Сорок две страницы бытия

И книжицей, книжкой – то есть чем-то маленьким, незначительным, крохотным очередным этапом поэтической жизни автора, – назвать эту книгоиздательскую миниатюру тоже нельзя. Ибо она как раз изнутри намного больше, чем снаружи или с первого прочтения. И поэтому не назвать её книгой тоже не получается. Но еще больше хочется назвать её эмпатическим гипнофильмом в графическом формате.

Потому что по сути это режиссерско-психологический эксперимент по насилию над читателем и превращению его – по аналогии – в живателя. Эксперимент успешный, жестокий и беспощадный.

Читанная сплошняком, с начала до конца, с середины до середины или с конца к началу (и тем более от конца к началу через обложку!), она, как полноценное пошагово-похоккуистическое чудо, раскрывает и автора, и сюжет отраженного в ней фрагмента бытия по-разному.

Причем фишка композиции в том, что эти четыре инверсии и реинволюции её с переходом через грань обложки и без оного перехода ни в коей мере не являются следствием случайности или слепой удачи (в терминах виннипуховости – дивными плодами слабоумия и отваги) автора, кидавшего второпях в горнило редакционного молоха лучшие стихи последнего периода в надежде, что сплавятся, притрутся и слюбятся; отнюдь, эта композиция выверена с математической точностью, выстроена как Эйфелева башня и отполирована как бриллианты шапки Мономаха. И даже фальшивая шпинель в ней в тему, как символ иллюзорности бытийного нашего счастия в любоффях и фторопях.

В этом проявился еще один талант Айдара – несомненный редакторский талант созидания сборника текстов как единого многомерного интерактивного целого. Даже скорее режиссерский талант к раскрытию, к преемственности и взаимоусилению сюжетных линий внутри объемного пространства его книги; к своевременному и чистому усекновению неактуальных глав стихов и предтеч, с усердным и прилежливым прижиганием их глаголом; по открытому еще Гераклом способу борьбы с гидрой многословия и графоманского пустомельства; с тщетой писательского тщеславия и желания показать все лучшее что есть, покуда есть, пусть даже и с разрезами верхнего камзола ради показания нижнего.

Так вот, этой разухабистой ландскнехнутости, избыточности чувств и пестроты слов не найдете вы в этой локации, выстроенной по принципу минимализма и золотого сечения розгами по живому, по трепещущему и горячему еще сердцу и любоверодному органу (и не факт что высеченного без задней мысли к увеличению потенции восприятия).

Читанная с начала к концу, да еще и с перерывами на чай и прогулки, книга не производит сколько-нибудь серьезного впечатления. Каждый отдельный текст в ней хотя и хорош в разной степени плохости (упомяну лично меня нервирующую грамматическую рифму и злоупотребления словесами типа «вот, всё, как, будто» и прочими ритмозатычками, а также водянистыми словооборотами, сбитыми ударениями и ошибками согласования), и да простят меня читающие за отсутствие пруфов – вот он, сборник, возьмите его, читайте, ищите и обрящете, но это лишь отдельные грани.

Более того, чем дальше в текст, тем чётче грань.

И постепенно уже невозможно наверняка сказать, были ли начальные тексты слабы и нехороши сами по себе, или они были жуть как хороши и сложны в упрощении.

Я, например, не могу теперь наверняка различить это по причине моего аккуратно сбитого автором-составителем (да простится мне это ужасное словосочетание со всей его чудовищной коннотацией, не имеющей к мастерству Айдара ни малейшего отношения) чувства равновесия, сбитого, чтобы дезориентировать искушенного и ввести его в те же ворота, ввести против его воли и исподволь, во исполнение авторского хитрого плана по уловлению простодушных, приманенных на любовь и морковь, на банальный «пострадась», на простой и понятный стих, на псевдофольклор и привычную по скудости нашего бытового языка лакунарность.

Шаг за шагом, стих за стихом, автор дезориентирует и заманивает и искушенного и неискушенного в паучьи сети словес, ибо почва мятущейся души зыбка и несомневающийся не пройдет по её колышущейся плоти.

Тут не нужен разум, тут нужна интуиция, подсознательное чутье и обнаженные, готовые быстро реагировать чувства. Анализ? Он включится позже. Когда вы уже проживете эту жизнь, эту любовь и это горе. Закроете последнюю страничку. И снова станете собой.

Тексты последовательно усложняются: то, что в раннем тексте казалось ошибкой и технической слабостью, вдруг прорастает и видоизменятся в контексте следующей страницы; неправильность соподчинения и лакуны возвращаются каламбурами, расслаиваются на многомерные параллельные ветки; сбитое «по ошибке» ударение становится основой для вольной игры словами; многословная слезливость вдруг завершается резким, точным, безупречным выпадом-всхлипом лаконичной миниатюры.

