Литературные остроумии

У проекта было два автора. Уморительные в обоих смыслах литературные анекдоты Александра Андриенко на известных литераторов, писателей-классиков мы недавно частично публиковали. Осталось нам преподнести читателю остроумии и, так сказать, собственные астролябии Елены Хатиповой, её пристальные оригинальные изыскания о жизни или творчестве музыкальных гениев разных времён и народов. В результате, рассмотренные под непрямолинейным углом художественного обыгрывания биографии эти вдруг бурно расцветают… Дают, так сказать, неожиданные побеги, а порой и дикие какие-то, чуть не ядовитые ягоды. Нам же с читательской благодарностью остаётся вкушать их да радоваться.

1

Талантливый человек талантлив во всём. А уж если он высокий профессионал в каком-либо одном искусстве, например, в музыкальном, то талант его выглядывает за любой плетень и всякого другого искусства. В случае с талантом Елены Хатиповой это особенно заметно. Яблоко её таланта, так сказать, вдруг само обрушится на твою голову в виде очередного какого-нибудь открытия. Рисунка, живописи или какого угодно словесного изваяния, разной степени тяжести.

2

По собственному признанию, Елена Хатипова (скрипачка в оркестре Башкирского Государственного театра оперы и балета имени Рудольфа Нуреева, член замечательного квартета на выездах) пришла в литературу поздно, всего несколько лет назад, будучи взрослой особой. Литература тогда мужественно стерпела её недюжинный приход. И даже ласково её приняла на своё материнское лоно. Ей дружественно внимало само Уфли. И теперь русской литературе в Уфе некуда деться от новейших опытов Елены Хатиповой в слове, заявленных уже в оригинальной забавной прозе. А в целом, – от её стремительного, яркого дарования, блещущего гранями.

Пишет и пишет младо-поэтесса, бывалый профессионал, читателю на радость. Зрителю – рисует. Слушателю по старинке – играет. Иногда вам кажется: ну куда уж ещё-то!? Не тут-то было! Растёт Муза Хатиповой на глазах, буквально. Мужает – и ни в зуб ногой!

3

Действительность в целом не поддаётся естественно-научному познанию. Соглашаются на это лишь её части. Так много в жизни человеческой глубоко иррационального, рассудком не постигаемого, что искусство не умирает, а сердце его – поэтическое мифотворчество – никогда не остановится, пока жив и сам человек, дитя Бога, идея Его. Научные картинки мира сменяют одна другую, как в калейдоскопе. Но трансцендентность бытия (не посюсторонняя научность, скованная своими категориями и оторванная от полноты жизни) порой как ураган в степи, треплет даже самый прочный быт, как тонкий тростник. Век человеческий и разум его хрупок, а практические притязания человека бывают куда как непомерны и велики. И творческое здоровье время от времени пошатывается, отзываясь в такт непостижимым мировым сдвигам и вихрям, вторит им индивидуальными гормональными сбоями. Те выносят любой конструктивный мозг, выбрасывают человека прямо в космос без скафандра и нужной амуниции, а только с одной нашей бесталанной головкою и бедным сердцем… и со всей же нашей недальновидной, нахальной, но мнимой категоричностью.

И есть, к счастью, подлинное искусство, залог безошибочного взгляда на вещи. Есть или нет поэзия.

4

Такое глубочайшее, уже реальное (а не рационализированное по готовым лекалам и в сторонке от бытийного тождества), интуитивное видение мира в отличие от рассудочного «верхоглядства» открыто цельному знанию о мире. Не статичная научная картина мира, уже без мира, но динамика творческого и живого духа, есть всегдашний, непрестанный акт самого бытия и его постижение одновременно. Не научный только метод, но и художественное творчество. Не просто перекладка кирпичей в очередной стене, но построение высшей реальности. Усилиями творцов жизни, поэтов, глубоких и подлинных писателей, философов, музыкантов, живописцев (как и ремесленников) творческий акт производится. А вообще, поддерживается всеми людьми доброй воли, учёными, в том числе.

5

Видение как полная картина мира изначально вносится в жизнь не позитивной наукой, а трудами немногих в истории визионеров и религиозных мыслителей-мистиков, истинных поэтов и философов. Нас не смущает оболганное куцым рассудком ограниченных в познании недоброжелателей великое слово мистика, отсылающее к последним вопросам, к самым глубинам реального и живого человеческого опыта, к неисчерпаемым тайнам духа и бытия. Мы, напротив, гордимся и дорожим деятельностью, к такому видению, к духовному знанию непосредственно примыкающей. Такое только знание и есть сама реальность (а не очередная её картинка). Видение органическое и ничем не опосредованное.

Видение мира не вмещается в микроскоп или телескоп. Но открывается в поэзии, вырисовывается в изящной словесности.

6

Но вернёмся к Елене Хатиповой, к её многообразному дарованию.

Ироничная и абсурдная динамика, я бы сказал взбудораженность индивидуального взгляда на вещи, какую мы находим в остроумиях Елены Хатиповой, оживляет привычную, даже затёртую от постоянного употребления, переводную картинку о жизни даже гениев. Налицо нетривиальность елено-хатиповского подхода к действительности, казалось бы, навсегда замершей и застывшей. Мы наблюдаем этакую живительную трансклеточность в самих мертвых, раз и навсегда застывших положениях. И некий новый их смысл буквально образуется тут же, прямо у нас на глазах. И видимо, эта хатиповская способность к оживлению – и есть отголосок всё той же длящейся изначальной первоактивности единой жизни. Цельности жизни, существующей как бы в себе самой живой. Прекрасной жизни, всегда изменчивой в своей неохватности. И умной (интеллигибельной) её красоты, бросающей походя свой живительный луч на всё внешнее в природе и будоражащей то, что другим казалось известным и потому не интересным. Конченным. (Или, наоборот, только потому что привычно, в силу своей ожидаемости только и заслуживало вялого внимания малолюбопытной толпы обывателей и верхоглядов в искусстве.)

7

Но вот один тонкий штришок, пересоединение смысла и звука (семантемы с фонемой) в словотворчестве-вещи: Паганинушка, Никколушка, вакханалья, уродо, скрипачиссимо, скрипачиссимо, иная мелкая конструктивная как бы несуразность, незаметный миру парадоксик – и жизнь снова изнутри будоражит мертвую, казалось бы, вещь. Но так и вообще поэтическое слово заявляет о себе, о связи своей с высшей или низшей реальностью (в реальности нет низости, а есть нижние слои, отзывающиеся и в верхних).

Если угодно:

слова поэта как бы насилуют бледную сонную реальность, будят её своей животворящей красотой, вдувают в неё художественный смысл, сообщают ей новое звучание, высветляют её, делают прекрасной, возвышенной или ужасной. Возвращают к жизни.

Но только в таком блаженном насилии – и заключается высшая, глубочайшая нравственность поэзии.

И наука лишь часть поэтического слова.

А мы, читатели, снова и снова наблюдаем теперь на малом и давно освоенном участке жизни знаменитых людей такую неисчерпанную творческую изначальную и неустранимую активность слова-бытия в его творческой непрерывности. Слова, не кирпича в стене.

Манеры ненавязчивой, забавно-лёгкой и точечной, таков здесь текстуальный жест Елены Хатиповой.

Остроумии читайте здесь