Наша марка

По компасу найти Марковского на карте современной поэзии нетрудно, его голос узнаваем, он издает журнал «Крещатик» и пишет о Мандельштаме. А вот с глобусом сложнее, он крутится не так быстро, как магнитная стрелка, и пока найдешь место, где нынче обретается автор, некогда покинувший родной Киев, успеешь о многом подумать. Дать смотр, так сказать, мыслям и поэтическим войскам.

Или как, например, объяснить, чем тебе нравится этот автор? Кому, спросите, объяснить? Ну, хотя бы вам, но перед этим, конечно, себе. У него летучий стиль, как у Лосева, но нет законченных сюжетов. Нужны ли они сегодня? Стилистически – это крепкий Слуцкий с перебивками Бродского, все вместе – не брокен инглиш и не пиджин рашн, как у многих зарубежных эпигонов, а вполне себе европейская поэзия, которая хочет знать, что такое Мандельштам. Не очень понятно? А так, навскидку, в «Случайных строфах»? «Нам не хватает фауны и флоры / в фарфоровом от снега феврале, / их заменяют карты, разговоры, / тяжелые муаровые шторы, / на ум приходят (дело в рифме) шпоры / или поездки к морю в «Шевроле»...» Помните, еще кино такое было – «Мальтийский сокол», а после оно к поэту в стихи попало, а потом…

Кстати, «Когда я вернусь…» у Галича – это ведь эмигрантский гимн, не так ли? Хорошо, что сейчас можно возвращаться откуда и куда угодно, но осадок, как говорится, остался. У автора этого сборника уж точно, у всех остальных «ткнусь головою, как в пристань, в колени твои» звучит как-то иначе, по-другому, не так надрывно. У Марковского с его внутренней свободой вообще отрешенно, лишь с намеком на оригинал: Я напишу еще одну строку,переверну еще одну страницу,пересеку еще одну страну,перечеркну еще одну границуи женщину последнюю, однуиз тех, кого любил, навек покину,вернусь домой и прокляну чужбину,и наконец услышу тишину». А все почему, спросите? И откуда появляется вот это чувство праздности, которое на родине синкопировано, то есть, наоборот – упразднено режимом дня, списком дел, планами на выходные, отпуск и недалекую пенсию. Поэтому даже не из-за средств на существование идут преподавать (если берут), потому что путешествовать автостопом, говорила мама, можно только до первого постового. Недаром многие до сих пор верят, что бейджики у русских профессоров на международных конференциях для того, чтобы не потеряться. Не знаю, надо спросить у Лимонова, он потому и знает (и скажет), что не профессор, цеховой этикет не сдерживает. А вот почему из основных тем там гастрономия и Батюшков? Ну, хорошо, Фет и все равно «нет хорошего хлеба», о чем и Лосев в «Жратве», и Довлатов в «Чемодане».

Проснуться ночью на веранде,

нащупать под диваном хенди,

поговорить с Махатмой Ганди

или глотнуть немного бренди,

и, к рюмке наклонившись резко,

вдруг вспомнить об Отце и Сыне,

или вернуться к Ионеско,

что мирно дремлет на камине.

Входите, лысая певица!

Уже звучит «Полет валькирий»...

Что только ночью не приснится

в чужой неприбранной квартире.

Хотя, снится, бывает, разное. У автора сборника вообще много «сонных» рефлексий, и когда уже устаешь смеяться, вдруг начинаешь понимать, что ведь «не спи, художник» им название, и что вся книга Марковского – по сути, энциклопедия «внутреннего» стиля. Личного стиля, сотканного из сотен сюжетов, заимствованных у жизни, судьбы и Довлатова. Ах, да, еще Бабель. «Я беру пустяк - анекдот, базарный рассказ, и делаю из него вещь, от которой сам не могу оторваться...», - писал одесский классик в «Автобиографии», и его здесь тоже немало. И это, товарищи, не постмодернизм, а нечто большее, словно небо, в которое можно ткнуть посохом, как пишет о Христе один московский автор, когда оно оказывается под рукой. У Марковского, кажется, всегда так, он даже во сне с классикой на «ты». «Третью ночь подряд снится совершенно голая Немирова с сигаретой в губах и книгой в руке. Я сижу напротив на табуретке. Она с выражением читает «Приглашение на казнь» Набокова.

— Хочешь чаю? — спрашиваю я.

— Нет, — отвечает она. — Лучше мартини.

— Со льдом? — спрашиваю я.

— Нет, — отвечает она. — Без льда.

Я протягиваю ей бокал. Она делает глоток, затем говорит:

— Как тебе Набоков?

— Не очень… — говорю я и просыпаюсь.

Но по утрам, проснувшись, его герой не поет в туалете, как у Олеши, поскольку завидовать Марковскому некому, это вы должны локти кусать, что не приобрели еще его книжку, а сам он… Ну, или его герой, не важно. «С утра, едва проснувшись, Мудозвонов направляется в туалет, потом - в ванную, где с отвращением разглядывает себя в зеркале (мешки под глазами и пр.), чистит зубы, причесывает остатки седых волос. Затем подходит к письменному столу, включает компьютер и в течение получаса сочиняет несколько (не менее пяти) стихотворений. Стихи тут же размещает в Фейсбуке, после чего возвращается в ванную и там, жадно вглядываясь в зеркало, произносит наконец свою будущую речь нобелевского лауреата».