Рецензия на рецензию. Часть вторая

В свое время, читая одно из первых для меня исследований поэзии, удивило, что стихотворения в нем приведены не полностью, а только выбранные части. Так принято, такова традиция, таким образом экономили место на книжной и журнальной странице. Но сейчас, особенно при электронной публикации, уже возможен и другой подход.

Стихотворение – законченное художественное произведение, и его стоит рассматривать в целом. Если механизм разобрать по частям, он перестанет действовать. Искусствовед, анализируя картину, не станет разрезать её на части, и рассматривать каждый штрих, пятно краски, мазок кисти художника отдельно на каждом фрагменте. Особенно это относится к современной поэзии, развивающейся уже после революционных преобразований поэтического языка, после творчества Велимира Хлебникова, Владимира Маяковского, Василия Каменского, Алексея Крученых и других поэтов эпохи русского авангарда. По мнению известного исследователя русского авангарда, искусствоведа, академика Д.В. Сарабьянова, в этот период «…с необычайной последовательностью навстречу друг другу шли поэзия и живопись. Не случайно, что многие поэты-футуристы были и художниками как Маяковский, Давид Бурлюк, Алексей Крученых. И часто их стихотворения – уже некий синтез поэзии и живописи.

Мне представляется, что стихотворения Айдара Хусаинова нужно читать и анализировать по-иному, по другим методикам. По крайней мере, рассматривать их в целом. Так же, как если бы мы рассматривали картины художников-импрессионистов, авангардистов, футуристов.

Приведу большую цитату их работы Алексея Кривошеева.

------------------------------

Возьмем стихотворение «Алине», первое в «Адреналинии»:

Дается картина весны и поэт призывает:

В первом двустишии читатель наталкивается на то, что я назвал реграммой А. Хусаинова, некой грамматической единицей авторской манеры (грамма по-гречески – письмо, буква).

Разберем эти строки:

Вторая строчка, не являясь по-сути противопоставлением первой строке, зачем-то все же начинается с противительной частицы «но», чем сразу же сбивает с толку читателя. У него возникает закономерный вопрос: почему вдруг давний обычай выйти весной в степь перестает работать именно весной, когда ему и приходит пора? К чему автор вводит здесь логическое противоречие? Ответа нет. Это просто неверное выражение мысли. Так по-русски не говорят. Такое выражение, конечно, можно оправдать, но для этого придётся пуститься в казуистику и придумать множество «вещей», на которые автор мог бы намекать. Но мы не должны выходить за границы самого текстуального выражения. А оно на четверть (если не наполовину) бессмысленно. Природа русского (любого) языка требует соблюдения его собственных правил грамматики, допустимой самой этой природой. Тем более в случае поэтического притязания все должно быть грамматически отлажено (даже кажущееся, но сознательное нарушение формы). Тогда поэт может претендовать на индивидуальную манеру или стиль письма, иначе это – пустая претензия.

Сравнение камней в траве с костями в земле представляется большей поэтической удачей.

Далее идут хорошие стихи:

Хотя «весеннее сладкое умиленье» (упоенье, успокоенье?) скорее уж должно располагать к углублению в размышление, чем к «речистости». Но и при неглубокой психологии сами стихи совсем не плохи. «Речисты».

Далее стихи не то чтобы плохи, скорее опять «слегка» бессмысленны (места эти отмечены знаками вопроса):

Тут у читателя возникает нормальная догадка, что этот ветер – ветер в голове девы. Метафора ее бестолковости.

-------------------------------------

Прекрасное стихотворение препарировано, разобрано, разломано. С какой целью? Уличить автора в незнании правил русского языка? Что так по-русски не пишут, и есть ли смысл в данном четверостишии или стихотворной строке или нет. Честно говоря, мне это напомнило сцены из небольшой пьесы «Первобытный поэт» Джека Лондона. В них предводитель племени Ак спрашивает Оуна, зачем он бубнит нараспев какие-то непонятные слова, «ночью я слышал, как ты пел у пещеры странную песнь».

Да, я пел. То были волшебные слова, они родились во мне ночью.

Разве мужчина может родить? Почему ты не спишь, когда темно?

…

Оун, ну-ка расскажи, что это были за слова, которые родились в тебе ночью, когда плакала Ала?

Это были чудесные слова. Вот они:

Светлый день уходит куда-то…

Ты не только глупец, ты лжец: смотри, день пока никуда не уходит.

Но день уже ушел, когда во мне рождалась песня.

Значит, ты должен петь эту песню только ночью, а не днем.

….

Я начну сначала:

Светлый день уходит куда-то. Становится грустно, грустно, грустно…

Вот опять врешь: надо говорить «становится грустно», а не «грустно, грустно, грустно». Когда я говорю Але: «Набери сухих листьев», – я ни за что не скажу: «Набери сухих листьев, листьев, листьев». Ты самый настоящий глупец!

Перенесемся из первобытных времен, в эпоху русского поэтического авангарда начала XX века. Возможен ли, например, доскональный грамматический и смысловой разбор стихотворения Алексея Крученых «Зима».

В 1910-е годы многие выступления и литературные вечера поэтов-футуристов заканчивались публичными скандалами. Какие-то стихи они заведомо сочиняли для эпатажа почтеннейшей публики. Но «Зима» написана Крученых уже в 1926 году. В этом стихотворении поэт передает не только звуки, краски, настроения зимы, но и ужас чего-то иного – катастрофической зимы, войны, разрушения. Поэт тогда не знал, что возможна и ядерная зима.

Алексей Крученых – классик русской литературы, введший в поэзию абстрактный, беспредметный язык, очищенный от «житейской грязи», утверждавший право поэта пользоваться «разрубленными словами, полусловами и их причудливыми хитрыми сочетаниями»». Без таких поэтических экспериментов, возможно, не состоялся бы Иосиф Бродский, и другие поэты 1960-х. Остается только гадать, какие еще качественные изменения могли бы произойти в русской и мировой культуре и литературе, если бы русский поэтический авангард не был уничтожен советской системой, с его устаревшим на 150 лет социалистическим реализмом.

Обратимся к введенным Алексеем Кривошеевым понятиям «реграммы (контрнаписания) или деграммы (крайний случай реграммы)». По словам А. Кривошеева: «Так можно назвать микроны вливаний «иноязычного» (в нашем случае, тюркоязычного, а в случае неудачи, просто безъязычного) языкового сознания, которые А. Хусаинов встраивает в русское поэтическое наследие в виде частной формы своих стихотворений». Называя те или иные части стихотворения реграммами, критик только обозначает их, но при этом читателю не разъясняется главное, и в данном случае самое интересное – какие именно микроны тюркоязычного (в случае удачи) Айдар Хусаинов встраивает в русское поэтическое наследие. А в случае неудачи стихи признаются «слегка» бессмысленными, и что так по-русски не говорят.

Продолжение следует...

Часть первая