу, что все дальнейшие толчки данного «извержения» будут исходить из книги Евгения Жаринова «Роковой романтизм», где он выдаёт непринуждённо неугасимого огонька своему читателю. Книжка стоящая – не соскучишься! В некоторых местах и волосы дыбом встают.

На смену эпохи Просвещения, что началась в Англии под влиянием научной революции XVII века, пришёл «весь в бархате» романтизм. Его первые, уже не робкие, шаги наметились в конце XVIII – начале XIX века. Автор книги чётко говорит, что эта эпоха далеко не простая, её в полной мере можно ещё назвать эпохой демонов. «Остроконечная» мистика, увлечение спиритизмом, уверенность в латентном присутствии в нашей жизни многообразных духов, нечистой силы – так или иначе и есть основная характеристика эпохи романтизма. По сути, само имя направления укоренилось и дошло, докатилось до наших дней как romantique – нечто живописно-странное, фантастически-красивое, нарушающее привычную форму и всё обыденное. Советский учёный, литературовед, историк, академик Юрий Михайлович Лотман как-то говорил: «Романтический бунт грандиозен. Романтик не довольствуется протестом против политического деспотизма или крепостного права. Предметом его ненависти является весь мировой порядок, а главным врагом – Бог. Не случайно положительным, авторским героем романтической поэзии часто выступает Демон – взбунтовавшиеся против Бога и свергнутый им с небес ангел. Бог утверждает вечные законы вечного рабства – Демон проповедует бунт. Бог представляет, как бы начало классицизма в космическом масштабе – Демон воплощает мировой романтизм». И не согласиться с этим утверждением довольно-таки сложно. Отсюда рождается своенравная игривость мысли, говорящая о том, что романтик тождественен с «кровоизлишеством». Он способен (вольно и не вольно) окропить снежок, свежую поросль травы красненьким ради изменения мира, бытия. Во всяком случае, он близок к этому. Или же нет? Кровь, мятеж, предстояние… Этот период Ортега-и-Гассет точно охарактеризовал как «восстание масс». А кто эти массы? Далеко искать нет необходимости.

Европа впервые в 1800 году достигла числа 100 000 000 человек. На том момент уже появилась вакцинация против смертоносной оспы, открытия Луи Пастера в области микробиологии (и вакцина против сибирской язвы, куриной холеры и бешенства), анестезия существенно помогли продлить человеку его земное существование. Людей уже чувствовался переизбыток на относительно небольшом европейском пространстве. И согласно утверждению философа-романтика Гегеля, произошёл переход количества в качество. Раньше (до эпохи романтизма) основную массу населения составляло крестьянство, жизненные устои которого мало менялись даже при политических катастрофах. Изменения социальных условий шли чрезвычайно медленно, затрагивая лишь отдельные слои людей, групп. Народ в основном терпел, покорялся, живя во всеозаряющей религиозной вере. Но грянул полыхающий алыми красками романтизм, и масса людей хлынула на историческую арену, в результате чего стали происходить коренные изменения. Не хочется упоминать, втягивать в потоковое словоизлияние слово «революция», но и пройти мимо как-то… спотыкаешься. Ведь именно в этот период она и показала свои настоящие острые зубки. Будь она неладная! Конечно, первая по накалу страстей и ужаса произошла в Англии в 1640–1660 годы с переходом от монархии к буржуазной республике; и кончилось всё смертью протектора Кромвеля. И эпоха романтизма естественно и близко не стояла. Но это единственное исключение из правил, отчего вехи истории можно понять и простить. А вот дальше стоит потревожиться. К примеру, Великая Французская…

Какие они, романтики, в момент их возникновения? В первую очередь им присуща болезненность – и это не отнять. Кто бы мог поверить, но они не прочь были… допустим, заразиться туберкулёзом. Александр Дюма острил со свойственным ему юмором: «Мода была на чахотку; чахотка была у всех, прежде всего у поэтов; считалось хорошим тоном харкать кровью при всяком подходящем случае, связанном с эмоциями, и умирать до тридцати лет». Помимо прочего мода случалась также на головокружение, нервно хвататься за сердце и страшно кашлять. Дамы с превосходным здоровьем имели при себе флакон с нюхательной солью. Мужчины зябко подёргивали плечами и прижимали к губам носовые платки. Болезненность казалась им знаком причастности к возвышенному. И здравого смысла во всём этом не было ни толики; он почил в обозе с уходом Просвещения, что сдало свои позиции под натиском демонического романтизма. Долой разум и его чистое сияние!

