Эпоха Добролюбова

В прежние годы, до 1991 года, Н. А. Добролюбов, выдающийся публицист и литературный критик России, был для учителя литературы, взяв шире – для преподавателя дисциплин гуманитарного цикла – едва ли не наиболее популярным помощником и опорой.

Новая эпоха попыталась обойтись в педагогике практически вообще без Добролюбова, даже забыть его имя. Сразу вспомнили, что великие писатели XIX века, писатели дворянского происхождения, современники Добролюбова, очень не любили его. Они считали его мальчишкой, а статьи его – бездоказательными, фальшивыми, принижающими и оскорбляющими русскую литературу. Но разве забудешь о том, что они чувствовали и его силу. Например, в известной оценке И. С. Тургенева – называвшего Добролюбова «очковой змеей» – чувствуется не только неприязнь, но и признание значимости, признание собственно культурологического феномена критика и мыслителя Добролюбова.

Не будем забывать, что первые полные собрания сочинений Добролюбова вышли вовсе не в советское время, а под редакцией известнейшего просветителя царского времени М. Н. Лемке, в 4 томах, в Санкт-Петербурге, в 1912 году, а затем и под редакцией Е. В. Аничкова, в 9 томах (!), тоже в столице. Это означает, что интерес к Добролюбову не был искусственно гальванизирован в советскую эпоху, он был велик и до Октябрьской революции в кругах передовой интеллигенции.

Николай Александрович Добролюбов родился в Нижнем Новгороде 5 февраля 1836 года, в семье священнослужителя. Обучался первоначально по стопам отца – в Нижегородской духовной семинарии, но затем, оставив церковное поприще, перешел на историко-филологический факультет Петербургского педагогического института. Уже к 20 годам Добролюбов стал подающим большие надежды педагогом-теоретиком, человеком со сложившимися взглядами, блестяще изучившим философию Руссо и Прудона, Штрауса и Бауэра, Фейербаха, труды Герцена и Белинского. Младший современник Н. Г. Чернышевского, он умер в молодом возрасте и заслужил такой отзыв своего наставника в области литературной критики: «О, как он любил тебя, народ! До тебя не доходило его слово, но когда ты будешь тем, чем он хотел тебя видеть, ты узнаешь, как много для тебя сделал этот гениальный юноша, лучший из сынов твоих». Так писал Н. Г. Чернышевский в «посмертном слове» о Добролюбове.

Сила мысли Добролюбова поражала и поэта Н. А. Некрасова. Уже в студенческие годы, 18-летним юношей Добролюбов издавал газету «Слухи» (позже «Сплетни»), которую заполнял яркими сатирическими статьями, бичующими пороки самодержавного режима. В 1857 году, окончив педагогический институт, он был приглашен освещать проблемы педагогики, дидактики и литературы в журнал «Современник», гремевший тогда на всю Россию. Вместе с журналом прогремело впервые и имя молодого просветителя.

Естественно, в советское время, вместе с превознесением достоинств критика и педагога Добролюбова, его роль одновременно огрублялась и примитивизировалась. Сложный культуртрегерский феномен Добролюбова сводился к неким «догадкам в стиле Маркса», к суррогатному повторению истин марксисткой доктрины. Хрестоматийный Добролюбов препарировался в советской школе так, чтобы все острое, угловатое, индивидуальное в нем исчезло, чтобы остался скучный праведник на ретушированном портрете эпохи.

Таков оказался Добролюбов в ХХ веке – прямолинейный материалист и диалектик, хотя в реальности он был гораздо самобытнее. Последователь Фейербаха, он все же придавал огромное значение идее разума и силы, полагал, что «мнения правят миром».

Он так и не захотел подчиниться «надлежащему классовому анализу обстоятельств исторического развития», хотя и понимал историю в рамках ее «классовой сущности», как борьбу между «людьми трудящимися и дармоедами».

Он отмечал, что буржуазная революция в Европе не принесла избавления трудящимся; он видел, как «в рабочих классах накипает новое неудовольствие, готовится новая борьба, в которой могут повториться все явления прежней». Он понимал «относительность парламентаризма», недостаточность одних политических реформ, бессилие либерализма, доказывая, что, пока сила и власть общественная в руках капиталистов, «фабричные работники» не смогут получить «существенных и прочных» уступок.

Обращаясь к России, Добролюбов указывает ей путь Запада, Европы и, учитывая исторический опыт, зовет идти «решительнее и дальше», то есть вплоть до социалистической революции. Но в то же время, Добролюбов разоблачал европоцентристкое учение об извечном разделении человечества на «низшие» и «высшие» расы и нации, об обреченности «низших» наций на эксплуатацию «избранными» нациями. Он страстно доказывал, что отсталость некоторых народов является следствием исторических и культурно-экономических условий их развития, а не природных и физиологических особенностей.

Освободителя Добролюбов ищет не в привилегированных, общественных группах, а в «народе», понимая под ним трудовые эксплуатируемые массы.

Литературные критики в XIX веке, подвижнически делившие свой талант между эстетикой и политикой во благо читателя, сознавали, что формирование взглядов читателя происходит в общем процессе борьбы за свою свободу, свою культуру. В частности, Добролюбов рассматривал книгу как один из самых коротких, верных и надежных путей для овладения сознанием народа.

Открывая с помощью таких критиков, как Добролюбов, для себя мир большой литературы, народ России узнавал, что возможна и другая жизнь, с непохожими традициями и обычаями, иным уровнем развития культуры. Направляемые писателями-патриотами, педагогами-патриотами поколение за поколением постепенно все глубже осознавали, сколько окружающих людей, как и они сами, влачит жалкое духовное существование.

