Превращения и извращения в детективе

Таинственные знаки-человечки, желтое лицо в окне, загадочная красавица Ирэн Адлер – все эти наивно-пугающие сюжеты щекотали нервы, будили воображение. А математически выстроенные интриги Агаты Кристи мне никогда не нравились. Видимо, потому, что в них сложно было уловить логику развития событий, а неожиданная развязка вызывала скорее разочарование, нежели восторг удивления от хитроумных выводов Пуаро.

Жоржа Сименона читала уже с профессиональным интересом. Его повести и романы привлекали тонким психологизмом характеров, напряженной фабулой, острой социальной направленностью, неизменным вниманием к маленькому человеку, который совершал преступление под тяжестью невыносимых обстоятельств, желая от них спрятаться, надеясь вырваться и стать другим. Комиссар Мегрэ подкупал не только высоким профессионализмом, преданностью своей нелегкой службе, но еще и великим человеколюбием, сочувствием к тем бедным и несчастным, которые творили свои проступки, не выдерживая ударов судьбы. Произведения Сименона были словно списаны с реальных событий, напоминая порой журналистские репортажи. Жизнь каждого из персонажей происходит в определенной, точно обозначенной среде, с детальным созданием обстановки, атмосферы, определяющих в конечном счете и его поведение. Такая узнаваемость реалий отличает детективы Жоржа Сименона от надуманной литературщины многих других носителей детективного жанра как того времени, когда писались его произведения, так и последующих лет.

Наверное, та симпатия, которую испытывала к произведениям Сименона, невольно толкала следовать тем же нравственным принципам, когда сама начала писать детективные истории. Может быть, потому что журналист во мне проявился гораздо раньше, чем писатель, всегда отталкивалась от каких-то действительных событий, когда начинала очередной детектив. Иногда достаточно было какой-то конкретной детали, чтобы от нее закрутилась ниточка повествования. Например, повесть «Ночные знаки» родилась благодаря странной особе, которая встретилась в Доме творчества под Кишиневом: рыжеволосая экскурсоводша с необычным именем Доминика, в жару ходившая в толстой суконной юбке, привлекла внимание некой загадочностью поведения. Впоследствии, уже глубокой осенью, ее необычная фигура возникла в памяти и стала второстепенной героиней в пришедшей в голову приключенческой истории. Основой для детективного рассказа «Возле мостика у речки» стало суховатое сообщение знакомого следователя об убийстве мужа женой из ревности, оно обросло художественными подробностями, придуманными персонажами и стало жить отдельно от первоначального «толчка».

Главный герой – следователь, который переходил у меня из одного детектива в другой, – был срисован с реального человека, следователя по особо важным делам Горьковской области Михаила Кирнуса, который в книге стал Михаилом Карпоносом. Не будучи схож с комиссаром Мегрэ ни внешностью, ни характером, мой талантливый сыщик был похож на известного книжного героя своей дотошностью по отношению к деталям, умением разбираться в людях, желанием понять психологию подозреваемого и благодаря этому вычислить его участие или неучастие в преступлении. Эта похожесть вырисовывалась вовсе не потому, что невольно, на каком-то подсознательном уровне происходило некое подражание Сименону, а потому, что существовавший в действительности прототип исповедовал лучшие принципы своей профессии. Мое знакомство с ним пришлось на первую половину 60-х годов, когда нравственная сторона юриспруденции не только декларировалась, но и осуществлялась. Таких, как Михаил Кирнус, следователей, пусть не столь ярко талантливых, но честных и желающих в любом деле добраться до истины, я встречала и в Горьком, и в первые годы своей жизни в Уфе. Они были увлечены своими расследованиями, что называется – горели на работе. Личная выгода, подкупы, взятки – если это и было тогда, то в очень малых размерах, а вот телефонное право, звонки из высоких партийных кабинетов – такое существовало, но тоже не в массовом обиходе: люди боялись потерять свои партийные билеты, что приравнивалось к окончанию карьеры, а потому осторожничали. Такой, как сегодня, беспредел в правовой системе в те годы даже трудно было себе представить. Положительные сыщики не были фантазией литераторов, они существовали на самом деле, и детективы отражали реалии времени.