Призраки! И они внесли свою посильную лепту. Романтиков, можно сказать, влекло прошлое куда больше, чем настоящее. Их субстанции душ, трепетные и наэлектризованные, пытались проникнуть как можно глубже в толщу времён. Чем не одержимость? Развалины, древние книги… это более характерно для англичан. Некоторые исследователи английской литературы, к примеру, Питер Акройд, полагают, что «Англию ХIХ века можно смело называть золотым веком призраков». Ах, эти меланхоличные привидения, что прочно поселились в поэзии и прозе. Возник широкий интерес к спиритическим сеансам, в ходе которых раздавались специфичные постукивания и прочие «потусторонние» шумы. Веяния на месмеризм, возникшие в середине века, породили веру в некую плазму или магнетическую жидкость, из которой и состоит фантом, призрак. Начали появляться фотографии, на которых можно было лицезреть призрачных обитателей комнат, сидящих в кресле или стоящих возле столика с вазой завядших цветов.

Также «избранные» сходили с ума от тафофобии. В XIX веке страх быть погребённым заживо стал достаточно распространённой фобией, получив, что удивительно, даже имя тафофобия; от древнегреческого тафос – гроб, могила, ну и фобос – страх. Начиная со второй половины XIX века и вплоть до 1934 года в странах Европы и Северной Америки патентовались и производились соответственно специальные «безопасные гробы», оборудованные средствами спасения для погребения случайно заживо похороненных. Применялись шнуры, что вели к колокольчику или колоколам церкви (достаточно представить такое… ночью, на кладбище, как тут же жуть охватывает). Трубы для дыхания «покойника», дверцы. Создавались и «спасительные» склепы. Хотя продолжать описывать технические детали как-то не очень хочется. Но что было, то было – факт. Подобный ужасающий трепет испытывали в то «тёмное-тёмное» время Николай Гоголь, Альфред Нобель, Фредерик Шопен. Уилки Коллинз («Женщина в белом», «Лунный камень») тоже из подобных страдальцев, причём тафофобией он страдал настолько в сильной форме, что каждую ночь оставлял «предсмертную записку», в которой просил читающего тщательно удостовериться в его смерти, если он не проснётся. По той же причине философ Артур Шопенгауэр завещал ждать со своими похоронами… ну, пока запахи тления… Что-то похожее даже есть в одном из рассказов Эдгара Алана По.

Помимо прочего ходило по миру увлечение животным магнетизмом. Под этим термином понималось смесь психофизиологических феноменов, гипноза и проявлений того, что сейчас называют паранормальными явлениями. В эпоху романтизма электричество плотно вошло в жизнь людей. При королеве Виктории по дну Ла-Манша проложили кабель, и стало возможным телеграфное общение. Но до знаменательного события, задолго до этого, известная писательница Мэри Шелли создала своего Монстра, детище доктора Франкенштейна, которое оживёт именно с помощью электричества. Явление свету Нового Прометея.

Чудом и не чудом будет тогда желание постоянно путешествовать: туризм, альпинизм, пикники на природе, призванные восстановить единство человека и природы. На ум лезет «Паломничество Чайльд-Гарольда» Джорджа Гордона Байрона. Тому способствовала отчасти и промышленная революция с его паровым двигателем и железной дорогой. В следствии чего прогулки по земле и воде ускорили свой темп.

Другим страстным увлечением являлась «охота на динозавров», в результате появилась наука палеонтология, что опровергла библейскую концепцию мира. Получалось, что динозавры жили на земле 160 миллионов лет, что во много раз превышало существование человека на земле, который, согласно Библии, был поставлен в центре всей Вселенной и животного в том числе. Вот где буйным цветом рос атеизм, откуда уже начинались тянуться щупальца. Ну, а там Дарвин бабахнул…

Кажется, следует для примера добавить несколько колоритных вещиц, произведений романтиков-писателей, где главенствуют на страницах Сатана, Демон, Дьявол. «Эликсиры Сатаны» Гофмана, «Влюблённый дьявол» Казота, «Мемуары Дьявола» Сулье, «Демон» М.Ю. Лермонтова, «Мельмот Скиталец» Метьюрина, «Монах» Льюиса, «Вампир» Полидора, «Дракула» Стокера, «Каин» Байрона. И список достаточно обширен, и нет смысла далее продолжать.

Для полноты картины надлежит сказать, что романтизм проник во все сферы деятельности какие только возможно. Этот «ветерок» проявился в моде, в музыке, в политике, в среде учёных. Более того, романтизм наложил свой отпечаток и на поведенческий характер человека. Так, после грандиозного успеха повести Карамзина «Бедная Лиза» к пруду, где якобы утопилась главная героиня, что неподалёку от Симонова монастыря, потянулись длинные вереницы экипажей: чувствительные молодые люди обоего пола отдавали дань памяти своей любимой героине. Лорд Байрон, к его полной неожиданности, стал законодателем моды. Его персонажу Чайльд-Гарольду подражало большая часть романтиков, напуская на себя сплин и разочарование. Явно же что им намного ближе пессимизм, игра в ничто, чем яркая целеустремлённость к чему-то конкретному.

