Через несколько дней Юнус-езняй снова приехал на лошади в дом родителей Банат и остался ночевать. А на следующее утро, когда стали собираться в дорогу, чтобы проводить Минигуль-апай в дом родителей Юнус-езняй, оказалось, что всю ночь на улице шел дождь, превратив землю в грязь, во дворе было скользко, поездка была отложена на некоторое время. Улучив время, когда все взрослые перешли в летний домик на завтрак, Банат поставила табуретку на нары, сняла с перекладины свое новенькое платье, напялила его на себя и побежала к своей подружке Фарзане, чтобы похвастаться новым нарядом.
Вот она добежала до двух перекинутых с одного берега на другой бревен, взошла на этот мостик, быстро перебирая ножками, как всегда побежала по нему и вдруг, поскользнувшись на мокрых от дождя бревнах, шлепнулась в речку. Утренняя холодная вода обожгла девочку, от страха она громко закричала и, барахтаясь в воде, уплыла по течению. В это время Файза сидела на берегу и речным песком, кирпичными крошками и катыком чистила медные тазы для варки варенья. Услышав крик сестренки, она вприпрыжку бросилась в речку и поймала Банат за косы, вытащила ее на берег и, перекинув на плечи обмякшее тело сестренки, побежала к летнему домику. Вдруг, — видимо, от тряски, — изо рта Банат вылилась вода, которую она успела отхлебнуть в речке, девочка раскашлялась и задышала слабо.
«Слава Аллаху, живая!» — обрадовалась Файза, долго стояла, обняв сестренку, а потом, спохватившись, сняла с нее платье, накинула на плечи девочки подвернувшуюся под руку большую пуховую шаль матери, которой обычно укрывали тазик с тестом, чтобы оно побыстрей поднялось, или ведро для заквашивания катыка, завернула ее в эту шаль и прислонила к широкой стенке теплой печи, чтобы девочка отогрелась. Банат же долго стояла у печки и тихонечко скулила, осознав, что сама чуть не утонула, и еще ей было жалко свое новенькое платье, которое, постирав, Файза-апай повесила на веревку, прямо перед глазами сестренки, а там… желтые краски платья поблекли, и рисунки с красными ягодками уже имели какой-то бурый цвет…
Скоро на Банат напялили старое платье, и в таком неярком наряде посадили ее на телегу и повелели, чтобы она сидела, упираясь спинкой на стенку красивого сундука Минигуль-апай, и держалась одной рукой за веревку. Этой веревкой отец привязал сундук к телеге перед самым отправлением провожающих в путь. На телегу вначале положили несколько охапок сена, чтобы путникам было удобно сидеть, поверх сена постелили еще черный войлок с узорами-ракушками. И вот первое большое путешествие в далекую деревню Умбет, где жил Юнус-езняй, началось. Банат, сидевшая спиной к деревне своей, заметила, как повозка с провожающими и молодоженами стала отдаляться от холма Сайфитдина, который всегда был хорошо виден в маленькое оконце напротив деревянной кровати, где обычно спала она; деревья в пути тоже побежали от них назад, что показалось ей очень странно, да и солнце светило ей прямо в глаза. А взрослым не до нее: мать с Махией-енгяй говорят про какой-то сенокос, о прополке картофеля, о каких-то еще домашних делах, Минигуль-апай и Юнус-езняй тоже сидят, прижавшись друг к другу, и говорят о каком-то институте, о летней сессии, об экзаменах, о работе.
До следующей деревни, второй фермы — Малиновки, оставшейся в сторонке, дорога была ровной, а потом путники стали взбираться на гору Бэйляган. По краям узенькой дороги росли высокие деревья, а подъему в гору конца и края нет, и солнце, светившее прямо в глаза Банат, спряталось куда-то, оно иногда только на время светит в прогалы между ветвями деревьев, а потом снова исчезает. Девочке вспомнились сказки о Мяскай-эби и дивах, которые рассказывал ее отец вечерами перед сном. Вот ей стало казаться, что длинные ветви деревьев, свисающих на дорогу и бьющихся об спину Саврасой, — это длинные жилистые руки Мяскай-эби, девочке становится страшно: «Ой, как бы они не схватили меня и не стащили с телеги!». Девочка, от страха зажмурив оба глаза, не отрывая рук, держится ими за веревку, перекинутую отцом через сундук. Уф, наконец-то путники взобрались на гору Бэйляган! Отсюда, с горы далеко видна острая верхушка горы Калактау. Мать говорила, что там, за той горой, начинаются как раз земли Оренбургской области и казахские степи.
Эти земли когда-то были башкирскими, туда не раз совершали набеги казахи, уводили скот башкир и красавиц-девушек, так случилось и с прабабкой мамы Банат, которую взял в жены старик-казах, она стала четвертой женой его, родила от него пятерых сыновей. После смерти мужа прабабушка мамы, сильно тосковавшая по родине, посадив на борзых коней своих сыновей, глубокой ночью поскакала с ними на лошадях к берегам реки Сакмар. Днем же они прятались от погони в зарослях ив, в тугаях, а ночью продолжали путь на Родину, преследовавшие их казахи отстали от них, когда те доскакали до реки Сакмар и на лошадях вплавь переправились на другой берег, охраняемый башкирами. Вот те мальчики выросли, они основали родную деревню мамы Мурзабулат. А по горе Бэйляган пролег путь татаро-монголов во время их нашествия на Русь, тут, под горой, говорят, есть даже могилы воинов Батый-хана, а в нашей деревне есть небольшой курган, где похоронены тоже убитые в бою с башкирами воины этого хана.