Перебирая в памяти свои детективные истории, написанные 10–15 лет тому назад, вижу, как в них проступали черты окружающего момента. Если в первой части «Ночных знаков» действовал предприниматель, зарабатывающий деньги на криминальном бизнесе, то во второй половине этой истории, написанной пару лет спустя, его уже «доставали» рэкетиры, нагло наживавшиеся на разорении таких одиночных обогатившихся дельцов. Если в «Загадке одной фотографии» преступление совершали отдельные личности по личным мотивам – например, желая кому-то отомстить, то в повести «Убийство в реликтовой роще» появляются мафиози, командующие целой сетью организованной преступности.

Все эти примеры привожу для того, чтобы попробовать объяснить, почему в последние годы детективный жанр потерял, на мой взгляд, то главное, что раньше делало его частью литературы, а теперь превратило в чтиво. Я не теоретик, не литературовед, не претендую ни на какие обобщения, а высказываю сугубо личное впечатление. Наверное, повторюсь, если скажу, что у братьев Вайнеров, Юлиана Семенова, Эдуарда Хруцкого, Сапожникова и Степанидина, других писателей 70-х годов при разном художественном уровне их произведений присутствовал интерес к человеку и всегда кроме захватывающего сюжета, который держал читателя в напряжении, выстраивалась логика поступков как преступников, так и сыщиков. И диктовалось это любопытство к человеческой психологии опять же реалиями времени, когда внимание к «простым людям» было обществом востребовано – где-то только на словах, а где-то и на деле. Достаточно привести тот факт, что в газетах отдел писем и жалоб считался едва ли не самым главным, а рубрика «По следам газетных выступлений» присутствовала чуть ли не в каждом номере. На запросы населения была реакция, причем зачастую весьма деловая и конкретная.

Жизнь изменилась кардинально. Воры и жулики, закрепившиеся во власти, набивающие собственные карманы, подчинившие себе разные государственные структуры, включая судебные органы, превратили многие регионы страны в равнодушные к нуждам людей бюрократические системы, которые функционируют исключительно в интересах чиновников. И соответственно изменился запрос общества на культуру и литературу. Упадок профессионального уровня в кино, на телевидении, на эстраде и в детективе – как в жанрах наиболее доступных и потребляемых – стал уже притчей во языцех, но от этого не двинулся в лучшую сторону. Я уж не говорю о выпекаемых на скорую руку книжечках целой армии детективщиц и сочинительниц женских романов. Но даже такой эстет и эрудит, как Акунин, который первыми своими приключенческими повестями заставил о себе заговорить как об открытии нового интересного автора, превратился в скоропалительного сочинителя, который «гонит строку» на пике своей популярности. Можно ли винить ту же Дарью Донцову, у которой порой не сходятся в ее фантазиях концы с концами, в том, что коли есть читательский спрос на быстрое чтиво, то она его и делает. Так называемый «экшн», построенный на кровавом насилии, запутанных погонях и стреляющих манекенах вместо живых характеров, есть отражение действительности, где жестокие преступления – убийство, бандитизм, нанимание киллеров – стали нормой, почти привычкой к трагедиям, уносящим человеческие жизни.

Читатели, когда приглашают к себе на встречи в библиотеки, школы, колледжи, интересуются, где можно прочитать мои новые детективы. Приходится объяснять, что поскольку я не фантаст и привязана своими сюжетами к подсказкам реальности, то просто перестала обращаться к своему любимому жанру. Беспредел преступности, кровь ради бездумной жестокости – не тот фон, на котором мог бы родиться детектив с привычными для меня критериями гуманизма и милосердия. Впрочем, все-таки в прошлом году не выдержала долгого молчания и написала детективную историю под названием «Route к смерти», опубликованную в «Бельских просторах» (№№ 3 и 4 за 2011 год). Но она на тему для меня совершенно неизведанную – о нацистских преступниках, которые по сей день остаются безнаказанными. И все-таки я не оставляю надежду, что наша жизнь не сможет обойтись без перемен и что новое поколение, отвергнув коррупцию, пронизывающую все стороны современного бытия, возродит законы совести и справедливости. В том числе и в профессии, во все времена считавшейся неподкупной и уважаемой, – профессии, рождавшей своих шерлоков холмсов, мегрэ и карпоносов, которые из реальности шагали в литературу, чтобы потом из литературы в качестве образцов для молодых юристов возвращаться в жизнь глашатаями совести и чести.