Музыка любителей клещей

Однажды, занимаясь любовью с девушкой под громко включенное радио, чтобы не слышали соседи, я внезапно начал напевать. Неожиданно для себя, серьезно. Я даже не помню, что именно, но, видимо, что-то меня сильно зацепило. Через секунду я оказался на полу со словами – «Ну-ка, слезай с меня, певец хренов». Поэтому вы должны понять, что любовь и музыка в моей жизни больше никогда не лежали в одной плоскости.

Еще одна девушка очень сильно любила, когда я ей пел песни Найка Борзова. И заставляла так же, как и он, сильно гнусавить и сваливаться в дискант в самых неожиданных местах. Потом я узнал, что ей совсем не нравился мой голос, даже наоборот, она таким образом принимала меры, чтобы в меня не влюбиться.

А в студенчестве я встречался недолгое время с пианисткой. Высокая, стройная, грация с томной поволокой в глазах и длинными, чувственными пальцами. Которые она норовила засунуть куда ни попадя. Даже стало страшно засыпать при ней.

Однако, все же есть у меня романтичная история, связанная с нотами. В шестом классе, я, как и всякий порядочный пацан, решил выучиться играть на гитаре. И начал ходить к одной преподавательнице на дом в районе Радиотехнического техникума. Густо покрытая последствиями бигудей тетка со страшными в своей укоризне очками за толстыми стеклами. Родители купили мне шестиструнку и я поперся на первый урок.

Гитара мне моя не пригодилась, ибо тетка была ортодоксом и считала, что шестиструнка – для лохов, нормальные люди играют строго на классической семиструнной. И боже упаси заикнуться про аккорды, только ноты, только ноты!

Промучились мы с ней порядка трех месяцев, выучив «Милую мою» и «Изгиб гитары желтой», гимны любителей клещей и скупого палаточного секса после романтического консервного ужина. На все мои мольбы дать мне хоть какие-то азы битлов или хотя бы жутко модного тогда БГ, тетка просто вставала и говорила, что мне пора домой.

И вот иду я пешком, по лужам, сентябрь, похоронный месяц лета. Специально еще топаю ботинками по грязной воде, мстя неизвестно кому. Несу свою гитару, всегда ее таскал, не выйдешь же из дома без нее на гитарный урок, родители сразу начинают подозревать невесть что. Смотрю под ноги, кляну эту ретроградную тетку, застрявшую в ретроградном Меркурии навечно. Спотыкаюсь о лучший в мире российский асфальт пешеходной дорожки, больше похожей на копию лунного ландшафта. Понимаю, что лечу прямо в лужу и пытаюсь развернуть корпус так, чтобы шлепнуться на пожухлый газон. Так как я два дня ходил на борьбу и три – на прыжки с трамплина, то моя спортивная форма позволила провести этот трюк. Валюсь я на газон, на спину, под оглушительный треск моей гитары, не сумевшей вынести горькой доли нетронутости и моего веса.

Встал. Открыл чехол и по фрагментам достал то, что когда-то хотело быть музыкальным инструментом, но так и умерло девственным. Плакать не хотелось, даже как-то стало радостно. Я понял, что больше ни за что не пойду к этой тетке. Стою, значит, улыбаюсь, разбрасываю фанеру, доламываю гриф. Мимо проходит девочка с немецкой овчаркой. Смотрит на меня, на мое счастливое лицо, на обломки гитары и говорит – «Вот ты больной». Так мы подружились и ходили за ручку потом где-то с год. Пока у меня не появился кассетный плеер. А когда у парня есть кассетный плеер, зачем ему кто-то еще?