Медный котелок

В серванте, на стеклянной полке, жили-были десять сестёр-близнецов фарфоровых тарелок, десять сестричек-близняшек – хрустальных рюмочек, носатый фаянсовый чайник с четырьмя фаянсовыми чашечками и помятый медный котелок.

Всякий раз, когда хозяев не было дома, или ночью, когда они спали, все вещи в комнате начинали разговаривать между собой. Конечно, говорили они на непонятном и неслышном для нас языке вещей.

– Фарфоровый, боже! Как я устала от присутствия здесь, среди нас, благородной посуды, этого безобразного медного чудовища! – возмущенно простонала одна из тарелок.

– О чем думают наши хозяева, поставив на одну ступень с нашим изяществом этого металлического плебея? – поддержала соседку хрустальная рюмочка. – Поистине, они потеряли вкус и добрые нравы!

– А вы знаете, что сказала о нас французская ваза с подоконника? – и фаянсовая чашечка что-то страстно зашептала своим подругам, а через минуту все они охали, ахали и растроганно-слезно вздыхали.

– Как она принципиально права, благородная французская ваза, что это медное недоразумение сживет нас не только с полки, но и с белого света.

Фаянсовый чайник воинственно звякнул крышечкой и гневно просипел (говорить он мог только через маленький носик, и потому очень искажал слова, а может, делал это умышленно, чтобы походить на важного иностранца – кто его знает?):

– Я чувстфую, што схоро притет конэц мое тэрпэнье, и я, уфашаемые лэди, путу фынужтен принимат софсем храй меры к лихфитации этага пф... пф... – и чайник пренебрежительно кивнул в сторону медного котелка.

Ни единого раза котелок не вспылил, не оборвал чванливые речи своих соседей, словно не слышал всего того, что они говорили о нем.

Справедливости ради надо заметить, что иногда темы беседы все же менялись, обычно это происходило в те дни, когда у хозяев собирались гости. Тогда вся посуда, за исключением нашего героя, перекочевывала на праздничный стол. Но когда они возвращались на прежние места, их хвастливым, заносчивым речам не было конца и меры.

– Вы слышали, как восторгалась нами та полная брюнетка? «Ах! – сказала она нашей хозяйке. – Что за прелесть ваши тарелки, не иначе как китайские...»

– Мы не находим ничего удивительного, что нас приняли за иностранок, ведь в нас столько необычного...

Тарелки, рюмочки, чашки и чашечки, бестактно перебивая друг друга, возносили себя до таких высот, что можно было подумать: не они на службе у людей, а напротив – люди у них.

Но мы-то знаем, что это не так.

И вот однажды весной, когда солнце светило так радостно и так счастливо, пели песни птицы в зацветшем саду, где-то далеко за городом загремел необычный гром. Котелок, думавший свою невеселую думу, вдруг очнулся и забеспокоился. Заволновалась и благородная посуда.

– Вы не знаете, что это может быть? – спрашивали тарелки и рюмочки удивленно и испуганно друг у друга.

– Это стреляют холостыми пушки, – с нескрываемой радостью сказал котелок.

– О-о, что с нами будет? – И благородная посуда, забыв о надменности, подняла ужасную истерию и панику.

– Отставить! – командирским тоном прикрикнул на обезумевшую посуду медный котелок. И она затихла, пораженная его решительным голосом. Потом, когда страх перед пушками забылся, посуда вдруг вспомнила, что котелок повысил на НИХ голос. И снова поднялся такой тарарам!..

– Как он посмел?

– На нас...

– Такое слово!

– Такой тон!

– Пришел хонец мое тэрпэнье, – фаянсовый чайник воинственно засопел. – Я опешаю фам, што сей нефежта путет фсхором фремени нахазан. И ошень шестоко.

На этом чайнику пришлось свои пустые угрозы прекратить, так как во дворе стукнула калитка, и под окном раздался оживленный разговор людей.

Котелок, услышав голоса, радостно вскрикнул. А когда открылась входная дверь и в комнату вошли люди, с котелком стало происходить что-то невероятное. Он приветственно покачал проволочной дужкой и даже очень громко пристукнул медной крышкой. Такой поступок у вещей строго-настрого запрещен, но если бы только вещи могли знать, что в этот момент творилось в душе котелка, то они бы никогда не осудили его за этот проступок. Да что там – покачал дужкой. Будь у него ноги, он спрыгнул бы на пол, а если бы еще были руки, то он крепко-крепко обнял бы вошедших и прижался к их груди, горящей от множества медалей и орденов.

– С праздником! С Днем Победы! – тепло поздравляли они хозяина котелка. Потом хозяйка пригласила всех за стол. Когда очередь дошла до благородной посуды, и та, предвкушая удовольствие находиться на столе в такой необычный день и среди таких необыкновенных людей, стала восторженно перешептываться, встал хозяин и сказал:

– Оставь, дорогая, эти расфуфыренные чашки и плошки, сегодня всех их, как и много лет назад, заменит наш старый фронтовой друг. – И он под аплодисменты друзей снял с полки медный котелок.

Как сильно застучало сердце котелка! Наконец-то он встретился с теми из людей, которых однажды, очень давно, полюбил, и все это время постоянно думал только о них.

Вы бы только слышали, что творилось на стеклянной полке после того, как котелок встретился со своими фронтовыми товарищами...

– Я всегда утверждала, что он не заурядный котелок, неужели вы думаете, РЯДОМ С НАМИ могла находиться какая-то недостойная, серая личность?

– Вы правы, милая тарелка. Я того же мнения о нем. О-о! Это доблестный рыцарь! Думаю, вы заметили, сколько на его прекрасном теле ран? Но они его делают еще более неотразимым и мужественным.

– И я фсегда утферждал, што это хероическая лишность. Я с ним ф расфетку пошел пы...

Не будем, друзья, слушать лицемерие «благородной» посуды, а лучше вернемся к нашему герою – медному котелку. Он переходил за столом из рук в руки, и каждый из гостей приветствовал его:

– Здравствуй, медный дружище!

– Здравствуй, дорогой мой!

– Здравствуй. Помнишь, как ты поил меня, раненого, под Сталинградом?

– Здравствуй! Меня ты тоже должен помнить, ведь я с тобой два дня ползал к реке и носил в тебе воду для раненых из пулемета. Вот, даже остался след снайперской пули на твоем медном боку.

– Здравствуй. Помнишь?.. Здравствуй. Помнишь?..

Он помнил. Помнил их, тогда еще совсем мальчишек, безусых, в мешковатых, не по плечу шинелях, в разбитых кирзовых сапогах. Помнил их грустных и веселых. Помнил их не по-мальчишески беспощадные, яростные глаза в бою.

Помнил и тех, кого сейчас не было за праздничным столом, кто остался навсегда на той далекой, священной войне. Остался навсегда молодым.

Да, он многое помнил. Ведь он был не просто обыкновенный котелок. Нет. Он был СОЛДАТСКИЙ МЕДНЫЙ КОТЕЛОК!

«Истоки», № 19 (371), 12 мая 2004. С. 7