"Я актриса закрытая". Часть первая

Мать – Любовь Владимировна Друбич (род. 1933), экономист.

В школе она училась очень хорошо, но не могла определиться с будущей профессией. Поступила в медицинский по совету Сергея Соловьёва.

В 1972 году её, в возрасте 12 лет, пригласили сняться в кино – в героико-приключенческом фильме Инны Туманян «Пятнадцатая весна». Так состоялся дебют Татьяны Друбич в кино.

Вторым фильмом стала лента Сергея Соловьёва «Сто дней после детства», которая снималась в 1974 году. Спустя 3,5 года фильм получит премию Гостелерадио СССР, а Друбич в 1977 – 78 годах – лицо обложки ''Советского экрана'' в номинации ''Лучшая актриса года''.

Встреча на съёмочной площадке оказалась для юной актрисы и режиссёра судьбоносной и впоследствии, в 1983 году, они поженились.

Несмотря на две успешные роли в кино – «Сто дней после детства» имел огромный успех, удостоился нескольких призов, в том числе и «Серебряного медведя» Берлинского кинофестиваля – Татьяна Друбич, окончив в 1977 году школу, избрала другую профессию. Она отказалась поступать во ВГИК, где её ждали, а пошла учиться на врача. После окончания лечебного факультета Московского медицинского стоматологического института им. Н.А. Семашко Татьяна стала работать врачом-эндокринологом. Изучила гомеопатию, совмещала работу эндокринологом и гомеопатом.

После окончания вуза Татьяна Друбич работала врачом в районной поликлинике. В то же время Татьяна изредка снималась в кино и всё чаще попадала на обложку «Советского экрана».

После не слишком удачной роли у Павла Арсенова в «Смятении чувств» Татьяна Друбич вновь оказалась на съёмочной площадке у Сергея Соловьёва, ставившего «Спасателя». Вскоре последовали новые совместные работы Соловьёва и Друбич. В конце 1980-х годов Татьяна Друбич исполнила главные роли в фильмах своего тогдашнего супруга Сергея Соловьёва «Асса» и «Чёрная роза – эмблема печали, красная роза – эмблема любви».

На счету актрисы и другие интересные работы: у Романа Балаяна в картине «Храни меня, мой талисман», у Станислава Говорухина в экранизации детективного романа Агаты Кристи «Десять негритят» и у Эльдара Рязанова в комедии «Привет, дуралеи!».

В 2011 году Татьяна Друбич совместно с Ренатой Литвиновой – режиссёры, продюсеры и исполнительницы главных ролей фильма ''Последняя сказка Риты''.

(…) Татьяна Друбич является сопредседателем попечительского совета московского благотворительного фонда помощи хосписам «Вера».

– Но это правда.

– Мой дед рассказывал, что прадед попал в Россию из Сербии с попутной цыганской компанией, где и нашел вроде бы мою прабабушку. Но сведения непроверенные.

Мой папа в войну в десять лет остался один: его мама умерла от голода, отец и старший брат воевали. Добрался до Ташкента, «города хлебного», там беспризорничал, пока его отец не вернулся с фронта.

– Трудно сказать. Дома папу все называли Лешей, поэтому я, только получив паспорт, поняла экзотичность своего отчества. За мою жизнь услышала много его интерпретаций, например, когда работала врачом, один пьющий пациент обращался ко мне «Татьяна Лосьоновна» – ему мое отчество явно ласкало слух.

Папа умер от повторного инфаркта, не дожив до сорока шести лет. Его старший брат тоже рано ушел от сердечной недостаточности, видимо, момент наследственности есть. С теперешним развитием кардиологии папу спасли бы… Он был инженером, восстанавливал старые механизмы. В семидесятых годах возглавлял группу реставраторов башенных часов в Кремле, за что получил Государственную премию.

Замкнутый был, не очень общительный. По тем временам, я бы сказала, антисоветский. Слушать «Голос Америки» было его любимым досугом, о котором папа просил меня не распространяться.

Мама – живой, веселый человек, душа компании. В эвакуации в Башкирии восьмилетней девочкой кормила семью, выучив татарские песни и исполняя их на базаре. Она – как толстовский Платон Каратаев: все зимы перезимует, всех поддержит и всех поймет.

