Утопия современности

Понятие «утопии» было предложено Томасом Мором в заглавии его трактата «Весьма полезная, а также занимательная, поистине золотая книжечка о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия». Данный неологизм в течение XVI века распространился практически во всех европейских языках, а в дальнейшем расширил значение, превратившись из описания идеальной страны в литературный и политический жанр.

Неожиданно задумалась об этом вопросе после постов anlazz в Живом Журнале.

Там нашла определение классических утопий как «утопий сытости»:

Да, именно так: все мечты о «прекрасном мире будущего» — начиная с древних мифов о «Золотом Веке» («Сатья-юге») и заканчивая «Четвертым сном Веры Павловны» Чернышевского, «Красной Звездой» Богданова и советскими «образами коммунизма 1920 годов» — были именно что мечтами о том, как будут жить люди при избытке ресурсов. То есть, в условиях, когда можно не думать о том, что можно завтра есть, и что одевать по наступлении холодов. Но оное к 1950 годам уже начало терять свою актуальность: уровень жизни послевоенного мира рос, как на дрожжах, и поэтому «классическая утопия» — включая и ее «коммунистический вариант» — резко потеряла смысл.

После достижения «порога сытости» классическая утопия умерла! Но — как уже было сказано — именно в это время возникла утопия постклассическая. Утопия, которая ставила своей целью показать то, что стало важным после достижения «порога сытости», после того как стало понятным, что человечество вырвалось из цепких лап вековой (тысячелетней) нищеты и нехватки материальных ресурсов. Сделав актуальной совершенно иную область бытия — область «производства самого человека».

Производства «физического» — кстати, и в этом плане не все так просто, как принято считать. Производства «психологического» (и умственного, и эмоционального), производства социального. Того, что в течение тысяч лет «письменной истории» находилось в тени материального производства и его важности, но после условного 1917 (да, еще до ВМВ) стало вдруг самым главным. Потому, что оказалось, что «хаотически произведенный человек», человек, выросший в рамках «классического» отношения к себе, как к легко возобновимому ресурсу, способен обнулить все те великие достижения материальной культуры, которой так принято гордиться.

И думала я, думала (потом вместе с поэтессой Оксаной Кузьминой) — а в нынешних условиях какие утопии писать надо? И тут Оксана пишет:

— Параллельно еще читала Ходасевича и увидела, как он все время пытается разрушить красоту. Сломать. А Пьетродарки (итальянский музыкант), сам по себе совершенный буратино, наоборот собирает красоту из изломанного.

Я сразу:

— Утопия «собирания красоты»! (завязался диалог)

— Или распределения… Социализм красоты…

— Осколки не распределить. Это как сломанные игрушки — когда куклу раздирают подружки. Надо распределять время пользования или устанавливать правила совместного пользования.

— Вот я про «совместное больше» себе представляю.

— Вот это и тема утопии.

— Сейчас же настолько все доступно в плане увидеть, услышать. Но как до людей донести, что Шопен в Ютубе для всех.

— Вспомню про классику в радиопередаче Рабочий полдень, помню работала я на швейной фабрике… Всегда арии или увертюры оркестровые, камерные пьесы включали в эту радиопередачу. И вся страна знала оперных певиц Зару Долуханову и Бибигуль Тулегенову, а также «Танец с саблями», или «Зоопарк» Сен-Санса… И весь цех слушал в обеденный перерыв, а куда денешься — радио одно на всех.

— В советских детских фильмах общепонятные детские мемы все построены на классике. Потому что было на слуху. Младенцы даже знали. Вот и тема для новой утопии. Общедоступное искусство остается элитарным, как это перевернуть? Точнее, не тема, а вопрос.

— Утопию ещё написать надо на эту тему.

— Хорошая идея!

— Утопия воспроизводства красивого в человеке в период самостоятельного выбора потребляемой информации, в эпоху синглов-единоличников.

Диалектическая основа социальной эволюции требует, чтобы на каждом «новом этапе» развития общества направление «основного удара» находилось бы не там, где оно было на «этапе предыдущем».

И утопия моделирует место, куда тот вектор мечтаний и чаяний основной группы населения так устремлен. И заодно вкладывает понимание конструкта, где эти чаяния могли бы реализоваться в полной мере. Кстати, и антиутопия тоже показывает, куда мы придем, если неправильно будем воплощать свои чаяния.

И вот тут уже время на подумать. Ведь и мечта о красивом личике может привести к уродству неудачных пластических операций. И мечта о бескорыстии может привести к лютой борьбе с мещанством, где в запале выбрасывали и само понятие дом и уют.

Как привить/воспроизвести лучшее в человеке ещё Иван Ефремов и Стругацкие задумывались. Сергей Переслегин указывал на их «педагогическую» утопию, которая построена на основе особой системы образования, которая формирует нужную для этого мира личность.

Но есть проблема в том, что база современного образования — система мотивации — была всегда привязана к семье. Именно поэтому она сейчас и не работает: 90% учащихся банально не знают, зачем они это делают. Причем, касается указанное и младшеклассников, и студентов. Во-вторых же, эта самая «система образования» никогда не была достаточной, она опускала многие важнейшие моменты формирования человеческой личности. Которые — опять же — перекладывались на родителей. А родители — участники индустриальной системы производства — оказались теперь крайне неэффективными воспитателями.

Итак, задача утопии красоты — придумать систему воспроизведения морально-волевых качеств, требующих развитого эстетического и этического начала. Ага, получается чистая фентэзятина, как меллорны-ютуб-соцсети выращивают блогеров-эльфов, полезных для всей планеты, чтобы она не разлетелась вдребезги.

Или наоборот — придумать такую эстетическую-этическую концепцию, которая через внешнее развивает и внутреннее. Этическое обязательно подчеркнуть и саморазвитие без принуждения тоже. И мотивацию выставить как в «Чайке по имени Джонатан Ливингстон»: будешь правильно думать — и полетишь.