«Вот, наконец, мы проехали Бэйлягантау, осталось подняться на Галиахметтау, потом, когда доедем до Шыугантау, даст Аллах, станет видна моя родная деревня Мурзабулат», — сказала мать, когда путники остановились на вершине горы, чтобы дать немножко передохнуть Саврасой, с боков которой текла белая пена. Через некоторое время путники все сели на телегу и тронулись в путь. Телега едет медленно в гору Галиахмет, чуть поскрипывая колесами, сбрасывая из осей колес черные брызги дегтя, ломая мелкие камешки, когда под колеса попадаются камни, телега начинает подпрыгивать на них, а девочка смотрит на новый мир широко открытыми глазами, замечает все: и травы, и цветочки, и даже разбитые под колесами телеги мелкие камешки, которые отлетают и ложатся с краю дороги. Девочке вспоминаются Сэмрегош-Семруг, герой сказок отца Акьял-батыр, как он на спине Сэмрегоша взбирался из глубокого подземелья в гору, она сидит и думает: «Скоро, наверное, доедем до пещеры, а как же мы выберемся оттуда, у нас же нет птицы Сэмрегош?».
Вот путники доехали до самой вершины Галиахметтау, и тут девочка увидела не пещеру, а дремучие леса и посреди них неширокую дорогу со следами тележных колес. Ужас, если там встретятся две повозки, едущие навстречу друг другу, вряд ли смогут разминуться, не столкнувшись… Страшно как! Не успела девочка оглянуться кругом, белая от пены Саврасая покатила телегу с путниками вниз с горы. От страха девочка зажмурила глаза и пронзительным голосом закричала: «Мама, мамочка!». Она не помнила, как спустились с горы, все время дрожала и держалась за веревку, лишь бы не выпасть из телеги, подпрыгивающей на неровностях пути. Когда телега перестала быстро катиться, девочка наконец-то открыла глаза и, успокоившись, осмотрелась, она увидела слева от дороги еще одну гору, которая как бы всей своей громадой неслась на путников и вдруг остановилась, задержав свой мощный бег, как бы давая путникам дорогу. «А это какая гора?» — спросила девочка. «Это Шыугантау. Действительно название горы точно подходит к естеству горы, смотрите, как она как бы скользит на дорогу с самого неба, пытаясь опрокинуться на путников, и вдруг резко останавливается недалеко от дороги, полого спускаясь своим подножием».
Путники едут по ровненькой дороге, слегка покачиваясь в такт легкому ходу телеги. Банат даже на некоторое время закрыла свои глаза и вздремнула, она пришла в себя, когда мать произнесла: «Вон, стало видно Сусактау моего Мурзабулата!» Открыв пошире свои глаза, девочка увидела впереди какую-то очень крутую гору с розоватой скалой с темной расщелиной, а налево видны пять-шесть гор, как бы украшенных несколькими белыми полосами-камнями вдоль по хребту. Эти горы, продолжая тянуться, исчезают вдалеке в темных лесах. Рядом с Сусактау, выстроившись в один ряд, теснятся еще несколько высоких гор, вдоль которых в низине блестит зеркалом своей поверхности река Асель, а поближе к путникам, на ближнем к ним берегу Асель видны несколько рядов улиц, с возвышающимися над ними высокими тополями.
Вот путники въехали в местечко Шэртугай, где жила семья старшей сестры девочки Миннихаят и зять Хуббулислам со своими двумя детьми. Юнус-езняй остановил Саврасую возле одного двора, обнесенного штакетником, сойдя с телеги, привязал лошадь к штакетнику, и взрослые все вошли в дом родственников, когда те радушно встретили их. За ними выбежали из дома сын и дочь сестры Миннихаят. Банат и эти дети остались на улице и стали играть с игрушечной деревянной лошадкой, стоявшей во дворе дома. Детишки по очереди садились на нее и катали друг друга по широкому двору.
Тем временем взрослые вышли из дома, сели на повозку и продолжили свой путь по улице Шэртугая, все время приближаясь к Сусактау, проехали по длинному бревенчатому мосту, на который были положены несколько широких досок, а быки мостов были сделаны из таких толстых бревен, каких девочка никогда еще не видела, да еще мост находился очень высоко от поверхности реки, бревна моста были сцеплены между собой толстыми тросами и привязаны к высоким бревнам, торчащим из воды, и Банат сидела, удивляясь этому: у них же в деревне мост через речку Ергаиш, соединяющий две половинки деревни, не такой мощный.
Саврасая, осторожно перебирая ногами, прошла по широким доскам моста, и телега проехала без грохота. Пораженная увиденным, девочка сидела спокойно и любовалась видом Сусактау и тополями на берегах реки. Вдруг с горы, отломившись от скалы, с грохотом упал большой камень в Асель, вслед за ним, подняв пыль, царапая крутой склон горы, посыпались мелкие камешки, достигнув берега реки, они также исчезали в чреве Асель. Не успела Банат о чем-нибудь подумать, как Юнус-езняй дернул вожжами, и Саврасая, развевая гриву от скорости, рванулась с этого опасного места вперед по проселочной дороге.
Продолжение следует…