Лучший на моей памяти спектакль! Петербургский мюзикл «Джекилл и Хайд»

Не являясь рекордсменом по количеству посещений ДиХа, тем не менее, скажу: это был лучший на моей памяти спектакль – новый и совсем другой, а Роман, ни разу не стягивая на себя одеяло, легко стал тем центром, вокруг которого крутится все действие постановки. Более того, давно знакомые и любимые актеры раскрылись по-другому – и вокально, и драматически. Мучительно переживающий за друга такой надежный Аттерсон (Константин Китанин), Эмма, так чутко отзывающаяся на каждый вздох непонятного, страдающего любимого (нежная Леночка Газаева), тянущаяся к свету, к лучшему миру как мотылек к огоньку Люси Харрис (Наталья Диевская).

Роман – Джекилл: быть может, мне не хватает в том персонаже, что создает Роман, некоей «джентельменственности» (о как, не «ледистость», но тоже ничего))), все же Джекилл – интеллигентный английский ученый. Но не будем следовать стереотипам – с другой стороны, он молод, порывист, он полон самого горячего желания изменить мир к лучшему, он верит в добро и ненавидит тупость, косность и невежество. Поэтому как-то разделяешь его желание порвать на ленточки глухой ко всему совет попечителей (милый Джекилл, если б все было так просто, но человек слишком сложное существо и кто знает, что прячется в сумерках подсознания самого невинного из нас). И эта его лихорадочная горячность – не она ли стала предвестником пробуждения дикого Хайда. Быть может, так было и раньше, но только в этом спектакле я вдруг услышала в «Конфронтации» не «Джекилл мертв, жив лишь Хайд», а «Ты и есть Хайд» –  до мурашек! И еще: зная предсказуемый финал спектакля, я всегда довольно отстраненно наблюдала за печальной кончиной доктора Джекилла. Но «не сегодня, Джон, не сегодня». Отчаянный вопль «Пожалуйста, Джон!!!» человека в крайней степени безысходности просто обрушился тяжкой глыбой на застывшего с пистолетом в руках Аттерсона (еще раз спасибо за этот момент и Константину Китанину, ему – его персонажу пришлось невероятно тяжело).

Роман – Хайд. Скажу сейчас страшную вещь: когда оболочка милого доктора Джекилла напрочь исчезает и с рыком «Живой!» восстает это буйное чудовище – Эдвард Хайд, живой почувствовала себя я сама! Да, он страшен, социопат с полностью отключенными тормозами, монстр, зверь со звериными инстинктами, но это чудовище, от которого невозможно оторвать глаз: так бурлит, кипит и клокочет в нем жизнь – нечеловеческая, богопротивная, но – жизнь! Как отчаянно борется он с Джекиллом, отстаивая свое право на существование. Он хочет жить, очень хочет жить, и это переполняющее его желание просто сокрушительно сбивает нас, зрителей с толку, с мыслей, отключая чувства и разум, заставляя нашу кровь быстрей бежать по венам! Собственно, это дикое обаяние Хайда улавливает и сам Джекилл: «Ведь жаль его, пленительна вся страсть его и жизнь…» А если вдуматься: кого убивает Хайд – священника - растлителя малолеток, зажравшуюся, равнодушную ко всем, кроме себя леди Беконсфилд? Да и другие не лучше. Его единственная жертва, достойная сожаления – Люси Харрис, она же, возможно, единственный человек, который смог бы как-то притушить безумие Хайда. Возможно. Но она предает – а у Хайда один способ карать…

И, кстати, лишний раз убеждаюсь: поющий драматический актер – это та бомба, которая может заставить полыхать любую постановку, быть может, даже уступая вокально.

Очень жду летних представлений – с тем же ДжеХайдом, а на досуге надо бы поразмышлять: насколько мы знаем сами себя, не таится ли там, в глубине каждого из нас свой тихий до поры монстрик, у которого может в какой-то день сорвать тормоза…