Романтики, взирающие на всё со своей высоты… колоколенки, чётко противопоставляли себя презренным обывателям, бюргерам и филистерам. Для них высшая героика, пусть даже и маргинальная в глазах простых, обладала особой привлекательностью. Мораль, о которой читают проповеди в церквях, для них чужда. Где-то здесь и зародилась в дальнейшем теория Родиона Раскольникова, что наполнена доверху, до краёв романтикой, воспоминаниями о Наполеоне. Там же рядышком с ним и герой Жюльен Сорель из «Красное и чёрное» Стендаля. К ним же смело можно отнести и разбойников, бандитов и прочих маргиналов, ибо они тоже бунтуют против установленного порядка. Хаос – есть сладкая кормушка для романтиков. Лучше руины, чем замок. Лучше пепел, чем житейский быт.

И именитые представители эпохи романтизма. Как же без них?! С мировой скорбью на лице и отчаяния Людвиг Тик, один из основоположников немецкого романтизма. Рассказывали, что ещё в Берлине поэта преследовали припадки тяжёлой меланхолии и надвигающегося безумия. Случалось, что друзья и товарищи казались ему посторонними, терял всякую связь с окружающим его миром. Однажды среди бела дня обратился он к прохожему с вопросом о том, в каком он городе находится, и был неприятно поражён и сконфужен, когда его приняли за шутника. Фридрих Шлегель – главный теоретик йенского романтизма с его незаконченным экспериментальным романом «Люцинда». Роман подвергли жёсткой критике со стороны читателей, обвиняя в аморализме и безнравственности. Эрнст Теодор Амадей Гофман – великий писатель, композитор, юрист, художник, и более прославленный как сочинитель сказок. Его называли обыватели «злобным гномом берлинских винных погребков». Многие Гофмана видели малоприятным кривлякой и шутником… и горьким пьяницей. При сём он редко пьянел, пребывая на различных весёлых пирушках. В его скромном жилище, где он жил, имелась маленькая странность. Внутри помещения на потолке имелась четырёхугольная дыра шириной в два фута, ведущая на чердак, где располагалась спальня писателя. Дыра служила не только для переговоров с женой, но и забавы ради – для розыгрышей гостей. Через проём можно, к примеру, бросить пару сапог или свесить длинное полотенце, что он и проделывал для увеселения собственной персоны. Имя Генриха фон Клейста известно в Германии всем. Драматург, при жизни была поставлена одна-единственная его пьеса, к тому же закончившаяся провалом. Клейст успел написать восемь новелл, прежде чем покончить жизнь самоубийством в 34 года, при этом он считается одним из признанных классиков немецкой литературы. Разумеется, Виктор Гюго, романтик, презиравший продажных женщин, и при этом он известен своими походами к любовницам, что не переводились до самой его смерти. Шарль Бодлер, «проклятый поэт», что родился от неравного брака. Он вёл «рассеянный» образ жизни, не избегал злачных мест, ни сомнительных знакомств, и уже в восемнадцать лет заразился сифилисом. В 24 года приобщается к опасным препаратам, вызывающим привыкание. Важнейшая его книга жизни – «Цветы зла». Само название подсказывает, что из себя она представляет. Можно догадаться… с трёх раз.

Бесконечно почти можно перечислять ярких самобытных представителей романтизма, где и Джордж Гордон Байрон, и Наполеон в своей треуголке, Джакомо Леопарди и Эдгар Алан По. Из русских первых романтиков – Антоний Погорельский, Михаил Загоскин, Валериан Олин, Владимир Одоевский и другая череда сочинителей. Но стоит ли пачкать понапрасну бумагу и жечь свечи? Я и так малость поднадоел читателю своим рассусоливанием про романтиков-пионеров. Романтически настроенные первенцы-птенцы как дети, потерявшие веру и нечто ещё существенное. Эдакие вороны с пластилиновыми носами (возможно, тут Эдгар По наследил), что нюх у них на вселенную с червоточинкой – тонкий, безошибочный. Взять от судьбы всё за свою короткую жизнь: взбрыкнуть от обиды, шагнуть в сторону бездны, сыграть в картишки – в «дурака» с дьяволом, – поплакаться в носовой платок с золотистыми вензелями, покуражиться и сотворить обязательно что-то добротное. Ибо романтики – это мы с вами!