Итальянцы на войне

Однажды широкой снежной дорогой со следами танковых гусениц наш комендантский взвод вошел в село, где жителей не было видно, а лишь несколько давно не беленых хаток под соломенными крышами стояли, сжавшись, как маленькие старушки.

По улицам села мела поземка, образуя сугробы возле валявшихся тут же, у дороги, трупов убитых немецких солдат. Я впервые видела так близко убитых врагов и поглядывала в их сторону с тайным страхом и любопытством. Возле одного убитого остановилась. Большой и толстый, он лежал на боку, подобрав под себя ноги в сапогах с широкими голенищами. Холодный ветер раздувал полы его шинели, обнажая толстый, обтянутый зеленым сукном зад. Он, наверное, был очень сильным, этот фриц. Было как-то удивительно, что лежит он недвижимо. Казалось, что сейчас он пружинисто вскочит и бросится душить меня своими огромными волосатыми ручищами, скрюченными на морозе. Но он был мертв. Видимость жизни создавали шевелящиеся на ветру светлые волосы на непокрытой голове, обильно посыпаемые снежной крупой. Я испытывала какое-то жутковатое удовлетворение. Мне было и страшно, и весело. Так чувствует себя, наверное, человек, победивший напавшего на него в лесу волка. «Так тебе и надо, фриц проклятый. Сколько людей, наверное, загубил». Я отбежала от него с чувством легкого недоумения – такой большой и сильный, а маленькая пуля убила.

Взвод остановился в центре села, и Дегтярев – пожилой солдат, повар – послал меня пробежать по хатам и сообщить, что приехала кухня, и чтобы бойцы шли обедать. После окончания уфимских военных курсов поваров моя фронтовая служба началась в комендантском взводе 933 стрелкового полка 254 стрелковой дивизии.

Забегаю в один дом и вижу там группу солдат во главе с замполитом Гореловым, который, выпятив грудь, с воинственным видом боевого петуха старается что-то втолковать двум пленным немецким солдатам, прижавшимся в углу пустой комнаты за небольшим столом. Я прислушалась. Оказалось, что пленные эти были итальянцами. Я с любопытством уставилась на них. Итальянцев видела впервые в своей жизни. Вмиг в воображении появилась географическая карта и на ней то место, где в синем пятне Средиземного моря прибился к материку Апеннинский полуостров, словно поношенный мушкетерский сапог. Вспомнила все, что успела узнать из школьных учебников и кое-каких прочитанных книжек, и не поверилось, что эти сидящие в украинской хате гитлеровские оборванцы – уроженцы той древней, прекрасной страны с римскими императорами, гладиаторами, гондолами, что эти люди оттуда, где сосредоточена вся красоты земли и мира.

Истрепанные, грязные немецкие шинели висели на этих тощих телах балахонами. Фуражки со сломанными козырьками потеряли всякую форму и держались на голове с помощью каких-то старых шарфов, видимо, отнятых у населения. И до чего же дошли эти вояки? А совсем недавно, наверное, вертелись перед зеркалом, примеряя новую гитлеровскую форму, приобщающую их к «великой» Германии.

Оба они, чернявые, с желтыми, костлявыми лицами и большими печальными глазами, напоминали старых больных ворон, переживших трудную зиму. Хотя, в общем-то, это были, наверное, довольно молодые люди, оказавшиеся в непривычных для них условиях жизни. Значит, это вот они держали оборону в мерзлой траншее за селом и стреляли в наступающих советских солдат? Один из итальянцев был ранен в ногу и сидел на табуретке, отставив ее в сторону. Металлическая проволочная шина была прикреплена к ноге широким грязным бинтом. У второго итальянца на огрызке старой цветной шали висела раненая рука.

Вид пленных вызывал у меня жалость и отвращение, какие вызывает опустившийся человек, а эти, к тому же, были еще и солдатами, разделившими судьбу окруженной нашими войсками немецкой армии в районе Корсунъ-Шевченково.