Когда мама уезжала в командировки, папа водил меня вместо школы в «Националь» завтракать. Он говорил: «Запомни, Таточка, пока люди учатся любить красивые вещи, наша мама учится в институте марксизма-ленинизма» – но ей даже этот институт не мешал… Мама очень любила папу. Она встретила его в пятнадцать лет, отец был на год старше.

Возможно, ромео-джульеттовский возраст их знакомства объясняет, как сложился этот интереснейший союз антисоветчика и члена партии. Мои родители – очень разные люди, а прожили вместе много лет, до папиного ухода из жизни.

– Меня отдали в ближайшую хорошую школу – французскую. Она была и правда чудесная, с атмосферой, как теперь говорят. С театром народной французской песни, музеем, знаменем Парижской коммуны.

Язык преподавался почти как разведчикам. До сих пор я разговариваю на нем бегло и вижу недоумение у французов по поводу моего произношения. «Не может быть!» – говорят, когда слышат, что это только из школы.

Нашу школу окончило много известных и выдающихся в своем деле людей. Всякий раз, когда вижу и слышу их, испытываю теплые, родственные чувства к ним и благодарность школе.

– Я ничего не понимала – была ребенком, десять лет – но вдруг ощутила вес в руках и ногах, почувствовала сопротивление воздуха, потому что руки-ноги не двигались. Когда потом моя маленькая Анька снималась у отца (Сергея Соловьева. – Ред.) в фильме «Черная роза – эмблема печали, красная роза – эмблема любви» и играла ангела на шкафу, ее спросили: «Ты волнуешься?» «Нет, только почему-то у меня ладошки мокрые».

Со мной что-то похожее случилось, когда меня в детстве посадили удалять гланды и аденоиды, и я впервые узнала, что мой организм может находиться еще и в другом состоянии… Похоже было и в кино: спокойно я не снималась, я и сейчас не снимаюсь спокойно. Это уже не удаление аденоидов, но все равно учащенный пульс.

– Я как-то вот действительно никогда не хотела быть актрисой, я не шучу. Искусство – странное, магическое занятие. Оно должно быть образом жизни, а не профессией. И актерские качества – вещь темная, таинственная. Это странное желание показать себя… Тут вроде как должна быть определенная органика. Человек родился, и вдруг, в какое-то время обнаружилось, что он актер. С этим сразу нужно смириться. Потому что актером по собственному желанию с никакого переляху невозможно стать. Ну, невозможно же стать поэтом: как выучиться на поэта? Бред же!

– Из школы отпустили, можно было уроки прогулять. Сказали только каждому принести справку с отметкой, что был на студии.

– Какой трепет перед режиссером у ребенка? То, что он большой художник, я не понимала.

Помню уже из своей взрослой жизни, сидим мы с Олегом Янковским на «Мосфильме», привели школьников на экскурсию. Мальчик подходит к Янковскому: «Вы не знаете, здесь Безрукова можно встретить?» Или дочка моих знакомых меня спрашивает: «А вы правда знакомы с Собчак»?

То же самое было и у меня к Соловьеву: я же не понимала, кто он, что он. Трепета не испытывала ни как к начальнику, ни как к руководителю, ни даже как к педагогу. Мне было интересно наблюдать подготовку к съемкам и сам процесс. Узнавать, почему левее, а не правее, почему нужно белую ткань намочить в марганцовке, чтобы она перестала быть белой…

Я очень благодарна Сереже, что он потом брал меня на съемки, и даже если я не снималась, то наблюдала со стороны, как все работали. Меня это формировало, вкус мой формировало, – вероятно, Соловьев ставил себе такие задачи.

– Соловьева. Мне вдруг открылся целый мир, я не знала, что бывают такие люди. Кем я была до встречи с ним? Советским ребенком, мама с папой утром уходили на работу, вечером приходили, дома оставалась бабушка, я полдня проводила в школе… Ну, читала больше, чем ровесники, хотя теперь кажется, что ничего не читала по сравнению с сегодняшними подростками… В общем, все шло обычно. И тут появился Соловьев, и вместе с ним – огромный объем всего: знаний, вкуса, таланта.

Ты будто сидела в космическом корабле, в скафандре – а потом вышла в открытый космос.

Источник: https://novayagazeta.ru/articles/2020/06/09/85770-ya-aktrisa-zakrytaya