«Только один Бах»

Когда Бах писал музыку, мир был совсем иным: еще передвигались на лошадях, стреляли из мушкетов, еще контрданс слыл дерзким танцем, в моде был клавесин, а фортепиано – в диковинку. И жизнь тащилась медленно и сонно, как почтовая карета.

Из глубины веков, с портрета смотрит Иоганн Себастьян Бах. Парик с буклями. Черный кафтан. Упрямый волевой подбородок поджат. Твердо сомкнуты губы. Словно он готов к испытаниям судьбы. Многочисленные представители древнего рода Бахов в дар от самой природы получили любовь к музыке. Первым из тех, о ком сохранились какие-то сведения, был его прапрапрадед Фейт Бах – мельник и пекарь. По преданию, величайшим удовольствием для него было брать с собой маленькую цистру и играть на ней под стук мельничных колес. На протяжении семи поколений все Бахи посвящали свою жизнь музыке. Это были профессиональные органисты, флейтисты, капельмейстеры, придворные композиторы. И, наконец, в Эйзенахе 21 марта 1685 года (по уточненным данным словаря Гроува – 31 марта) у городского музыканта Амброзиуса Баха родился сын Иоганн Себастьян, которому суждено было прославить свой род.

В 10 лет он лишился родителей, и воспитанием его занялся старший брат, органист Иоганн Кристоф. В детстве Себастьян учился играть на скрипке, альте, затем на спинете, клавесине, свободно владел клавикордом, но предпочтение отдавал органу, который стал его главной школой. Именно в этом инструменте он услышал голоса земли и неба, постиг тайны замечательных органистов, их искусной игры и превзошел своих учителей. Теперь его стали называть не иначе как «необыкновенным мастером», «превосходнейшим из музыкантов», «королем органистов». От Дитриха Букстехуде он воспринял возвышенную патетику, драматический порыв и виртуозность, в частности, педальной техники, что удивляло и восхищало его современников, знатоков органного исполнительства. В 1737 г. критик А. Шайбе писал: «Его искусность просто поразительна, и трудно понять, как ему удается столь необычайным образом, столь проворно действовать руками и ногами – с таким их переплетением, с такой растяжкой, что даже самые большие скачки получаются у него без единого фальшивого звука – и, невзирая на столь энергичные движения, сохранять корпус неподвижным».

Современники Баха рассказывают о том, что в Дрездене между Иоганном и талантливым, но тщеславным Луи Маршаном должно было состояться состязание в искусстве игры на органе. Баха никогда не прельщали такие музыкальные турниры, но друзья уговорили его постоять за честь немецкой музыки. Все собравшееся общество оказалось в тщетных ожиданиях – в последний момент француз решил не рисковать и поберечь свою репутацию. Накануне услышав в церкви игру Баха, он понял, что ему нечего противопоставить талантам и умениям соперника, и тайком утренней почтовой каретой выехал из Дрездена.

Никогда не ездил Иоганн Себастьян с концертами, чтобы удивить свет и возбудить к себе внимание, как это делали многие музыканты. Погруженный в ежедневные труды, он бежал от светской суеты и жил тихо в окружении своего семейства, лишь изредка позволяя себе пешие прогулки. Вооружившись посохом, он неоднократно вышагивал по много миль до других городов, чтобы послушать в Гамбурге органные концерты господина Рейнкена или знаменитых музыкантов Люнебурга Иоганна Якоба Леве и Георга Бёма (кстати, последний повлиял на становление стиля молодого Баха).