Их жалкие физиономии с бескровными губами выражали подобострастие и полное согласие с тем, что им втолковывал капитан Горелов. Только вряд ли они что-нибудь понимали. Но что им оставалось делать? Не валяются на улице, в снегу, как их недавние приятели, а сидят в хате, в тепле, и, кажется, их жизни ничего не угрожает – со стороны людей, которых они пришли убивать в России. Обветренные спокойные лица советских солдат ничего, кроме любопытства, не выражали. Вряд ли кому-нибудь из них доводилось раньше встречаться с итальянцами.

Приложив руку к козырьку, я звонко отчеканила: «Товарищ капитан, прибыла полевая кухня!». И тут же заметила, как удивленно уставились на меня пленные. Видимо, они сначала приняли меня за молодого бойца. Я ведь была одета, как все, в зимнее обмундирование – ватные брюки и телогрейку с погонами. Капитан Горелов, выслушав мое сообщение, сказал, обращаясь к итальянцам: «И вы хотели нас победить? Да у нас весь народ поднялся. Девчонки – и те воюют!». Итальянцы округлили свои черные с красными прожилками глаза и галантно заулыбались. Я смущенно спряталась за большую деревенскую печь. Тоже, придумал капитан выставлять меня перед всякими итальянцами. А капитан сказал: «Принеси им поесть – пусть знают, с кем воевали!».

Надо было видеть лица пленных, когда я поставила перед ними котелок дымящихся макарон, заправленных свиной тушенкой. Они сначала остолбенели. Потом их глаза засияли неописуемой радостью, какая случается в редкие минуты человеческой жизни. Они быстро-быстро залопотали что-то, кланяясь в мою сторону. Потом молниеносно извлекли из грязных складок своей одежды универсальные ложки-вилки, которыми снабдил их Гитлер, и жадно принялись за еду. Я никогда не видела, чтобы люди могли есть с такой почти собачьей жадностью. Скользкие макароны они подхватывали давно не мытыми пальцами, забыв обо всем на свете, лишь изредка бросая в мою сторону какие-то совершенно бессмысленные взгляды. Лица пленных покрылись потом, глаза блестели, с длинных носов скатывались мутные капельки. Они были счастливы.

«Все-таки приятно чувствовать себя добрым человеком. Много ли человеку надо?» – размышляла я, глядя, с какой быстротой пустеет солдатский котелок.

И вдруг что-то кольнуло в груди. Но почему они пришли за этим маленьким счастьем сюда, на Украину? У них что, там, в Италии, макарон не хватает? Напялили на себя немецкую форму и примчались завоевывать Россию. Ну что, завоевали? Может быть, в это самое время и писал свое стихотворение «Итальянец» поэт-фронтовик Михаил Светлов. «Молодой уроженец Неаполя, что оставил в России ты на поле? Почему ты не мог быть счастливым над своим знаменитым заливом?»

Однако кто-то уже обо всем позаботился, и этих двух раненых пленных отправили на санях как не способных идти в общей колонне пленных. В санях было немного соломы, и управлял лошадью пожилой солдат-ездовой.

Отогревшиеся, сытые итальянцы повеселели и, видно, довольные экипажем, хлопотливо усаживались, помогая друг другу. Когда сани отъезжали от дома, итальянцы замахали нам руками и приветливо заулыбались. Мы стояли на крыльце разграбленной ими украинской хаты и не отвечали на их махания. Капитан Горелов сказал презрительно: «Макаронники…». И на мой удивленный взгляд пояснил, что у итальянцев любимая еда – макароны. Они их называют спагетти. А я и не знала.

Я смотрела на широкое заснеженное поле за селом, по которому черной длинной колонной двигались пленные, захваченные нашими войсками в ходе Корсунь-Шевченковской операции. Воображение перенесло меня в другое время, в котором я видела в ленинградском музее картину. Такое же широкое русское поле, мерзлые трупы, полузанесенные снегом, и в метели – жалкая кучка облаченных в лохмотья наполеоновских солдат, выбирающихся из не завоеванной ими России.