Читатель, не искушенный в поэзии, бесстрашно вступает в книгу через понятные ему простые входы и словеса, и идет по просторным широким коридорам простых мыслей, чувств и слов. Постепенно, очень постепенно, но и ни толики не мешкая, постепенно, как затягивающий кошмар, проступают в коридорах иные лики, иные смыслы и иные сути.

Постепенно книга учит читателя понимать и замечать иное, по крупице выступающее между слов. Поэт же… о, обученный словесным выкрутасам поэт, разумеется, изначально видит в этой морковной буколике подвох, но все же и ему не миновать хитро раскинутой паутины.

Читатель, не обладающий развитой памятью, читающий кусками – сегодня то, завтра это – рискует поначалу не выстроить внутри себя, не увидеть всю глубину Книги и её трансформацию от простеньких технически, почти любительского уровня текстов начала к сложным метафорам и манипулятивным конструкциям финала.

Но постепенно рваный ритм этого сердцебиения все равно выстраивается внутри него, и идет через сознание читающего той самой красной линией на обложке, удивительным образом связавшей воедино идею любви, монитора сердечной деятельности (жизни!), длины и темпа строк, и… уровня адреналина. Его пиков и падений, счастья и отчаяния, безбашенного веселья и глухой тоски.

Пройдет ли читатель от простецкого начала до финального кризиса, кризиса, сперва до предела развившего, углубившего и отточившего восприятие и чувства, а потом этим накалом-катарисом выжигающего личность; ощутит ли трагедию души, не справившейся с накалом чувств и уходящей в отупение и деградацию, в отчаяние и пустоту от пика эмоций и их мощи, от глубины на мелкое, деградирующее, стареющее ничто и нечто… от сложного внутреннего мира в угасающий интеллект и теряющееся мастерство, в прямую линию смерти, не-бытия.

Не так суть важно, откуда вы начнете читать книгу и в какую сторону будете читать её – с начала или с конца. Прочтете сразу или будете встраивать в себя кусками. Ощутите её жуть сразу или когда она исподволь прорастет в вас; ГЛАВНОЕ, ЧТОБЫ ВЫ ПРОЧЛИ ЕЁ ВСЮ.

Это нелинейный сюжет. Когда вы прочтете её всю, вы сможете при желании запускать её внутри себя в любую сторону и с любого произвольного места, – если хватит вам духу прожить (ПРОЖИВАТЬ!) эту жизнь вот так. Бесконечно. Безнадёжно. Безнадежно.

Воистину, ВОТ ЭТО – бесконечная АДРЕНАЛИНИЯ.

Полимерность (не путать с пластмассовостью!) бытия.

Всего 42 страницы, вдумайтесь только… всего 42. Этого хватило, чтобы создать полноценный многомерный портрет, а по факту даже – костюм, матрикс личности, которую можно примерить на себя и прожить эту жизнь одновременно с чтением книги.

Ибо – и это тоже несомненно – одновременно и великая удача, и холодной логикой спроектированная, а потому и безупречно достигнутая профессионалом, цель: читая эту книгу, мы читаем НЕ О чувствах ЛГ… мы читаем чувства САМОГО ЛГ, непосредственно программируя себя на их восприятие, и постепенно срастаемся с ним, становимся ИМ.

И проживаем вместо него его чувства, крутимся в них, словно белки в колесе дурной бесконечности, – от начала к концу, от конца к началу, от середины до бесконечности в любую сторону… в этой манипулятивной структуре из разноразмерных, разноритмовых и разноинтенсивных текстов, не имеющих логики соподчинения и никак нами не контролируемых, мы теряем на время свою свободу и впадаем в морок трансформации, примерив чужую судьбу – не сочувствуя, а со_чувствуя, проживая сказанное и ощущая не_сказанное, но связанное сказанным, при_вязанное к нам. Запрограммированное им, как узловые станции программируют путь.

Это не сборник. Это даже не Книга с большой буквы. Это нечто иное. Нечто большее.

* * *

Случился с этой книгой, как водится, и маленький анекдотец.

Уже дописывая рецензию, выпив кофе и стряхнув с себя страшное, решил расцветить текст цитатами. Добавить все же тех самых пруфов и прочих ништяков. Ищу – ан нет сборника. Где? А дело было в хостеле. Спрашиваю админов – не видали? Читать читали, на стол положили. На столе нету. Вчера постояльцы брали. Тоже читали… может, на полку вернули?.. Проверяем полку буккроссинга… и там нету. В общем, уехала книжка. С новым владельцем.

С одной стороны смешно… с другой стороны – оцените масштаб. Часто ли ваши книги, уважаемые мои коллеги-поэты, исчезают со стоек буккроссинга?.. Да, конечно, их покупают знакомые. На фестивалях и т.д. … Но чтоб вот обычный человек, взяв в хостеле от скуки книжку стихов почитать, захотел забрать её с собой, дочитать, принять в себя, в свой мир… захотел настолько, что, не имея возможности дочитать здесь и сейчас, забрал с собой?
Это не воровство, это буккроссинг и комплимент.
Бывало ли с вашими книгами такое?

Вот то-то же.