Книги моей жизни

Исключением здесь становятся истинные книгоманы, такие, как мой муж, к примеру. После выхода на пенсию он «вписался» в привилегированный контингент детской библиотеки во дворе и раз в две недели исправно посещает модельную библиотеку, получая на руки даже те издания, которые другим дают читать только «без выноса» – в читальном зале.

Детство – самая лучшая пора для погружения в мир книги. По крайней мере, именно в школе есть и время, и желание, и мотивация (обязательная программа по литературе) для того, чтобы сформировать некое универсальное (но вполне собственное) мировоззрение и взгляд на жизнь. Помню, правда, как, выпустившись и наделав первых ошибок, мы укоряли наших учителей: «Почему в жизни все не так, как в ваших правильных книжках?» Потому что романтические девочки зачитывались Чеховым и Тургеневым, Буниным и полуподпольным во времена нашего детства Пастернаком. Героини которых любили беззаветно и безответно, жертвовали собой во имя высокой цели и идеальных мужественных мужчин. Тех наших учительниц воспитывали такие же фанатки Фета и Достоевского… Герои хороших книг формировали судьбы многих поколений.

Для меня «настольной книгой» долгое время была серия «Библиотека пионера». Все 12 томов этого издания, полученного по подписке, были прочитаны по несколько раз. Общий объем томов серии составляет 7000 страниц, книги выходили тиражом 200000 экземпляров. Сейчас это большая редкость! Я брала серо-синие томики в летний загородный лагерь и на дачу. Красный силуэт пионера с книгой в руке, стоящий на фоне парусника и первого советского спутника навсегда стал для меня символом не только советской эпохи, но и поиска собственной истины в самом первом приближении – как нужно поступать, к чему стремиться. «Четвертая высота» Е. Ильиной, «Великое противостояние» Л. Кассиля, «Девочка и птицелет» В. Киселева учили верности, любви, правде (которая, как выяснилось позже, у каждого своя). Это было прекрасно!

«Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви» Рувима Фраермана и «Овод» Этель Лилиан Войнич заставляли меня плакать и думать, сопереживать героям. А что еще должны делать с человеком хорошие книги?

Позже был «По ком звонит колокол» – знаменитый роман Эрнеста Хемингуэя, вышедший в 1940 году. История Роберта Джордана, молодого американского бойца Интернациональных бригад, отправленного в тыл франкистов, к партизанам во время Гражданской войны в Испании, любящего и сомневающегося. Мой мир стал шире и глубже, хотя в реальной Испании я оказалась лишь сорокалетней. Эпиграф к роману «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа, и так же, если смоет край мыса или разрушит Замок твой или друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе» я почти десяток лет переписывала из блокнота в блокнот.

Еще позже пришло в мою жизнь полное собрание сочинений Теодора Драйзера. Эти книги, обложками и форматом похожие на «Библиотеку пионера» в родительском доме тоже появились по подписке, подаренной отцу кем-то из друзей. Мы долго ходили отмечаться в какой-то загадочной очереди в магазине, чтобы получить их. Когда мой сын учился в старших классах, он тоже взял с полки "Американскую трагедию" и «Финансиста». А потом прочел всю остальные романы и рассказы. И мы обсуждали с ним социальные проблемы молодежи Америки и скользкую тему денег, судьбу двуличного Клайда Грифитса, утопившего в озере юную и беззащитную Роберту Олден… Я была приятно удивлена его последовательностью и настойчивостью– мне самой не удалось проштудировать всего Драйзера от корки до корки, терпения не хватило.

В отличие от «Живых и мертвых» Константина Симонова, их я тоже читала и перечитывала лет пятнадцать подряд. Переплеты этих пяти томов были лаконично черными, трагичными, как события в них описанные. Комбриг Серпилин, военный журналист Сенцов, Лопатин воспринимались почти как родственники. А места, мелькающие в эпопее о первых месяцах Великой Отечественной войны, – Минск, Могилев, Ровно – были родиной моего белорусского прадеда Анания. Красная книга русской прозы навсегда стала для меня эталоном повествования: легкий стиль изложения, четкие диалоги, красивая и яркая образность. В своей журналисток практике я всегда стремилась к такому качеству написания статей. Да и профессию, кажется, выбрала под влиянием романа – в поиске движения, приключений, новых знакомств, как было у Сенцова в его военно-писательском воплощении. А тем войны, унесшей жизни двух моих дедов– Ивана и Григория, стала для меня, рожденной через два десятка лет после ее окончания, очень личной и пронзительно трогательной.

Много очень хороших книг было и, надеюсь, будет в моей бурной жизни. Но «зацепивших» за душу, повлиявших на выбор, на судьбу – не более десятка. Причем осознание их роли приходит гораздо позже прочтения. К знаковым для меня авторам могу причислить Лууле Виилма, эстонскую целительницу и врача. Она написала много книг о том, как относиться к болезни и как лечить ее изменением мыслей, отношения к ней и к окружающему миру. Лууле стремилась, чтобы в человеческом сознании расширилось понимание мира. В моем случае ей это в полной мере удалось. Она писала: «Ничего не бойтесь, не испытывайте страха, не бегите от жизни. Это лучшее, что может быть». Полностью с ней согласна.

Марина ЧЕПИКОВА