Горестный импульс, весёлый импульс

Автору зачем-то потребовалось написать то, что он написал. Вот это самое «зачем-то» и есть первый импульс. Он может быть чётко осознанным или подразумеваемым, может быть невысказанным или угадываемым – это личное дело автора и литературоведов с ним. Назовём этот импульс – внутренним, потому что искать его приходится внутри сознания автора. Второй импульс таков: окружающий автора мир потребовал, чтобы текст появился в том жанре, объёме и обстоятельствах, которые предусмотрены влиянием этого самого мира. К примеру, юноша прочитал литературный журнал и понял, что тоже может написать не хуже. Или школьникам задали написать сочинение. Или сотрудник «Истоков» получил редакционное задание. Хотят они его писать или нет, нравится задание или нет – это личные проблемы школьников или репортёра. Но текст они вынуждены представить в срок и в требуемом объёме. Назовём второй импульс – внешним, потому что он рождается из внешних обстоятельств.

Разумеется, и на автора, и на других людей, причастных к дальнейшей судьбе произведения, влияет множество обстоятельств, и они испытывают самые разнообразные побуждения, как и всякие прочие смертные. Но два указанных импульса необходимо существуют, пока речь идёт о литературной работе. Автор предназначает своему тексту некое будущее, но не может достоверно знать о нём, пока оно не наступило. Внутренний импульс стимулирует к литературным усилиям в выбранном жанре, внешний подсказывает, как и на что эти усилия направить. Импульсы имеют векторную природу; это значит, что, кроме их силы, следует учитывать и их направление. Талант, мастерство, авторское умение – это мощные усилители первого импульса.

Зачем я это написал? А вот зачем: мой добрый друг, очень талантливый писатель Айдар Хусаинов прислал мне с оказией в Тель-Авив свою книжечку стихов «Адреналиния». И я почувствовал себя обязанным на такой поступок откликнуться. Это мой внешний импульс. А внутренний возник, когда я прочитал книжку: я почувствовал, что моему далёкому другу живётся трудно, живётся нелегко; ощутил душевное смятение и беспокойство, напряжение и тревогу за него. Вроде бы никакой опасности для жизни нет, но есть опасность для смысла жизни.

И вот я предался мечтам. Захотелось создать такой текст, чтобы каждый читатель, даже далёкий от поэзии, понял бы, с каким душевно тонким, умным, ранимым человеком мы имеем дело. Какой талант незаслуженно страдает. Чтобы пока ещё неизвестная мне, но прелестная уфимка отыскала адрес Айдара, пришла бы к нему и сказала: «Я буду счастлива стать вашей. Я влюбилась в ваши стихи и потому полюбила вас. Я готова ради вас на всё!.. И ещё: я мечтаю родить от вас детей, чтобы у меня осталась ваша драгоценная частица. Я сама их выращу, сама воспитаю в уважении к их гениальному отцу». А если по очереди придут несколько девушек – тем лучше. И чтобы неизвестный мне деловой и обаятельный уфимец вошёл к Айдару и сказал: «Твои стихи должен читать весь мир! Вот, я заработал деньги – возьми их. Возьми и издай всё, что ты написал уже, и что напишешь в будущем. Это нужно людям; это нужно мне!..» Понимаю: ситуация гипотетическая, но имеющая всё-таки некоторую вероятность. Ведь ничего невозможного в ней нет, правда? Кроме того, эти поэтические образы имеют ничуть не меньшее право на существование, чем выдуманные образы из любой книжки. А нам, - и мне, и автору «Адреналинии», - всё-таки станет немного повеселее.

«Адреналиния» показалась мне горестным псалмом, жалобой Господу Богу, стоном Сизифа, опять уронившего камень. В Советском Союзе такие стихи не могли появиться в печати; их немедленно заклеймили бы как «упадочнические». Один лексикон дорогого стоит: «страх, боль, зло, холод, выжжено, вены перережешь, ужас, горевал, рыдал…». И ведь мастерски сформулировано, ведь чувства-то блистательно переданы – но это горестные чувства. Это я только до половины прочитал, а книжка-то крохотная. Милый, держись! Я не в силах послать тебе денег, но могу написать для тебя эти заметки. Хотя вряд ли они помогут…

Всеведущий Интернет немедленно подсказал, что новая книга Айдара Хусаинова встретила благожелательные, но строгие отзывы людей понимающих. К примеру, Тёма Лис пишет: «Мы имеем дело либо с гениальной, практически безукоризненной стилизацией, кристально чистым, эталонным детищем постмодерна, либо с откровенно похабной поэтической отрыжкой человека небесталанного, но лишённого всякого чувства меры». (Полностью рецензию можно прочитать по адресу: https://vk.com/@kolhozflava-husainov) Другой рецензент, Владислав Левитин, отмечает: «…Ирония – приём в поэзии не редкий, но в этих стихах Айдар Хусаинов иронизирует не над кем-то другим, не над чем-то чужим, что, в общем-то, несложно, а над собой, над перипетиями в собственной жизни. Это самоирония, вещь редкостная, а потому ценная. Для этого нужно иметь нерв, смелость и умение». (Эту рецензию можно прочитать полностью здесь: https://www.proza.ru/2018/10/25/856).