Давно уже стал легендой рассказ о том, как Бах, работая в арнштадтской церкви, ходил пешком за 350 км в Любек, где давал вечерние концерты величайший музыкант Букстехуде. Ни расстояния, ни строгость церковного начальства не помешали Баху в его намерениях. Отпрашивался он на четыре недели, а отсутствовал целых четыре месяца, за что по возвращении имел много неприятностей. Его гордый дух не мог смириться с унизительным положением подмастерья, а не музыканта, и в конце концов Иоганн Себастьян расстался с Арнштадтом, городом, в котором им были созданы многочисленные органные сочинения. По приглашению князя Леопольда он переехал в Кётен, где пережил большое горе – смерть своей первой жены, Марии Барбары. Но прекрасные условия, доброе отношение со стороны князя способствовали его душевному возрождению, творческому взлету его фантазии и вдохновили на создание инструментальной музыки – сонат и партит для скрипки соло, сюит для виолончели, концертов для оркестра, называемых «Бранденбургскими» и I томом «Хорошо темперированного клавира».

В Кётене появились Двух- и Трехголосные инвенции для клавесина, а также клавирные Английские и Французские сюиты. До сих пор эти сочинения являются неоценимым учебным материалом и концертным репертуаром музыкантов. Композитор очень любил форму сюиты («последование», «вереница»), в которой можно объединить разнообразные танцы: медленные и величавые, изящные и стремительные. Основных танцев в сюите четыре. И расположены они по очень важному для искусства принципу контраста: неторопливая аллеманда сменяет подвижную куранту, за медленной сарабандой следует быстрая жига – так освещенная солнцем поверхность кажется нам еще более яркой оттого что рядом лежит глубокая тень.

Часто мы слышим незнакомые для слуха названия танцев; и на фоне привычных ритмов и интонаций современной музыки ни плавностью, ни благозвучием они не останавливают нашего внимания. А все потому, что нам неизвестен ни их характер, ни происхождение. В XVII веке, в пору расцвета этого жанра, музыканты и меломаны знали, что сюита открывается аллемандой, являющейся торжественной пьесой. Она родилась из приветственных сигналов трубачей, звучавших при встрече высоких особ – графов, князей. О куранте (от слова «бегать») доходят вести с XVI века как о быстром и трудном танце с характерными скользящими движениями ног. Ею открывали балы, и пара танцоров должна была обежать всю залу. Считалось, что освоившим эти движения все остальные танцы покажутся легкими. Медленная, скорбная сарабанда («святое шествие») возникла из торжественного похоронного обряда, а вихревая жига с ее безостановочной мелодией была популярна в среде английских матросов.

С конца семнадцатого столетия Франция стала законодательницей в танцевальном искусстве. В сюиту стали вводить новые танцы, и большинство из них – французские. Так, сюда попали гавот, родившийся в провинции Овернь, и бурре («связка хвороста»), весело исполнявшийся дровосеками с прыжками и притопыванием. Несмотря на то что крестьяне и крестьянки исполняли его, обутые в сабо – деревянные подбитые гвоздями башмаки, делали они это, по свидетельству современников, с удивительным изяществом.

Наконец, менуэт тоже занял в сюите свое почетное место. Возникший в Бретани как народный, он попал в столицу и, очутившись при дворе, стал модным аристократическим танцем с галантными поклонами и реверансами.

Бах писал много музыки в качестве упражнений: это посвященная его второй жене «Нотная тетрадь Анны Магдалены» с ее менуэтами, это маленькие Прелюдии и Инвенции, которые предназначались для обучения своих детей и многочисленных учеников. И уж никак не предполагал Бах, что эти сочинения будут иметь художественное значение, тем более – исполняться со сцены. Человек чувствует, как, играя музыку Баха, он вступает в иной, возвышенно-прекрасный мир, в котором нет места земным заботам, и лишь спокойствие и красота переполняют его сердце.

Знаменитые музыканты прошлого – Кирнбергер, Кребс, Абель – были учениками Себастьяна. Они понимали величие мастера, недостижимость его органного искусства, ведь один лишь напряженный труд не сделает второго такого Баха. А самому Себастьяну казалось, что любовь к музыке, усердие могут каждого поднять до его уровня. Часто говорил он ученикам, стоя у клавира: «Если ты будешь усерден, как я, ты скоро будешь играть так же». Как-то один из них не мог удержаться от бурного восторга по поводу игры учителя, на что Бах недовольно сказал: «Тут нечему удивляться! Нужно только нажимать в нужный момент нужные клавиши, остальное делает орган».

