Житие с открытым финалом

Терпеть и ждать, надеяться и верить – непременные атрибуты России. Вышедшей в 2009 году на киноэкран драме Владимира Хотиненко «Поп» эти «родные» глаголы образовали одно существительное. Одного героя. Одну страну. Одну истину. Об этом «триединстве» и поговорим.

ВНАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО, ИЛИ ПРЕДЫСТОРИЯ

Александр Сегень – автор повести «Поп», по мотивам которой и снят одноименный фильм, – открыто говорит о том, что выполнял просьбу недавно ушедшего от нас Алексия II. Отец Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Михаил Ридигер был одним из тех священников, которые, по выражению Сегеня, «вынуждены были служить Богу при немцах». (Богу, но почему-то не «Богу и народу своему».) У патриарха давно зрел замысел реабилитировать служителей православия на оккупированных территориях. С его благословения в 2005 году Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», возглавляемый С. Кравцом, попросил верующего Сегеня создать литературную основу для фильма о Церкви в оккупации. Благодаря предоставленным материалам в 2007 году в издательстве Московского Сретенского монастыря появилось на свет произведение «по теме». Вся эта история светла и удивительна, и единственное, что сеет сомнения, это вопрос – не освещали ли предоставленные Церковью материалы одну сторону медали.

 ОДИН ГЕРОЙ. И ТЫСЯЧИ – В ОДНОМ

История любит белые пятна. Оккупированные в годы Великой Отечественной войны Псков и Прибалтика – самое что ни на есть таинственное «беловодье». Если верить вновь обретенным фактам, в 1941–1944 годы по этим землям несла свой крест Псковская Православная миссия. Она представляла собой диковинный сплав идей нацистского «философа» Розенберга и планов Сталина и Берии. В результате хитросплетений православные священники одновременно становились «пиарщиками» Гитлера, который якобы возвращает русскому народу веру, и агентами советской разведки. Одну из главных ролей в этой миссии отвели митрополиту Виленскому и всея Прибалтики Сергию Воскресенскому. Не покинув Ригу перед оккупацией, он, согласно плану НКВД, приветствовал немцев. Такой, казалось бы, явный поборник фашистской власти втайне поддерживал разведывательно-диверсионную работу. Юрий Цурило, сыгравший в фильме митрополита, достаточно верно повторяет «двуликость» как персонажа, так и всех живущих в оккупации священников и простого народа.

И все же главный герой не митрополит Сергий, а отец Александр Ионин (Сергей Маковецкий). Причину этого понять нетрудно. На примере обыкновенного священнослужителя показать народ и Церковь проще, по крайней мере для отечественного кинематографа. Потому что центральный и, естественно, реальный исторический персонаж зачастую выходит пафосно и по анкете, а вот «маленький человек» открывает двери в большой мир отеческого Духа.

Здесь можно показать и жизнь в деревнях, и незатейливые беседы с жителями и попадьей; здесь ярче краски, потому как в одном герое живут тысячи подобных… Нужно, правда, сказать, что в Псковской Православной миссии участвовал протоиерей Алексий Ионов, – но отец Александр Ионин все-таки образ собирательный. И по-русски символичный.

ПРИТЧИ ПО ПРАЗДНИКАМ

Мирскому сознанию без высших знаков жить неинтересно, а религиозному – тем более. Фильм «Поп» можно разделить на несколько притч, в каждой из которых свои символика и нравственный смысл. Это, конечно, не значит, что картина распадается на бессвязные миниатюры. Первый, явно библейский символ для зрителя – голубь, который летит над русскими лесами, полями и реками, когда за кадром читают молитву. Таким образом, этот вестник мира, принесший Ною в клюве веточку с новой земли, приводит к излюбленной славянофилами мысли: Россия имеет особый путь, и на этот путь ее благословил Господь. Наша страна – словно та самая новая земля, на которую указывает голубь…

И совсем не случайно, что в конце фильма в небе воркует целая голубиная стая.

Так что кинопритчи связаны в единое целое и кольцевой символикой, и – никак без этого – своеобразным житием главного персонажа. Отчасти «главы» картины имеют связь и с героиней Лизы Арзамасовой – дочерью еврея Моисея, желающей принять православие.

