Катись, катись, голова Олоферна…

Грусть моя лёгкая, переносимая, преходящая, но всё-таки чувствительная и даже немного сентиментальная. Такая, наверное, бывает у шахматиста, не достигшего великих высот в игре, но всё же изучившего её азы, когда он видит, как его коллега допускает наивные ошибки, так называемые «зевки». Такая грусть бывает у пожилой женщины, многократно выходившей замуж, когда она видит, что её непутёвая дочь разводится со вторым мужем. Короче, такая грусть вполне имеет право на существование. И навеяло её произведение Айдара под названием «Голова Олоферна» не потому, что автор собирался ввести читающего в грусть. Напротив, это повествование оптимистичное, порой жизнеутверждающее, а иногда и с юмором. Но характерные, типичные для очень многих молодых авторов недоразумения текста и внутренне противоречивые подразумеваемые идеи проявились в нём отчётливо и ясно, как сыпь при скарлатине или как паутина в углах неприбранной комнаты.

Айдар Хусаинов – профессиональный писатель, главный редактор интернет-газеты, руководитель литературного объединения и мой хороший друг. Это солидный дядя с умным и добрым лицом, с внимательными, чуть усталыми глазами, старше пятидесяти, но пока моложе шестидесяти лет. И конечно, мне бы хотелось, чтобы его роман снискал мировую известность и был многократно переиздан. Желательно также перевести роман моего друга на разные иностранные языки и поставить по нему несколько художественных фильмов. Так я думал, пока не дочитал его до конца. А когда дочитал – понял, что всего этого не будет никогда, и шансов на это лишил себя сам автор. И задумался: почему так? Ответ на этот вопрос я попытался сформулировать в тексте, храня робкую надежду, что мои соображения будут интересны или хотя бы полезны не только автору романа, но и многим нашим соратникам по литературному цеху. Конечно, чтобы составить представление о произведении, его желательно прочитать самому. Но для тех, кому лень или некогда, по мере рассуждений буду цитировать подтверждающие фрагменты «Головы Олоферна».

Первое замечание: то, что автор назвал «романом», по содержанию таковым не является. Это скорее книга мемуарных очерков; воспоминания, подкреплённые статьями из периодических изданий или интернет-блогов. В повествовании есть единственный стабильный персонаж – автор, а остальные появляются лишь в каких-то отдельных фрагментах, в другие части не переходят, и действуют только на тех нескольких компактных страницах, которые отведены именно им. Причём вместо точных описаний почти повсеместно использованы оценки: из текста легко установить, кого из эпизодических персонажей Хусаинов считает хорошим или плохим, но трудно понять, как персонажи выглядели, и какими чертами один из них отличается от другого.

Это вполне простительно: можно догадаться, что эти воспоминания написаны именно для тех, кто упоминаемых людей знал лично, или хотя бы слышал о них. Я как посторонний читатель быстро запутался в череде Равилей и Ринатов, даже если кого-то из них и звали иначе. Но я не уфимец, я киевлянин – и у нас была своя аналогичная тусовка, и мы так же прокладывали себе пути к самореализации, к литературной работе, к популярности или к счастью. И только со временем пришла ясная догадка: это четыре разнородных, очень трудно сопрягаемых пути. Боюсь, что Айдар Хусаинов ещё не принял к сердцу этой догадки; для него самореализация заключается именно в литературе, популярность для себя представима только литературная, и ему плохо знаком круг интересов человека, который имеет сомнительное счастье литературной работой не заниматься. Все четыре перечисленных направления сливаются для него в единый сияющий путь, по которому только и имеет смысл идти юноше. Современной критикой описано такое явление, как российский литературоцентризм (если не трудно – «погуглите» это слово, чтобы лучше понять мысль); так вот «Голова Олоферна» избыточно литературоцентрична. И это тоже простительно, хотя и отсекает от повествования значительную часть возможных читателей.