…Себастьян с гордостью считал всех своих детей прирожденными музыкантами. Это естественно – музыка была первым, что они слышали, а музыкальные инструменты – первым, что видели. Четверо из них стали очень знаменитыми: Вильгельм Фридеман, Иоганн Кристиан, Карл Филипп Эмануэль, Иоганн Кристоф Фридрих. Слава двух из них затмит славу отца.

Первым обретает самостоятельность Вильгельм Фридеман – самый старший, самый талантливый и любимый. Тем, что вместо сухих упражнений многие поколения пианистов играют мелодичную музыку, они обязаны именно ему. Сегодняшний учебный репертуар школ из полифонических произведений Баха когда-то предназначался лишь одному обучающемуся, его сыну, что и отмечено на обложке одной из нотных тетрадей: «Клавирная книжечка для Вильгельма Фридемана». Подозревал ли Бах, сколь долгая жизнь предстоит вписанным в нее нотам!?

И Филипп Эмануэль, и его братья по мере сил искали и находили новое, пролагая тем самым путь своим великим последователям, композиторам венского классического стиля – Гайдну, Моцарту, Бетховену.

…Шла переломная эпоха, сыновья Баха жили в ней, каждый по-своему. В 1764 г. к Иоганну Кристофу приводят восьмилетнего Амадея Моцарта. Сразу оценивший гений маленького музыканта, он музицирует с ним, изучает основы гармонии, знакомит с оперной музыкой итальянских композиторов, но ему и в голову не приходит сыграть своему юному другу что-либо из сочинений отца. Да и что вспоминать о «старом парике»? Но мальчик вырос и, когда ему было 26 лет, попал в Вене в дом барона Готфрида ван Свитена, большого любителя музыки вообще, а старинной особенно. В этом доме Моцарт услышал сочинения Иоганна Себастьяна. Открытие великого Баха привело Моцарта к «творческому кризису», в котором изменился стиль юного композитора, и именно старые краски обновили его современную палитру. Так гениальный ученик Кристофа Баха открывал для себя тайны гармонии и великолепие мелодий его отца.

…Кочевая жизнь когда-то увела Баха в Лейпциг, где он прочно обосновался и прожил последние 27 лет. В поздние годы композитор катастрофически терял зрение, все более замыкался в себе и производил на незнакомцев впечатление человека сурового, строгого. Но это лишь внешне – он просто не всем открывал свое мягкое, благочестивое сердце. Каждое утро Бах спешил в церковь, садился к органу, с тоской думая о долгом дне: веренице уроков, репетиций, свадьбах и похоронах, на которых нужно играть. Но ведь будет вечер, благословенный вечер, когда он останется наедине с музыкой. Тогда, забывая, что уже стар, и жить остается недолго, в темном пространстве церкви Святого Фомы великий и непревзойденный мастер зажигал свечи и касался клавиш органа – этого было достаточно, чтобы испытать истинное наслаждение и счастье…

…В июле 1750 года в тишине летнего вечера перестал дышать Иоганн Бах. А с его смертью наступило долгое забвение, даже могила его затерялась. Двор церкви, где композитор был похоронен, стал городской площадью – полтора века над ним грохотали экипажи.

И сама музыка Баха так долго молчала, что решиться озвучить ее было неслыханной дерзостью. Об этом никто не помышлял. И все-таки нашелся человек, исполнивший в 1829 году одно из лучших сочинений забытого композитора – «Страсти по Матфею», вернув Германии ее гениального сына. Выдающийся музыкант, великолепный пианист и дирижер Феликс Мендельсон возродил к жизни величайшего композитора, чья божественная музыка «пленяет и ум, и сердце наше» и «освящает каждое здание, где бы она ни звучала, превращая его в храм».