Книжечка карманного формата, небогато оформленная: под заглавием – типографские строки, наползающие одна на другую. 44 страницы на скрепках. Под каждым стихотворением – дата. Зачем? Вдруг найдётся читатель, который проведёт сравнительный анализ, сопоставит даты с днями недели и приходящимися на них праздниками, светскими и церковными, и обнаружит, к примеру, что вдохновение автора чаще всего посещало по понедельникам и четвергам, а также в дни памяти святых мучеников. Но чтобы найти такого читателя, нужно сначала найти читателей вообще. А ведь заявлено только сто книжек, в выходных данных указано: «Тираж 100 экз.» Чтобы читатель догадался, что один процент тиража он присвоил. Существует страшное писательское заклятие: «Чтоб ты знал всех своих читателей по именам!» Надеюсь, Айдар не поддастся этому заклятию! Все мы, литераторы, пишем для неизвестного нам доброжелательного читателя, для нашей целевой аудитории – внешний импульс гарантирует существование таких людей. Иначе бы этот текст не прочитал никто, кроме Айдара – как никто, кроме него, не читает нашей личной переписки. Ни слова в выходных данных этой книжки о том, за чей счёт она издана. И я с грустью подозреваю, что сделано это за счёт автора. А средств у него, как видно по объёму и оформлению книжки, немного. И я страдаю от того, что мой добрый друг материально обеспечен гораздо скромнее, чем он того заслуживает. Может быть, он нашёл спонсора? Вряд ли, ведь тогда бы он внёс в текст хоть строчку благодарности такому человеку. И книга получилась бы толще, солиднее и почтеннее.

И вот, разглядывая и угадывая импульсы автора «Адреналинии», могу заметить, что первый импульс, внутренний, - мощный и выраженный. А вот второй… Слабый, неотчётливый внешний импульс этой книги направлен под острым углом в сторону, противоположную внутреннему. Автор, выступивший в роли издателя, не даёт себе труда развлечь или увлечь читателя, он даже задачи такой себе не ставит. По умолчанию: если текст написан талантливо, читатель вроде бы обязан увлечься сам. Ну, а если не увлечётся? Читатель жесток. Я как читатель – неумолимо жесток. Потому что безразлично жесток к авторам литературный рынок, пришедший на смену так называемому «социалистическому реализму». Мне недостаточно авторского таланта, недостаточно самоиронии, плевать на стилизацию. Я хотел бы, чтобы автор писал о том, что наболело у меня. А он всё о себе да о себе…

Как средство самовыражения – эта книжка превосходна. Как средство достижения успеха – негодна. Как замена для визитной карточки – великолепна. Как предмет книжной торговли – невозможна. Для начинающего, двадцатилетнего от роду поэта такая книжка была бы вешкой в биографии. Даже за свой счёт. Для немолодого профессионала такое издание кажется мне унизительным. Именно за собственный счёт. Мы будто опять вернулись в Советский Союз, где беспартийные поэты до пятидесяти лет числились «молодыми» и подающими надежды; но вернулись без гонораров, без литфонда, без подачек литературным талантам. Впрочем, я не могу знать, как сегодня живётся поэтам в Уфе.

Пьющим людям известно правило застолья: чтобы не развезло, не снижайте градуса напитка. Привожу эту максиму, потому что имею в виду: литератору не следует позволять себе издавать очередную книжку менее качественно, чем предыдущие. И если Айдар Хусаинов решился на это, значит, у него были веские причины для такого решения. Дай-то Бог, чтобы «Адреналиния» выполнила свою задачу перед автором, даже если некоторые въедливые читатели этой задачи не замечают по недомыслию своему. Мне же трагедия автора видится в том, что обеспечивая многим людям внешний импульс для литературной работы и обладая собственным ярким внутренним импульсом, он не сумел добиться для себя обеспечения такого же по силе внешнего в своих поэтических исканиях.

В качестве иллюстрации – да и для завершения рассуждений, - приведу фрагмент статьи русского мастера Владимира Набокова «Искусство литературы и здравый смысл», отдавая себе полный отчёт в том, что немедленно рискую оказаться виртуально застреленным. (Полностью эту статью рекомендую прочитать здесь: http://nabokov-lit.ru/nabokov/kritika-nabokova/iskusstvo-literatury-i-zdravyj-smysl.htm): «Когда писатель принимается за труд воссоединения, творческий опыт говорит ему, чего избегать во время приступов той слепоты, которая нападает даже на самых великих, когда бородавчатая жирная нежить условностей или склизкие бесенята по имени «текстовые затычки» карабкаются по ножкам письменного стола. Пылкий «восторг» выполнил свое задание, и холодное «вдохновение» надевает строгие очки. Страницы еще пусты, но странным образом ясно, что все слова уже написаны невидимыми чернилами и только молят о зримости. Можно по желанию развертывать любую часть картины, так как идея последовательности не имеет значения, когда речь идет о писателе. Последовательность возникает лишь потому, что слова приходится писать одно за другим на одна за другой идущих страницах, как и читательскому уму требуется время, чтобы прочесть книгу, по крайней мере в первый раз. Ни времени, ни последовательности нет места в воображении автора, поскольку исходное озарение не подчинялось стихиям ни времени, ни пространства. Будь ум устроен по нашему усмотрению и читайся книга так же, как охватывается взглядом картина, то есть без тягостного продвижения слева направо и без нелепости начал и концов, это и было бы идеальное прочтение романа, ибо таким он явился автору в минуту замысла.

И вот он готов его написать. Он полностью снаряжен. Вечное перо залито чернилами, в доме тихо, табак рядом со спичками, ночь еще молода… и в этом приятном положении мы его и покинем, осторожно выскользнем, прикроем дверь и решительно столкнем с крыльца зловещего монстра здравого смысла, который топает по ступеням, готовясь скулить, что книгу не поймет широкая публика, что книгу ни за что не удастся — и как раз перед тем, как он выдохнет слово П,Р,О,Д,А,Т, Мягкий Знак, нужно выстрелить здравому смыслу в самое сердце».