Книжка рассказов не особо меня впечатлила, но я всё равно собирал все издания Довлатова, после «Соло на ундервуде» мне этот писатель нравился всё больше и больше.
Кто-то меня спросил, читал ли я Довлатова. Он как раз стал модным.
– Ещё лет двадцать назад, – сказал я.
К тому же он оказался уфимец.
Почему же Глезер не привёз его с собой, думал я все эти годы, но ответа нет.
В Уфе 1996-го года никто не слышал о Довлатове. Вдруг я вспомнил, как привёз в Уфу в начале 90-х «Розу мира» Даниила Андреева и не смог её продать. Моя бывшая жена потом сказала, что прочитала эту книгу и поняла, в чём смысл жизни. Так что хотя бы один читатель у неё нашёлся в те годы.
Прошло лет десять, и Александр Гайсович Касымов попросил меня эту книгу найти. Так что можете сами вычислить временной лаг, с которым в Уфу приходят новые книги.
Я стал рассказывать о Довлатове, писать о нём то там, то сям. Фигура писателя, который никак не мог прийтись ко двору существующей власти, заинтересовала моего друга, журналиста и потомственного медиаменеджера Шамиля Валеева, и он тоже стал прикладывать усилия к популяризации Довлатова.
В 2001 году мне позвонили и предложили поехать в США. Я был ошеломлён, но тут же подумал, что смогу посетить могилу Довлатова. Уже давно я искал какие-то контакты по Интернету и мне откликнулся наш уфимец Валерий Письменный. Он жил в Нью-Йорке, знал Довлатова, даже снял о нём фильм.
Я спросил его, не может ли он помочь встретиться с вдовой Сергея Довлатова и посетить кладбище, где он похоронен.
Когда он узнал, что я приезжаю в Нью-Йорк, он предложил переночевать у него, а на следующий день съездить на кладбище. Я с превеликой радостью согласился.
Не буду рассказывать про все перипетии американского приключения, приведу только один случай.
Я шёл по Бродвею, и вдруг мне попались навстречу три пожилые особы, речь которых я странным образом понял.
– Как удивительно встретить людей, которые говорят по-русски, – сказал я, приветствуя их.
– Таки не удивительно, что ми говорим по-рюски, – сказали они, улыбаясь. – Таки удивительно, что ви говорите по-рюски!
– Это потому, что я из Уфы! – храбро сказал я.
– О, Уфа! – воскликнула одна из дам, наименее пожилая. – Я там была в эмиграции во время войны! Помню, возле оперного театра был базар, мы там с мамой покупали очень вкусный творог!
В годы войны она ходила в оперный театр, покупала продукты на рынке, и никто не сказал ей грубого слова. Это и есть Уфа, её характер, её гостеприимство.
Это был чуть ли не предпоследний день в Нью-Йорке, помню, как вышел из отеля где-то в центре города, завернул за угол и увидел Валерия Михайловича. Он улыбался мне как родному человеку.
Улыбчивый, весёлый, приятно полноватый, плотный, среднего роста человек посреди чужой страны! Я сразу почувствовал в нём что-то родственное и очень близкое.
Мы сели в машину и поехали по бесконечным улицам. В одном месте Валерий Михайлович показал мне дом и сказал, что здесь он жил с дочерью, пока не разорился. Потом уже я узнал, что он играл на бирже и потерял деньги во время какого-то краха фондового рынка.
Мы приехали в Нью-Джерси. Это был трёхэтажный дом для тех, у кого нет денег. Но даже такой он был куда лучше наших советских пятиэтажек. Вокруг росли высокие дубы, было красиво и уютно.
Уютно было и в двухкомнатной квартире, где жил Валерий Михайлович с дочкой Ольгой. Вечером она приехала с учёбы, и мы втроём сели за стол и говорили об Уфе, о жизни, всего не упомнишь.
Меня порадовало, что в книжном шкафу у Валерия Михайловича стояли книги об Уфе, фотоальбомы, книжка башкирских сказок на русском языке.
Утром мы первым делом заехали к знакомому Валерия Михайловича.
Он был журналист. Имя я его, к сожалению, запамятовал.
– Я уехал из-за антисемитизма, – сказал он. – Я взял интервью у рабочего на Красноярской ГЭС, а мне редактор говорит: «Почему среди пяти тысяч работников ты нашёл единственного с фамилией Рабинович?»
– Что-то не так? – полюбопытствовал мой собеседник.
– Всё правильно, – сказал я. – Просто перед отъездом в США я брал интервью у главного режиссёра Русского драмтеатра в Уфе и его фамилия как раз Рабинович!
Наконец мы поехали на улицу, на которой жил Сергей Довлатов. Это далеко от центра, и это огромные районы хрущёвок, то есть на глаз отличить их просто невозможно. Экономное жильё!
Мы оставили машину и прошлись немного пешком. Левая сторона улицы – это сплошные магазины и кафешки. В одной из них Валерий Михайлович угостил меня мексиканским блюдом буритос. Вкусная штука!
На противоположной стороне улицы был магазин-стекляшка.
– В этот магазин часто заходил Сергей Довлатов, – сказал мне Валерий Михайлович. – Он любил поговорить с хозяином.
С ним он и остановился поговорить, словно Том Сойер, а я стал рассматривать обстановку. Это было похоже на смесь продмага, хозмага и киоска союзпечати, каких сейчас у нас много. Обстановка была такая же, как сейчас в Сипайлово, да и люди, которые заходили в магазинчик, явно не работали в журнале «Башкортостан кызы».
Сам хозяин говорил по-русски не хуже дам с Бродвея, и я подумал, какой был голод на русскую речь у Сергея Довлатова, что он беседовал со всеми, кто мог ему ответить на родном языке.
Наконец мы вернулись к машине, и через небольшое время к нам присоединилась Елена Довлатова. И мы поехали на кладбище Маунт-Хеброн. Я был смущён и молчал, не зная, что сказать.
Мелькали все эти дома тёмно-красного кирпича, магазинчики, рекламные щиты, всё, что потом нам стало известно по кинофильмам.
Мы быстро нашли могилу Сергея Довлатова, она где-то с краю кладбища, просто большой камень надгробия, на котором лежало несколько камешков. Валерий Михайлович как человек религиозный тоже положил камешек. Кажется, он взял его с другого надгробия.
Я вытащил из сумки большой полиэтиленовый пакет. Потом Валерий Михайлович сказал мне, что у него глаза на лоб полезли, когда я высыпал на ржавую глину чёрной земли из Уфы. Почему-то мне показалось это важным и нужным.
Обратно мы ехали так же молча, но как-то на душе было тепло и хорошо.
На следующий день Валерий Михайлович отвёз меня в аэропорт, откуда я вылетел в Уфу.