«День всех святых» – первая притча-зачин, где и появляется уже известный нам голубь. Читаем на экране: «21 июня 1941 года». Однако нужно сказать, что этот православный праздник приходился на 22 июня: именно в этот день митрополит Сергий Старогородский в нарушение закона о запрете церковной деятельности вне церковных стен обратился к «жителям России» с пастырским посланием и благословлением на подвиг в войне. Небольшая нестыковка, которая, впрочем, на символику не влияет…

В этом зачине о. Александр рассуждает о терпении в семейной жизни (ответ о муже и жене как о «единичке и нуле» на жалобу мужчины, который не ладит с супругой) и получает письмо от владыки Сергия Воскресенского. С этого письма и начинается путь между своим народом и немцами, подобный опасному мостику над бездной. Здесь же упоминается, что священник, словно тезка его, Александр Невский, как 699 лет назад, будет бороться против немецких захватчиков. Если зрителю домыслить, то тут уместно вспомнить, что имя Александр переводится с греческого как «мужественный защитник».

Надо сказать, имен-символов в киноленте пруд пруди. Алевтина (попадья, которую играет Нина Усатова) имеет три дословных перевода: «натирающая благовония», «чуждая дурного» и «отражение». Как видим, подходит все (третий вариант – в смысле отражения мужа своего). Еврейская девочка Хава становится Евой (жена Адама переводится как «живая», да в конце фильма дается справка, что на героине женился русский солдат Алексей Луготинцев). Алексей и Николай (с царской фамилией Романов) означают не что иное, как «защитник» (еще один – как принимающий «эстафету» у Александра) и «победитель народов». И даже имя русского немца, когда-то белогвардейского офицера, а теперь – дворянина со свастикой, полковника Федора Ивановича Фронгаузена сообщает, что персонаж – «дар божий»…

Впрочем, мы слишком увлеклись именами. В зачине немало прочих символических эпизодов: дойка дохлой коровы, гибель невесты Луготинцева, немецкий солдат, который дал прикурить пленному и был снят с ним на камеру – для пропаганды...

Вторая кинопритча – «Преображение». В ней, как и положено по названию, преображаются (раскрываются, изменяются) многие персонажи. Федор Иванович (Анатолий Лобоцкий) давно уже принял власть рейха, но где-то в глубине души мечется между ненавистью к большевикам, совестью и зовом крови. Леха Луготинцев (Кирилл Плетнев) слепнет от мести (символична сцена с мистическим ветром и уходом героя в лес, где есть мотивы древнеславянского оборотничества). Преображение – это икона за портретом Сталина и колокол, поднятый со дна реки. И конечно, это желание Хавы принять православную веру. Девочка, которая держит в руках большой глобус, – сильный, но, быть может, чересчур заметный символ христианства на планете.

Третья история – «Покров». Немцы лгут, что вошли в Москву. Но и в это время вера в Россию у о. Александра не ослабевает. В этом режиссер Владимир Хотиненко, по сути, и показывает тихий подвиг Церкви. Особенно заряженной по энергетике выглядит сцена встречи в храме обезумевшего от горя Луготинцева и батюшки. Луготинцев стреляет в икону и наставляет дуло на священника, – а тот читает отпущение грехов своему будущему убийце. «Ну ты, поп, даешь!» – ошарашено восклицает Леха и уходит прочь. Думается, в этой фразе и есть смысл фильма. Терпение и вера призваны удивить, поразить зрителя. Покров – это и церковное покрывало, которое накладывает на Луготинцева о. Александр во время молитвы. Покров – это и усыновление им Хавы, принявшей православие. Отныне и Леха, и Ева под покровительством Богородицы. А вот комиссар, будто бы пришедший на исповедь, да еще с водкой, прощения не получит. Потому что прощение приходит с раскаянием.

Притча № 4 называется «Пасха». Именно к этому празднику и была приурочена премьера фильма. Но если покопаться в истории его создания, то станет известно, что фильм собирались выпустить в кинопрокат еще осенью. Отчего же этого не случилось? Весть о смерти Патриарха Алексия II пришла на съемочную площадку, когда снимался эпизод Пасхи. Так что выход ленты в светлое Христово Воскресение – своеобразная дань памяти главному заказчику фильма. В «Пасхе» тоже немало религиозной символики. Например, антитеза высшей силы и зверей: немецкие собаки остервенело лают на крестный ход о. Александра и его сподвижников по селу Закаты. (Продолжая символику имен, нетрудно догадаться, что села Тихое и Закаты означают не что иное, как терпение-смирение и начало конца оккупантов.)