По невысказанному прямо, но постоянно проявляемому мнению Айдара, литература есть система иерархичная, доступная избранным, возвышенная и социально значимая. А писатель – в сравнении с остальными трудящимися – существо привилегированное, вроде офицера в армии. Вот он описывает тусовку: «…клубились начинающие уфимские авторы нового поколения, те, кто только делал первые шаги – кто в литературу, а кто в литературное небытие» (стр. 162). Это «литературное небытие» мало говорит об описываемых, но много – об описателе. Вот он размышляет над сложнейшей проблемой: «…очень важно разобраться, кто такой писатель, кто является писателем, а кто не является» (стр. 197). Экий важный вопрос! А кто является слесарем? Или сторожем? Пришёл в отдел кадров, поступил – и будь. А у литературы даже отдела кадров не предусмотрено. Писателем является тот, кто считает себя писателем. А членом Союза писателей является тот, кто в эту организацию поступил. А редактором является тот, кого владелец издания назначил на эту должность. По невысказанному, но проявленному мнению Айдара, автор десяти невостребованных книг в два раза более писатель, чем автор пяти таких книг. И путь в литературу – это непременно путь скорейшего обнародования собственных произведений по мере их написания. Мне кажется, это скользкий путь.

Вот Айдар прямо пишет об иерархии в литературе: «…сидела дама. Она только что получила фактически высшее писательское звание» (стр. 214). Дойдя до этого места, я подпрыгнул на стуле, протёр глаза и стал вчитываться в каждую букву. Перечитал: в Уфе на бульваре сидела «дама», которая получила «высшее писательское звание»! Да какое же?! Народной писательницы? Героя социалистического писания? Дочитал до конца – об этом ни слова более. Написал письмо с вопросом Айдару – он пока не ответил. Но важно, что он полагает, будто в литературе вообще есть звания, а среди них есть высшие и, соответственно, низшие. Впрочем, на странице 238 Хусаинов прямо упоминает «генерала от литературы Бродского».

По-видимому, такой литературоцентристский подход стал результатом влияния на начинающего автора ситуации в ныне покойной советской литературе. Я мог бы примириться с этим и даже промолчать, если бы Айдар не присваивал лично себе виртуальное право раздавать звания и регалии в этой иерархии. Ефрейтор мог назначать генералов в Германии только после 1933 года, и до апреля 1945-го, и то же делал в России после 1926 года ратник ополчения второго разряда Иосиф Сталин, но лишь до марта 1953-го. Но, во-первых, для этого им пришлось пройти через реки крови и захватить власть, а во-вторых, и в главных, – всё это никак не пошло на пользу литературе. Напомню эпиграмму Самуила Маршака «Меры веса», опубликованную ещё в 1954 году:

Писательский вес по машинам Они измеряли в беседе: Гений – на ЗИЛе длинном, Просто талант – на "победе".

А кто не сумел достичь

В искусстве особых успехов, Покупает машину "москвич" Или ходит пешком. Как Чехов.

Это умно и смешно. Имя Чехова опрокидывает иерархию, но ведь такая иерархия существовала. И была она в реальности, а не только в воображении Айдара Хусаинова. И действовала она только в Советском Союзе и так называемых социалистических странах – иерархия служебного положения; в отличие от существующей до сих пор в стабильных капиталистических странах иерархии собственности. Коммунистическая власть, казалось бы, окончилась, но сознание социума переменить труднее, чем объявить о перемене правящих лиц. В подтверждение этого приведу полностью небольшую главу, или, скорее, новеллку из «романа» Хусаинова, которая называется «Выживание»:

«После того, как первый секретарь башкирского обкома партии, всесильный и всемогущий Мидхат Закирович Шакиров был отстранён от должности и отправлен на пенсию, он решил заняться бизнесом. Он решил, что печь домашнее печенье как-то не соответствует его масштабам, и взялся торговать нефтью. Поскольку везде сидели люди, которых он когда-то назначил, бизнес пошёл в гору.

