Если бы

С некоторых пор отечественный кинематограф, торопясь и набивая шишки, пытается догнать кинематограф американский. Каждый год один или два режиссера под гром фанфар с высоких кинематографических трибун заявляют: со дня на день гегемонии американских блокбастеров придет закономерный конец и корона короля зрелищности увенчает чело россиянина.

Режиссеры, продюсеры и пиар-менеджеры долго и увлеченно смакуют детали – пошиты костюмы для дивизии актеров, построены декорации размером с городской микрорайон, а уж что сотворили художники – и вовсе ни в сказке сказать, ни пером описать: стоит выпустить кино на экраны, и даже Джордж Лукас со своим монстром «Industrial Light & Magic» по миру пойдет!

Нуждается ли в пояснении тот факт, почему рекламные кампании главных лент 2009 года, «Тараса Бульбы» и «Обитаемого острова», вызывали некоторые опасения? Которые усугублялись еще и тем, что обе ленты – экранизации произведений, первое из которых является классикой русской литературы, а второе – пусть только лишь классикой жанра, но все же классикой.

Но, может быть, все оказалось бы не так скверно, если бы стремление режиссера к реализму не было нивелировано тем, как сняты «самые напряженные сцены». Кавычки тут отнюдь не случайны, ибо режиссер, по всей видимости, оказался одиноким в своем стремлении оного реализма добиться. Практически любая батальная сцена заставляет с тоской вспоминать не только голливудскую классику жанра вроде ленты «Отважное сердце» (мы бы, вполне возможно, про Голливуд не вспоминали – но ведь режиссеры сами настойчиво на эти сравнения зрителя выводят), но даже совсем недавние отечественные образчики вроде «1612». По слабости батальных сцен хуже «Тараса…» разве что беспримерно глупый «Александр. Невская битва», но такого противника обставить – невелика заслуга. Так что стоит зрителю поудобнее устроиться в кресле – мол, сейчас вдарят! – как взгляд сам собой останавливается на ленивых статистах, похлопывающих на заднем плане копьями по земле или оглаживающих друг друга саблями. Халтура, господа!

Но бог с ними, с батальными сценами, которыми зрителя заманивали в кинотеатр. В конце концов, для Гоголя битвы – только лишь средство, художественный прием, необходимые элементы повествования, но никак не самоцель. Как обстоит дело с главной линией повествования? К сожалению, и тут язык не поворачивается петь дифирамбы. Да, драматическая составляющая – бытовые диалоги, жизнь в Сечи и особенно эпизод с казнью Остапа – удались не в пример лучше батальных сцен. Но, по большому счету, вся лента держится на чрезвычайно харизматичном Богдане Ступке, которому, кажется, неудачи вообще неведомы. Прекрасную компанию ему составляет привычно блеснувший Владимир Ильин в роли отставного кошевого – и искренне жаль, что ему досталась не роль даже, а эпизод. Ну а молодое поколение (Вдовиченков и Петренко) на фоне Бульбы-Ступки смотрится и вовсе бледно – были у них и гораздо более яркие работы… И не раз в течение просмотра ловишь себя на мысли: ах, если бы весь фильм был снят на том же уровне, что и первые 15 минут! Но…

Но главный недостаток фильма кроется отнюдь не во вторичности видеоряда. Если бы не было этого недостатка, можно было бы закрыть глаза на все – на украденную эстетику, гламурных нищих, смехотворную технику и все прочее. Единственное, на что нельзя было бы закрыть глаза, – это, простите за каламбур, на звук. Иначе как издевательством это назвать просто нельзя – когда в кино чего-то там стреляет, взрывается или просто играет музыка, уши просто отказывают, и зритель испытывает ощущения вряд ли более приятные, чем те, что испытывали выродки при включении излучателей.

Но – к недостатку.

Он, недостаток, заключается в том, что актеры играют совсем не то, что они должны.

Да, иногда это получается хорошо, как в случае со Странником (А. Серебряков) или Гаем Гаалом (П. Федоров), – но это все равно не то. Если вас попросили сварить суп, а вы вместо этого помыли полы, – вас не поймут. Да, вы помыли хорошо, залезли с тряпкой во все уголки, в комнате ни пылинки не осталось – но есть-то все равно охота.

