Как жили башкиры. Счастливое детство в Абуляисово. Часть тридцатая

Ох, забыла Банат самое интересное, что было этой зимой. Каждый вечер она с мамой ходила к Баныу-иняй на посиделки: там мама вязала середину пуховой шали, а Банат — кайму. Обычно, когда набиралось несколько шалей, мама с отцом ездили в Саракташ на базар, где продавали их всяким перекупщикам, которые потом увозили эти шали далеко в другие города, где был большой спрос на оренбургские пуховые платки с красивыми узорчатыми каймами. На вырученные деньги родители покупали разные вкусности, которые были недоступны простым колхозникам, трудящимся в колхозе только за какие-то «палочки-трудодни».

У теплой печи Баныу-иняй девочке хорошо, она с удовольствием слушает разные байки, деревенские новости, которыми обмениваются иняй и мама. Когда устают от вязания, иняй ставит тут же у печки гудящий самовар свой на нары, достает из-под нар посылочные ящики, которые прислали ей сыновья и дочери, живущие в Средней Азии. Потом Баныу-иняй стелет на нарах скатерть, небольшими горстями выкладывает из ящиков всякие вкусности: урюк, курагу, изюм, три-четыре грецких ореха, еще арахисовые орехи, несколько кубиков сахара, сгущенное молоко в синенькой банке. Из недр печи достает маленький круг только что испеченного хлеба, а мама Банат выходит в сени и заносит оставленный там, чтобы не растаял от тепла в комнате, завернутый в чайную фольгу кусок принесенного ею из дома сливочного масла.

И начинается чаепитие со сладким сгущенным молоком. По причине запуска коров перед отелом, в деревне ни у кого не найдешь ни стакана молока, чтобы забелить чай, а тут, у иняй, такое лакомство! Иняй наливает в маленькие пиалки крепкий чай, добавляет туда чайной ложкой сгущенки, а мать угощает всех, чтобы на горячий хлеб клали масло. Масло на горячем куске хлеба начинает таять, женщины и маленькая Банат ловко слизывают его с кусочков хлеба, и все благодарят Аллаха за такой богатый стол, за угощение, и пьют чай. После чаепития обычно мама девочки убирает посуду, а Баныу-иняй просит Банат написать письмо ее многочисленным детям и внукам из Ташкента, иногда просит ее читать письма детей, чтобы правильно ответить на их вопросы. Иногда взрослые вспоминают годы войны, как они трудились в колхозе, как спасали своих детей от голодной смерти.

Однажды мать девочки увидела белые валенки Баныу-иняй, прислоненные к печке для сушки и сказала: «Ой, бикэм, у тебя все еще живы, оказывается, твои знаменитые белые валенки!». Баныу-иняй засмеялась громко, в такт смеху у нее затряслись «колбаски» на животе, она же произнесла: «Сохранились еще мои белые валенки-кормильцы, давно они продырявились, но я подшила их и ношу, мои кормильцы пока живы!». Банат показались очень интересными слова иняй и мамы, поэтому она попросила их рассказать историю белых валенок Баныу-иняй.

История белых валенок

«В 1942 году мой муж Азар ушел на войну, дома оставил свои белые валенки, сказав, что они понадобятся еще дома. Вначале я ходила зимой в своих черных валенках, а в начале 1943 года нас с Разифой-килен бригадир отправил на работу в колхозный амбар провеивать семенное зерно, потому что в отличие от других колхозниц мы трудолюбивыми, да еще и физически крепкими были. Вдвоем в холодном амбаре работали мы, почти безостановочно крутили привязанное к матице амбара огромное решето, куда входило четыре ведра зерна, и собравшуюся от кручения решета наверху зерна полову убирали оттуда и выкидывали в огромные ящики. Вечером усталые мы, еле волоча ноги от трудной работы, шли домой и сразу же валились на нары.

Слава Аллаху, что дома у обеих есть детишки, способные топить печку и приготовить нехитрую затируху на ужин. Назавтра нас ожидала опять такая тяжелая работа. В ту зиму многие односельчане голодали, потому что все зерно было отправлено колхозом государству, а за трудодни люди получили очень мало зерна. Из-за этого у многих женщин от голода умерли дети, а мы с твоей мамой нашли способ, как спасти своих детишек.

Я каждое утро на работу ходила в азаровых больших валенках, а твоя мама Разифа носила на себе под бешметом широкую безрукавку поверх платья. Вечером, перед уходом с работы домой, я набирала в валенки зерно, потом опускала штанины поверх валенок, а Разифа подпоясывалась широким поясом и в горловину ее платья я опрокидывала полведра зерна прямо на голое тело ее. Пшеница холодная, как лед, но мы терпели этот холод, не болели, видимо, желание спасти этим поступком детей своих от голодной смерти грело нас, придавая силы. И мы шли домой.

Ночью в подполе дома на ручной мельнице мололи пшеницу, потом из этой муки пекли хлеб, сдобренный зернышками лебеды, или готовили затируху, белили ее молоком, если корова давала молоко, и так кормили детишек своих. Слава Аллаху, ни одна живая душа не догадалась тогда, что мы несли на себе домой. Если бы тогда кто-нибудь заметил это и донес властям, то нынче мы не сидели бы здесь в теплой комнате, а наши кости давно бы истлели где-нибудь в Магадане.

Тогда, в военное время закон был суров: даже за горсть зерна, взятого у государства без разрешения, людей отправляли в тюрьму. Слава Всевышнему, нас никто не поймал, и мы зимой 1944 года тоже работали там же. Я всегда говорила Разифе-килен: «Да здравствуют мои белые валенки, если они будут, будут живы и мои дети!». А летом 1944 года наши подросшие дети Сайфулла и Хусаин сами стали работать и зарабатывать деньги, поэтому мне не понадобились мои белые валенки, и Разифа-килен не вышла на очистку семенного зерна, да еще мой Азар после ранения пришел домой с войны.

Только мой Азар так и не смог носить свои белые валенки, от полученных на фронте ран он скончался раньше времени. Правда, он успел встретить День Победы над фашистами. Вот такие знаменитые валенки, доченька, эти валенки, которые сушатся у печки на стуле», — так закончила свое повествование Баныу-иняй.

…В некоторые вечера Баныу-иняй просила девочку читать вслух полученные от своих детей письма, девочка уже давно выучила начало их писем, поэтому по памяти рассказывает их старухе, а иногда иняй, если девочка запиналась, читая латинскими буквами написанные башкирские слова, сама подсказывала, догадавшись по смыслу.

В школе Банат, конечно, не учили латинскому алфавиту, но способная девчонка, увидев в учебниках немецкого языка своих сестер, быстро освоила их, чтобы писать и читать письма Баныу-иняй своей. Потом Баныу-иняй диктует Банат, что писать ее детям, и та долго выводит слова ее латинскими буквами на белом тетрадном листе, после всего перечитывает письмо вслух, проверяя, не забылись ли слова иняй. Потом на чистом конверте старательно переписывает адрес, кладет внутрь конверта письмо, проводит языком по клеевой части конверта, слюнявит его и закрывает намертво.

Баныу-иняй остается лишь назавтра опустить письмо в почтовый ящик, висящий на стене магазина. После написания письма иняй опять выставляет угощение на скатерть, и Банат, как самый главный человек этого вечера, дополнительно получает несколько штук монпансье или яблоко.

После вечерних посиделок у иняй Банат с мамой идут домой: под ногами обеих громко скрипит снег, а наверху на небе плывет полная луна, на востоке же время от времени сверкают звезды Большой Медведицы. Одним словом, благодать Божья на Земле!

Продолжение следует…