Это не понравилось новому всесильному и всемогущему, и он отдал приказ закрыть фирму. Мидхат Закирович Шакиров был возмущён произволом и беззаконием власти. Он пришёл на работу при всех своих орденах и медалях, главной из которых была золотая медаль Героя Социалистического Труда.

В его кабинет пришли люди и объявили волю нового начальства.

— С места не встану, — заявил Шакиров, — ничего вы не сможете сделать!

Тогда люди подняли стул, на котором сидел Шакиров, вынесли его на улицу и бросили в сугроб бывшего всесильного и всемогущего».

Вот так! Конец цитаты. Обкомы сменяются, но всемогущие остаются. А там, где есть всесильный чин, там непременно будут и произвол, и беззаконие. Наверное, приятно быть всесильным и всемогущим, но для этого придётся занять в иерархии соответствующую позицию. Прежде чем раздавать регалии. Автор «Головы Олоферна» ждать не хочет. Он царствует над единственной страной, не имеющей территории – над чистым листом писчей бумаги. На него и изливаются повеления. «…Когда я писал роман, я показывал отрывки разным людям, меня стали спрашивать, почему я зашифровал некоторых людей под псевдонимами. Ответ прост – я не хочу, чтобы их имена помнили. Они этого недостойны, как недостойны упоминания черви под ногами». Так на странице 214 Хусаинов расправляется со своими недругами. И не учитывает, что псевдонимы, под которыми они якобы скрыты, с помощью текста произведения и «Гугла» раскрываются в течение трёх минут. Людей, которых Айдар любит, я вполне мог не запомнить, но пятерых из тех, кого он считает противниками, мгновенно вычислил в Интернете – и фамилии запали в память без труда, хотя мне их знать ни к чему. А остальных и вычислять не стал – скучно сделалось. Так в городе Эфесе пытались предать забвению имя Герострата, желавшего прославиться. Грустнее другое: автор уверен, будто знает, какие имена читателям помнить следует, а какие нет. Ему не приходит в голову, что эта проблема не в его компетенции, не в его власти, – и лучшее, что он может сделать для отправки недругов в уютное литературное небытие – это самому позабыть о них. Начисто. И не вспоминать, не упоминать. Даже когда очень хочется свести персональные счёты.

Вероятно, эта книга рано или поздно будет выпущена из типографии и появится на прилавках книжных магазинов. Если вы увидите её, и вам интересна история уфимской литературной тусовки – не пожалейте рублей, купите. Вы окунётесь в атмосферу времени, когда подлинные стихи передавались из уст в уста, а на гонорар за опубликованный роман можно было купить автомобиль. Вы окунётесь в атмосферу перемен, когда поэзия перестала быть кормилицей, но ещё не стала обузой; когда посетители литобъединений до четырёх часов утра могли беседовать о смысле жизни, а в семь утра отправлялись на службу, чтобы доспать там. Вы почувствуете себя настоящими читателями – новобранцами великой армии литературы, которых муштруют злые сержанты-писаки. И я могу только молиться. Молиться о том, чтобы перед публикацией нашёлся грамотный редактор и уговорил Айдара Хусаинова обозначить своё литературное звание. Чтобы этот грамотный редактор выстроил драматургию книги и убедил автора не сечь самого себя, выбросив или изменив одиозные фразы. Например, такую: «Чуть ли не единственный писатель, который пишет о реальных людях, а не приседает им на мозг — это Довлатов» (страница 238). Это Хусаинов не Довлатова похвалил, это он себя завуалировано выругал. Ведь получается, что Хусаинов таки приседает, куда не следует.

Американский писатель Эрвин Кобб сказал: "Будь писатели хорошими бизнесменами, им бы хватило ума не быть писателями". Но манит, манит сияющий путь к маршальскому жезлу, который открывается перед пожилым сержантом, и по которому всего за сто семьдесят лет можно дойти до конца.

В произведении Хусаинова – семьдесят четыре тысячи слов. В этом моём отзыве – менее двух тысяч. Способно ли маленькое зеркальце отразить всю глубину озера?

Александр КАРАБЧИЕВСКИЙ