Например, не имеет значения, что Анна Михалкова не похожа на соответствующего персонажа книги, ибо дело не в комплекции или цвете глаз. Анна Михалкова может сколько угодно кричать на мучителей в сцене пыток – но она не может сыграть ощущения человека, который хоть раз в жизни вульгарно получал по лицу. Так, чтобы искры из глаз, и звон в голове, и кровь. Она пытается представить себе, что бы она чувствовала, – но представить это нельзя, это вам скажет любой, кто по лицу получал.

Юлия Снигирь – красивая девушка, но аудиторию невозможно взять только этим. Нежные взгляды, полуоткрытые губы и все такое – сцены влюбленности она сыграла, спору нет. Хотя, по идее, реакция Рады на Максима должна быть визуально более сильной: по книге Каммерер чрезвычайно отличается от хилых мужчин Саракша, и она должна бы реагировать на него, как древнегреческая девушка на неожиданно заглянувшего к ней в дом Аполлона, – теоретически такое было возможно в ее картине мира, но вот на практике… Но посмотрите на ее диалог с прокурором: это лицо кокетки, но никак не девушки, которая только что выступила против всего, что знала, уважала, считала само собой разумеющимся с детства, и сама ошалевает от того, что такой демарш в принципе возможен, и от того, что она, по сути, только что купила билет в один конец. И хотя сама по себе сцена выстроена неплохо – она о другом…

И так со всеми. Большая часть актеров играет не жизнь, а свои о ней представления, которые с жизнью не имеют ничего общего. Неизвестные отцы не похожи на вершителей миллионов судеб. Каторжники не похожи на людей, настолько привычно рискующих жизнью, что это для них давно уже не риск, а тяжелая и монотонная работа. Мутанты не похожи на измученных жизнью ущербных страдальцев: язвы и лохмотья смотрятся колоритно, но видно, что сейчас режиссер скажет «снято!», и «мутант» пойдет кушать бутерброды с ветчиной и флиртовать с гримершей.

А в отсутствие в фильме вот этого НАСТОЯЩЕГО все остальное перестает иметь большое значение. И уже неважно, где вы видели похожие пейзажи или дирижабли, неважно, сколько денег вбухано в декорации и костюмы и сколько месяцев рисовали компьютерную графику, – как не важно, какие инструменты использовали для записи музыки, потому что когда начинает играть музыка, хочется, чтобы она сразу же перестала, ибо громко.

И, само собой, нельзя не остановиться на финальной сцене, где Максим сходится в драке с Сикорски. В книге они говорят примерно те же вещи, что и в фильме (хотя по книге Сикорски сидит на Саракше 5 лет, а в кино – 20). Но в книге это диалог зрелого, усталого, битого жизнью человека, которому испортили работу, и из-за этого в ближайшее время погибнет множество людей, – и юнца, который вдруг понял всю поверхностность своих представлений о действительности. В фильме же это драка, перемежающаяся руганью. И опять-таки – снято неплохо, но это совсем не то, что должно быть.

«Книжный» Сикорски не может ударить Максима – даже если допустить, что за время пребывания на Саракше он ожесточился. Не потому что он «свой», а потому что Максим – он ведь просто зарвавшийся юнец, который не ведает, что творит; который (и Сикорски это понимает!) действовал из лучших побуждений.

Вот так. Удивительно, что режиссеры не понимают, о чем они должны снимать кино, – кино-то должно быть про людей и жизнь, а они снимают про тряпки и дирижабли.

Результат закономерен – ни уму, ни сердцу.

А могло бы быть неплохое кино, массаракш.

Очень жаль, что у нас перед съемками каждого высокобюджетного фильма – будь то историческая лента, боевик или фантастика – режиссеры и продюсеры больше озабочены не тем, как бы сделать хорошее кино, а заочным состязанием с Майклом Бэем и Стивеном Спилбергом. Режиссеры-продюсеры гордо рапортуют о бюджетах, костюмах, декорациях и всем таком прочем: мол, это будет небывало зрелищный и яркий фильм, способный составить конкуренцию лучшим образчикам жанра.

Потом наступает время предъявлять конечный продукт – и… И тогда все сразу перестраиваются – да ладно, забудьте о костюмах, о боях да о спецэффектах! Зато какой тут патриотизм! Зато какая тут актуальность! Глядите, вон как он пронзительно умирает, – ну разве ж американский орк так может умереть, как русский казак? Но, может быть, просто не нужно стремиться уделать Голливуд? Может быть, нужно просто снять хорошее кино?