Некоторые притчи не имеют «праздничных» названий. Так, следующий этап в житии о. Александра – 25 мая 1942 года. Священник с попадьей берут к себе еще четверых детей, одному из которых, Коленьке, он словно прорицает продолжение своего служения Богу (в справке в конце фильма это пророчество сбывается – Коля становится священнослужителем). Поэтому именно Коленька Романов, увидав глобус, просит попа: «Мужик, дай Землю покрутить». Коля – прямой последователь о. Александра во Храме, в то время как Ева и Алексей – последователи в жизни мирской.

Еще одна примечательная деталь этой части – часы комиссара. Он часто смотрит на них, дергает на руке, словно ждет своего часа. И не бежит от мести партизан. На часы его наступают сапоги советского солдата – и это знак того, что время нелюдей сочтено.

Поп, в свою очередь, отказывается отпевать комиссаров. И в этом – очередное подтверждение тому, что он «наш».

Следующая часть – «Рождество Богородицы». Здесь о. Александр произносит пророческие слова: «И немец не вечен, и большевики не вечны». И прибавляет: «Только Христос один вечен». Вопрос о вере в Христа оставим общей задаче фильма. В нее входило показать подвиг Церкви, оправдать ее вчера и вернуть доверие к ней сегодня. Куда интереснее сам анализ сценария и съемок. В этой части мы узнаем, что дело у немцев швах. А также видим, как подталкивает Федор Иванович машину – чтобы доска сдвинулась с места и ушла из-под ног приговоренных к повешению. Священник встает на защиту народа, Фронгаузен – против. В этом эпизоде у зрителя не должно оставаться сомнений по поводу «метающегося» русского немца. Режиссер желает, чтобы мы на контрасте выбрали «честную» Церковь и окончательно реабилитировали ее в период оккупации.

«Рождество Богородицы» – это еще и уход попадьи. Заболев тифом, она сознательно не возвращается домой и замерзает в лесу. Сцена гибели не показана, а это значит, что героиня вечна, что она – Женщина мира и олицетворение Богоматери. Столпом света она снится о. Александру – и в этом, вероятно, звучит гимн любви духовной.

Седьмой отрывок датируется 25 декабря 1943 года. Фронгаузен молится за душу попадьи и произносит две интересные фразы. «Исповедуйте меня, батюшка», – этого, по законам жанра, следовало ожидать. А вот фраза: «Милый мой батюшка, извините меня за высокий штиль» – напоминание о белогвардейском прошлом, понимание эмигрантом своей обреченности. Мечты о Белой России не сбудутся. Мятежная душа не угомонится. Один из самых противоречивых, сложных персонажей, он – словно Агасфер, скитающийся по свету.

Восьмой отрывок – 7 августа 44-го. Здесь можно обратить внимание на одну фразу и одно действо. Знает поп, что поставят его к стенке победители «истинных арийцев», – но отвечает на предложение Фронгаузена о бегстве: «Я от немца не бегал. Неужто от своих побегу?» «Свои» – это слово не случайно произносит о. Александр почти в конце фильма единственный раз. «Свои» – это не просто красные. Потому что дело не в цвете, а в народности духа. Хотиненко сделал ставку на народность попа, на служителя церкви «доброго, а не дурного», – да и как он мог этого не сделать?.. Только доброму, а не худому попу на прощание открываются двери храма и звонят колокола. И едет он до назначенного пункта вместе с молодыми красноармейцами. Они же свои, они одно целое…

Да, «Поп» – церковный заказ. Но у Хотиненко получился очень русский фильм. В отечественных лентах в центре внимания не война, а ее суть, не количество убитых (в православном «Попе» их вообще не показывают толком – разве что расстрелянных комиссаров), а качество бесед. Персонаж, как и подобает классическому «нашему» герою, раскрывается изнутри. Его удел – духовные поиски и жертвенность.

Можно спросить режиссера: а где «худые» служители церкви? Такие были и есть, это не секрет. Юному зрителю, посмотревшему фильм, не стоит питать на этот счет иллюзий. Но Хотиненко хочет показать нам «светлый» кусочек истории. У него благородный поп. У него свой, отечественный «хеппи-энд»: 35 лет лагерей у старца Киево-Печерского монастыря. Молодежь, которая слушает заморскую музыку, спрашивает, можно ли в монастыре поесть. И старец приглашает их в дом своего Господа. В этом у режиссера и сценариста кроется последний символ фильма. Церковь призывает к себе молодых.

Не все молодые пойдут. Не все молодые поверят. Но попытка объединить прошлое, настоящее и будущее, невзирая на превратности истории, – это те самые четыре глагола – терпеть и ждать, надеяться и верить. Это житие России с открытым финалом.