Сны писателей

Наверное, всё дело в природе человека, в его потребности объяснить необъяснимое, раскрыть загадку, тем более – напрямую связанную с его личностью. «А почему бы и нет?» – подумал я. Проигнорировав завтрак и утренний душ, я прыгнул за клавиатуру и стал подробно записывать всё виденное во сне. Писалось невероятно легко, поскольку мне не приходилось ничего выдумывать. Я просто повествовал о том, что уже видел. Примерно через полчаса передо мной была готовая миниатюра. Впоследствии эта миниатюра обросла доработками и превратилась в большой рассказ, но суть оставалась неизменной.

Нам всем известно, что Менделеев увидел свою таблицу во сне. Некоторые свои произведения Пушкин также видел во сне. «Два хороших стихотворения, лучших, какие я написал, я написал во сне», – говорил Пушкин. И это подтверждал М. Юзефович, врач, лечивший поэта: «Стихи Пушкину грезились во сне так, что он ночью вскакивал с постели и записывал их впотьмах». Таких примеров творчества во сне можно привести немало. Шуман, просыпаясь, спешил записать мелодию, пригрезившуюся во сне. Рафаэль увидел во сне лик своей знаменитой мадонны. Их всех объединяет одно – долгая работа и постоянная концентрация на одном вопросе, полная отдача своему делу.

Проблема сна и сновидений тревожила умы писателей и поэтов во все времена. Писатель А. Ремизов в книге "Огонь вещей. Сны и предсонье" рассмотрел сновидения в русской литературе, начиная с Пушкина. Ремизов называет сны в литературе "снами в рассказах" и дает интересные характеристики "сонному дару" русских писателей. Он пишет о том, что этого «сонного дара лишен был до жалости Гончаров, написавший сон Обломова, и Короленко со своим "Сном Макара", и, как это ни странно, Чехов, написавший "Черного монаха"». Но «большим искусством описания снов владел Л. Толстой, подметивший "беззаконие снов"». «То же большое искусство у Достоевского, Тургенева, Лескова, Пушкина, Гоголя, Лермонтова». В. Н. Топоров в книге "Странный Тургенев" предлагает "хронологическую каталогизацию снов в тургеневских произведениях" и насчитывает более шестидесяти "сно-значимых" текстов.

Большинство писателей для выражения своих взглядов пользуются искусственно выдуманными снами. Сон использовался русскими писателями как аллегория, просто литературный приём для более оригинального изложения мыслей. Восточные писатели подходят ко сну несколько иначе, опираясь на буддистские традиции, и для них не существует чёткого разграничения между сном и явью. Сон, рассказанный писателем, может оказаться реальностью. Рассказ «Сон» японского писателя Акутагавы – яркое тому подтверждение. Здесь прослеживаются отношения между художником и натурщицей, которая отличается удивительным безразличием ко всему, что её окружает. В какие-то моменты натурщица раздражала художника. “Прошло полмесяца, а работа ничуть не подвигалась, – рассказывает писатель от лица художника. – Ни я, ни натурщица не открывали друг другу того, что было у нас на сердце”. Однажды, когда она ушла, художник стал листать альбом Гогена и просматривать репродукции картин, написанных им на Таити, и скоро начал повторять одну фразу: “Это просто немыслимо!”. Он понимает, что, по сравнению с Гогеном, ему не хватает выразительных средств для того, чтобы показать нечто особенное, присущее только его странной натурщице. День был жаркий, и его потянуло в сон. Художнику приснилось, будто он душит натурщицу и при этом испытывает чувство, близкое к удовлетворению. Он увидел, что её глаза закрывались, похоже было, что она умерла. Сон встревожил художника, и его беспокойство усилилось ещё больше, когда вечером она не пришла позировать. Он думал: “Ночью во сне я задушил женщину. Ну, а если не во сне?”. Она не пришла и на следующий день, и через день. Художник отправился на её поиски, и когда он шёл по одной из улиц, то вдруг вспомнил, что уже видел это во сне. А потом воспоминания о прежнем сне начисто стёрлись. Акутагава завершает свой рассказ загадочной фразой: “Но если теперь случается что-нибудь, то мне кажется, что это случилось в том самом сне...”.

Если рассмотреть все сновидения мировой литературы, то там вряд ли найдётся достойный соперник «мастеру снов» – Достоевскому. Сны героев Достоевского запечатлеваются в памяти читателя не менее сильно, чем явь его романов. Сны Раскольникова, сон Ипполита в романе "Идиот", сон Дмитрия Карамазова о том, что "дитё" плачет, сон-апокалипсис "смешного человека" – все это законченные притчи, новеллы, в которых воплощена философия автора. Все эти сны искусственно выдуманы, значит, первоначально несут в себе открытую мысль. Достоевский как бы подсказывает читателю методику прочтения снов его героев: "В болезненном состоянии сны отличаются часто необыкновенною выпуклостию, яркостью и чрезвычайным сходством с действительностью. Слагается иногда картина чудовищная, но обстановка и весь процесс всего представления бывают при этом до того вероятны и с такими тонкостями, неожиданными, но художественно соответствующими всей полноте картины подробностями, что их и не выдумать наяву этому же самому сновидцу, будь он такой же художник, как Пушкин или Тургенев. Такие сны, болезненные сны, всегда долго помнятся и производят сильное впечатление на расстроенный и уже возбужденный организм человека". "Иногда видит человек такие художественные сны, такую сложную и реальную действительность, такие события или даже целый мир событий, связанный такою интригой, с такими неожиданными подробностями, начиная с высших ваших проявлений до последней пуговицы на манишке, что, клянусь тебе, Лев Толстой не сочинит, а между тем, видят такие сны иной раз вовсе не сочинители, совсем самые заурядные люди..."

"Сон – это жанр", – так начинает свое эссе "Страшный сон" Х. Л. Борхес. "Поскольку мы привыкли к линейному существованию, – пишет он, – нашему сну, фрагментарному и единовременному, мы придаем повествовательную форму". Именно эти парадоксы при передаче своего сновидения пытается объяснить "смешной человек" Достоевского: "О, все теперь смеются мне в глаза и уверяют меня, что и во сне нельзя видеть такие подробности, какие я передаю теперь, что во сне моем я видел или прочувствовал лишь одно ощущение, порожденное моим же сердцем в бреду, а подробности уже сам сочинил, проснувшись". В конце фантастического рассказа Достоевского "смешной человек" восклицает: "Сон? Что такое сон? А наша-то жизнь не сон?". Вольно или невольно повторяя вечную фразу, вынесенную в заглавие религиозно-философской пьесы испанского драматурга Кальдерона "Жизнь есть сон", герой Достоевского соотносит сон и жизнь, но уже не в романтическом их противопоставлении или слиянии. Сон для него – это тоже истинная жизнь.

Перечитывая свой рассказ-сон, я невольно задумываюсь над тем, что идея не была придумана мной. Долгое время я искал интересный сюжет, но получил его совсем неожиданно, из специфического, но, в то же время, близкого мне источника. Сон – это всегда интимное переживание отдельного человека. И этот пример лишний раз убеждает меня в происхождении искусства из мира творческих сновидений, которыми грезит сердце художника. Как говорит Просперо в пьесе "Буря" В.Шекспира: «Из нас самих родятся сновиденья, и наша жизнь лишь сном окружена».