В то же время, Добролюбов отмечал, что не было, нет и не может быть ни одного крупного писателя, который был бы только национален. Человечество, вся прогрессивная культура развивались и продолжают развиваться в направлении растущего интернационализма. И это – тоже неотъемлемая часть его литературоведческого творчества.

Что бы ни говорили о его взглядах сейчас, никуда не уйти от того факта, что он будил живой интерес к русской литературе, к лучшим книгам, созданным в его время. Старая истина утверждает: народ должен брать у прошлого пламя, а не пепел. Пламя – это то, что продолжает жить, что способствует чуду продолжения народа во времени. Литература, вообще культура, в глазах Добролюбова принадлежала именно к таким чудесам, превращая прошлое народа – его память – в существенную часть его сегодняшнего дня, его будущего.

Общественно-философские взгляды Добролюбова определили и его взгляд на литературу. У художника, как и у мыслителя, свое определенное миросозерцание. Мыслитель выражает его в логических построениях, художник – в системе образов. Чтобы не впасть в ложные обобщения, они должны уметь отличать в явлениях жизни органическое, основное, от случайного, второстепенного, стоя на уровне современного им знания.

Литературу, как и науку, Добролюбов представляет «служебной силой», значение ее – в пропаганде, а «достоинства определяются тем, что и как она пропагандирует».

Он убежден, что «литература постоянно отражает те идеи, которые бродят в обществе, и больший или меньший успех писателя может служить мерой того, насколько он умел в себе выразить общественные интересы и стремления». Добролюбов сознавал, что «поэзия увлекалась духом партий и классов», и потому он звал писателей обратить свой взор к трудовым массам, сожалея, что в литературе «между десятками различных партий почти никогда нет партии народа».

Добролюбов отрицал «искусство для искусства», эстетическую критику, видя в них отражение интересов привилегированных групп.

Иначе произведение вредно, так как в таком случае оно служит не просветлению человеческого сознания, а, напротив, еще большему помрачению. И тут уже «напрасно стали бы мы отыскивать в авторе какой-нибудь талант, кроме разве таланта враля».

Критика Добролюбова, возможно, не была столь уж глубоко научной и реальной, насколько ее позже представляли революционеры. Но сам Добролюбов верил в науку и реальность жизни, это бесспорно. «Реальная критика, – писал он, – относится к произведениям художника точно так же, как к явлениям действительной жизни: она изучает их, стараясь определить их собственную норму, собрать их существенные, характерные черты». При этом не пускаясь «в соображения о том, чего нет в произведении и что должно было бы в нем находиться», а показывая, что в нем есть.

Художественное произведение выражает известную идею не потому, что «автор задался этой идеей при его создании, а потому, что автора его поразили такие факты действительности, из которых эта идея вытекает сама собой».

За четыре года своей литературной деятельности Добролюбов оставил ряд статей, определяемых современниками как «блестящие», из которых самыми употребляемыми в педагогической практике являются: «Темное царство», «Луч света в темном царстве», «Что такое обломовщина», «Когда же придет настоящий день». В них он анализирует творчество Островского, Гончарова и Тургенева, других авторов, в духе своего времени вскрывая социальные условия, породившие героев их произведений.

Кроме литературно-критических статей, Добролюбов писал по вопросам политики, педагогики и воспитания. Вообще важно отметить, что жизнь и творчество Добролюбова, произведения которого составили часть корпуса культурного наследия «золотого века» русской классической литературы, подтверждает, что он всегда был убежденным сторонником дружбы с народом, сторонником видения в литературе прежде всего воспитательной, учебно-дидактической задачи, почти всегда пропагандировал демократическую русскую и мировую литературу, стал «плотью от плоти» той замечательной когорты писателей, пришедших в литературу из педагогики.

Юный критик сочинял и стихи, главным образом сатирические, и издавал при «Современнике» сатирический листок «Свисток», злой и бичующий.

Когда умер Добролюбов, Чернышевский глубоко скорбел о потере своего молодого друга. Он писал: «Я тоже полезный человек, но лучше бы я умер, чем он... Лучшего защитника потерял в нем русский народ».

Об идейном наследии критика шел спор. Народники пытались считать его своим, в то время как русская марксистская мысль старалась записать его в свои предшественники. Отсюда и последующее неприятие Добролюбова в посткоммунистическую эпоху – с ним случилась та же штука, что и с Горьким: писатель или мыслитель, сочетающийся браком – по любви или по расчету – с какой-то политической партией, рискует остаться вдовцом.

На самом деле, не правы, на наш взгляд, ни современные апологеты, ни ниспровергатели Добролюбова. По меткому выражению М. Е. Салтыкова-Щедрина, русской публике свойственны только два состояния: «или в морду, или в ноги». Наша предвзятость идейной поляризации, постоянного максималистского стремления оценивать мир в черно-белых тонах, не видеть всей сложной палитры жизни, ее аспектов и проявлений, мешает нам понимать, что культура народа не может быть хорошей или плохой – она такова, каковой сложилась. А Н. Добролюбов стал уже неотъемлемой частью русской философской, литературоведческой и педагогической мысли. Именно таким – со своими слабостями и недостатками, со своими прозрениями и высотами – мы должны принимать его ныне и преподносить учащимся. Преподносить не в качестве образца или жупела, а в качестве цивилизационного феномена особой евразийской, славяно-тюркской цивилизации, который не может быть – без ущерба качеству гуманитарного образования – отвергнут и забыт в нашей истории.